Тень наркома

Могилу господина Абиера мы нашли сразу. Серая плита действительно закрывала почти все пространство, отведенное для могилы. Надпись: Lorenzo Abier. 29.03 1899 — 7.11 1992. Сверху и снизу орнамент.

Мальвина встала на колени:

— Здесь маленькая дверца. Открыть?

— Открой.

Она открыла, попыталась посмотреть внутрь:

— Ничего не видно, отверстие узкое. Но урну поставить можно.

Она закрыла дверцу, поднялась:

— Надо купить хороший фонарь.

Мы решили вернуться в город, купить фонарь и поляроид, чтобы сфотографировать плиту.

— А он и день смерти предсказал, — рассуждала Мальвина в машине. — Какого числа он собирается умереть? Седьмого одиннадцатого. Постой! Как я сразу не догадалась!

Я тоже сразу не догадался. Седьмого ноября! И не просто седьмого ноября, а седьмого ноября 1992 года, юбилей революции. Семидесятипятилетняя годовщина.

— Это что-нибудь должно означать, — не сомневалась Мальвина.

— Что-то должно… но что?

— Он не мог всерьез думать, будто кто-то поверит, что он умрет естественной смертью именно в день юбилея. Скорее всего, он очень болен и хочет наложить на себя руки, а лучшего дня для этого, чем седьмое ноября, нет. Он хочет сказать, что семидесятипятилетняя годовщина — это конец. Конец революции.

— Или наоборот. Он предупреждает: революция не забыта, не будет забыта.

Через день купили поляроид, научились им пользоваться. Потом приобрели фонарь.

На кладбище приехали утром.

Те же птицы, та же тишина. Все то же. А что может измениться на кладбище за неделю?!

Сделали несколько фотографий плиты. Теперь уже я нагнулся, открыл дверцу, посветил фонарем. Длинный узкий проход, совершенно пустой.

— Посмотри, за нами кто-то следит.

Я поднялся. Никого.

— Я хорошо видела, в глубине аллеи кто-то стоял.

Я обошел аллею. Никого. Даже птицы куда-то спрятались.

— Мне не показалось, — убеждала меня Мальвина в машине.

— Ну и что?! Конечно, кто-то следил. За нами вообще должны следить.

— Правильно, — обрадовалась Мальвина. — И так же правильно то, что с этим надо кончать. Нужно заниматься делом. Работать и забыть всю эту ерунду.

Я не возражал.

Но однажды, когда я в очередной раз разглядывал фотографию надгробной плиты, мне показалось, будто орнамент напоминает что-то. Но что? Я внимательно всматривался в орнамент.

И вдруг я догадался.

Но догадка показалась настолько странной, что я, дабы не вызывать насмешек Мальвины, вслух решил ее не высказывать. Нужно было сначала позвонить в Рио.

На следующий день, как только Мальвина отъехала от дома на машине преподавателя вождения, я набрал номер гостиницы, где мы останавливались во время пребывания в Рио, и попросил синьора Мануэла.

— У меня к вам просьба. В русском консульстве в Рио обязательно должен быть магазин, где сотрудники покупают товары, присланные из России. Мне нужна бутылка минеральной воды. Только одна бутылка. Называется вода «Боржоми».

Мануэл, как всегда, был немногословен:

— Я помню такую воду. Я вам ее вышлю.

Через неделю я получил уведомление о том, что на мой адрес прибыл груз с маркировкой «Осторожно, бьющийся предмет!» На почту мы отправились вдвоем с Мальвиной. Там нам выдали коробку с надписью «Минеральная вода». Мальвина, которая редко чему-нибудь удивлялась, осталась невозмутимой и на этот раз. Однако, когда дома мы вскрыли коробку и она увидала бутылку «Боржоми», вопросительно посмотрела на меня.

— Ты понимаешь, — начал оправдываться я, — у меня в последнее время изжога…

Я взял бутылку, внимательно посмотрел на этикетку.

Неужели я догадался?!

— Смотри.

Я достал фотографию надгробной плиты и показал на этикетку бутылки:

— Видишь грузинские буквы?

Мальвина еще ничего не понимала:

— Вижу.

— А теперь посмотри на орнамент.

— Ну…

— Там встречаются такие же буквы.

— Ты хочешь сказать, что это не орнамент, а текст?

— Да. Там есть грузинские буквы. Надо только убрать лишнее. Все эти кружочки. Убери их.

— Попробую.

Она взяла лист бумаги и аккуратно перерисовала орнамент без кружочков. Получилось следующее:

— Это похоже на имя и фамилию, — предположила Мальвина.

— Верно, — согласился я.

— Почти совпадает количество букв. Лоренцо Абиер. В фамилии совпадает, в имени на одну больше.

— Теперь надо посмотреть, какие буквы в этикетке совпадают с буквами на надгробии.

— Первая «Б». Есть похожая. «О» — нет. «Р» есть. «Ж» — тоже нет. «М» — нет. Зато «И» есть. Итого три, — посчитала Мальвина.

— А теперь поставим их в текст на фотографии.

У нас получилось:

«— Р-И— Б — РИ —».

Мы посмотрели друг на друга, не веря своим глазам.

— Три буквы из фамилии «Абиер», — почти прошептала Мальвина. — Значит, если и остальные буквы те же, то…

— То на надгробье написано: «Лаврентий Берия».

16. Не может быть

— Не может быть! Не может быть! — повторял я.

В моем ведомстве знали, что суд над Берией в 1953 году был фикцией. По поводу судьбы самого министра сложились два мнения. Одно, наиболее распространенное, — он был убит во время ареста у себя дома. Другое: ему удалось бежать. Последнее косвенно подтверждалось тем, что после «ареста» допрашивали его жену и сына. Во время допроса их спрашивали, где он скрывается. Это арестованный-то!

Так или иначе, судьба министра оставалась неясной. Мне кто-то говорил за дружеским застольем, что он действительно скрылся, но вскоре умер. А этот «кто-то» был, как говорили в то время, человеком «очень информированным».

Все это я рассказал Мальвине.

— И ты считаешь, что на этом кладбище похоронен он?

— спросила она. Потом поправилась: — Будет похоронен он.

— Постой! А ведь двадцать девятое марта 1989 года — это, скорее всего, настоящий день его рождения.

— Надо проверить.