Тень мачехи. Том 2

– О чём, начальник? – осклабился Вячеслав. – Если ты из-за пацана пожаловал, так я сказал уже ментам – не было меня в городе, не пришьёте вы мне это дело.

В его словах звучало плохо скрытое торжество, и Юрий почувствовал, как холодная злость растекается по телу. Залесский много раз видел таких вот, обуревших от наглости, уродов, которым однажды удалось избежать наказания. Никто из них не собирался останавливаться. Никто! Каждый думал, что сможет снова и снова обходить закон.

Адвокат сделал глубокую затяжку.

– Сегодня не пришьём – а завтра, если повторится, по этапу пойдешь, – пообещал он. – Это я тебе гарантирую. Беру ситуацию под личный контроль. Так что оставь пацана в покое. И женщину свою не трогай. Разве не западло бабу бить?

– А ты, начальник, будешь тут по фене ботать, как доктор по-латыни, или о деле говорить? – разозлился Никандров. – Чё надо-то?

Залесский бросил сигарету в пепельницу, сложил руки на груди и подался вперед. Под его тяжелым взглядом Никандров стушевался, чуть подвинулся в сторону. От него еле уловимо пахнуло страхом.

– Завтра мальчишку из больницы выписывают, – медленно и очень четко проговорил адвокат. – И я хочу, чтобы у себя дома он был в такой же безопасности, как в больничной палате. А если у тебя вдруг проснётся желание распустить руки, подумай о том, что я – узнаю. Сам понимаешь, что тогда будет – или объяснить?

Никандров молча вдавил окурок в пепельницу. Но по тому, как сникли его плечи, Залесскому стало ясно: струхнул, хоть и вида не подает. Юрий поднялся со стула и пошел к выходу из квартиры, считая разговор законченным. Но не успел он взяться за ручку, как дверь открылась. И в квартиру, хлюпнув покрасневшим от холода носом, шагнула Марина. Застыла на пороге, переводя испуганный взгляд с адвоката на сожителя. Два больших пакета оттягивали её руки, и Фирзина чуть наклонилась, опуская их на пол.

– Добрый вечер, Марина, – учтиво поклонился Залесский. – Вам помочь?

– Спасибо, сама управлюсь, – настороженно ответила она.

– А я зашел Вячеслава к завтрашнему дню подготовить, – объяснил адвокат. – Напомнил ему на всякий случай, что детей и женщин бить нельзя. Вы уж следите, чтобы он не забывал эту простую истину.

Марина зыркнула виновато, но – с благодарностью. Замялась, и вдруг предложила:

– А хотите Павликову комнату посмотреть? Мы ему диван новый купили!

Юрий знал, что «мы» в данном случае означало «Таня». Но от предложения отказываться не стал. Всё-таки снял ботинки и прошёл за Мариной к дальней двери, скрывавшейся в самом конце узкого коридора.

К его удивлению, комната мальчика оказалась чисто вымытой, убранной – в отличие от той же кухни, где был бардак. На стареньком письменном столе возле окна аккуратными стопками лежали тетради и учебники, а посреди красовался открытый, но не включенный ноутбук. Колченогий шкаф с подложенным под угол толстым бруском – для равновесия – вмещал в себя игрушки и одежду: Марина охотно продемонстрировала их, открыв скрипнувшую дверцу. Потертый палас был вычищен – не пылинки. Ярко-синий диван, украшенный принтом из мультфильма «Тачки», казался здесь чужеродным пятном – был слишком модным для этой комнаты, слишком нарядным. А над ним висел лист ватмана, с наклеенной на нем фотографией, вырезанной в форме сердца. С фотографии улыбался Павлик и обнимавшая его за плечи Марина. А рядом виднелись крупные буквы: «Павлуша, с выздоровлением!»

И Залесский вдруг ощутил облегчение: наверное, не всё так плохо в этой семье, раз вот так подготовилась к встрече сына его бестолковая, но искренне любящая своего ребенка, мать.

– Всё очень здорово, Марина, – искренне похвалил он. И женщина просияла, даже гордость появилась во взгляде – обычно смущенном и приниженном.

Юрий вернулся к входной двери, поискал глазами обувную ложку – и, не увидев, наклонился, чтобы надеть ботинки. Его взгляд случайно упал на один из пакетов, брошенных Мариной в прихожей. Банка огурцов, пакет с замороженными котлетами, хлеб… а ещё большая бутылка недешёвой водки, и двухлитровка пива.

Адвокат покосился на Марину. Та, смутившись, сказала:

– Вот, набрала с зарплаты, – она явно пыталась оправдаться. И предложила: – Может, поужинате с нами?

– Спасибо, я сыт, – сухо сказал он. Попрощался и вышел за дверь.

Глава 3

Засипевший баллончик с трудом выплюнул последнее облачко пены. Макс тряхнул его ещё раз, нажал на крышку – и раздраженно отшвырнул бесполезную железку: та, громыхнув по кафельному полу, затихла в углу. Демидов задумчиво глянул на себя в зеркало: может, вообще не бриться? Но щетина на отёкшем, багровом с похмелья, лице топорщилась мерзкими кустами. И он принялся размазывать пену, крася в белое щёки и подбородок. «Завязывай с бухлом, свинота! – ругал себя Демидов. – Вообще просыхать перестал с тех пор, как Танька выгнала».

Он взял бритвенный станок и, надув щеку, провел первую линию – полоска гладкой кожи сверкнула чистотой. Ещё рубашку погладить нужно… «Ч-чёрт, я же не вытащил их из стиралки!» – вспомнил он, и на душе стало ещё гаже. Макс недовольно вздохнул: дома-то Танька хозяйством занималась, а на съемной квартире помнить обо всей этой хрени нужно было самому.

«Заведи себе бабу – будет стирать, убирать, готовить. Только домашнюю клушу выбирай, а не фифу какую-нибудь», – всплыли в памяти наставления многоопытного старшего брата, сказанные ещё тогда, в Самаре. Но Макс всё же выбрал Алёну. Впрочем, даже она умудрялась о нем заботиться – правда, очень по-своему. Одежду сдавала в химчистку, для уборки приглашала соседку-пенсионерку. Вот шмотки ему покупать любила – это да, Макс даже начал забывать свои размеры. И проблему питания решала оригинально. «Максик, ты голодный? Ужин на столе!» – радостно вопила она, когда Демидов возвращался с очередного перегона или из банка Сени Кречета. Запрыгивала на него, оплетала руками-ногами, впивалась в губы – и он запускал одну руку ей под майку, влипая пятернёй в нежную, бархатистую кожу, а другой ладонью подминал её крепкие, литые ягодицы. И, ощущая нарастающий жар в губах, груди и паху, нес этот живой клубок на кухню. Уже зная, что обнаружит там заказную пиццу, или курицу-гриль из соседнего ларька – но даже не посмотрит на них, пока не насытится своей Алёной.

Максим вытянул шею, придирчиво вглядываясь в зеркало. Пропущенные щетинки, порезы – а чего ещё ждать, когда руки дрожат, как у старика? «Надо прямо сейчас заехать в магазин, купить эту чертову пену, – недовольно подумал он. – Третий день забываю… И рубашку куплю, да там же переоденусь».

Вытирая щёки переброшенным через плечо полотенцем, он наклонился и нехотя открыл стиральную машину. Из металлического люка пахнуло затхлостью, но он всё же потянул за шкирку смятый ком одежды. Она вывалилась на кафельный пол. Верхняя рубашка осталась в руках, и Макс поднял ее, брезгливо принюхался. Бросил на пол – надо перестирывать. «Вот у Таньки всё это отлично получалась. Но она как раз и была той самой клушей», – отметил он с ноткой сожаления. И снова кольнуло изнутри непривычное, удивляющее его самого чувство: желание вернуться домой, к жене.

«Не будь идиотом! – сказал он себе с показной бравадой. – В Самару возвращайся, а не к ней. Это же мечта, мужик, ты так долго к ней шёл!» И сожаление почти прошло – но внутри ворочался червяк, грыз, не давая успокоиться. Демидов, не глядя, бросил полотенце на вешалку, пнул влажный ком белья, и вышел из ванной.

Съемная хата была студией – большим пространством, объединяющим кухню и комнату. Когда хозяин показывал ее, Максу нравилось всё: и брутальные стены под крашенный известкой кирпич, и кожаный диван, горбившийся посреди комнаты черным монстром, и огромный телевизор напротив, и холодный блеск хромированной барной стойки с перевёрнутыми над ней коньячными бокалами. Но теперь понял, что, обжитым, это пространство потеряло свой шик. Здесь некуда было сложить вещи, и они расползлись по комнате неопрятными кучками. А диван в разложенном виде оказался почти непригодным для сна: глубокая впадина между сиденьем и спинкой заставляла ютиться на краю, а бельё соскальзывало с гладкой кожаной поверхности. Так что Макс постоянно просыпался злой: снизу было жарко и липко, потому что голая спина потела без простыни, а сверху – холодно, ведь за ночь одеяло оказывалось на полу.

А у Таньки в доме были только удобные вещи – он оценил это сразу же, как вселился. Да и сама она была удобной, порядочной: вот и сейчас предложила отдать часть аптечной сети – это, кстати, справедливо, ведь он пахал там, как бобик. А ещё пошла навстречу, согласившись отсрочить развод. «До сих пор мне верит, – удивленно подумал он. – Лохня она, конечно, как и все порядочные… Так и не поняла, что деньги увожу налево, а продать аптеки можно хоть сейчас. Только перед сделкой нужен аудит, а это мне не с руки».