Тень нестабильности
Шрифт:
Когда-то подобные задачки давались ему удивительно просто: перед глазами будто вставали нити, связывающие между собой основные фигуры игры; концентрическими кругами от них расходились сферы влияния; прорехами зияли слабости и противоречия…
Сейчас — ничего подобного. Только в висках бьется назойливая мысль: «Обречен. Ничего уже не изменить».
Видимо, он и впрямь потерял хватку. Или в этот раз ситуация была поистине безнадежна?
Сигнал интеркома не мог раздаться в менее подходящий момент.
— В чем дело, Кальн?! — гаркнул Мейер, не позаботившись придать голосу хотя бы видимость спокойствия.
— Сэр,
— Так какого… — полковник проглотил крепкое ругательство. — По какому вопросу она обращается лично ко мне?
— Вчера ее направили к вам, сэр, — в голосе адъютанта послышалось удивление, будто вопрос начальника его изрядно смутил. — Из Антитеррористического отдела. Ее внуку грозит смертная казнь, а так как он — несовершеннолетний, а она — единственная близкая родственница и законная опекунша…
«Отэн… — мужчина пробежался взглядом по документу, содержание которого не мог взять в толк уже несколько минут подряд. — Получается, я успел дать этой старухе разрешение на прием? Еще вчера, надо же. Интересно, что еще я успел подписать, толком не прочитав?»
Мейер выдохнул сквозь стиснутые зубы: снова придется тратить время на пустые формальности. Эта бабка — отнюдь не первая в череде безутешных родственников, умоляющих о снисхождении для «неразумного ребенка».
Все они получали один и тот же ответ.
— Достаточно, Кальн. Пропустите ее.
В кабинет, опустив взгляд в пол, прошла пожилая женщина. Очень ухоженная и опрятная, достаточно дорого одетая, она производила бы вполне приятное впечатление — при условии, что на Мейера сейчас хоть кто-то мог произвести приятное впечатление.
— Присаживайтесь, мадам, — холодно бросил он, скрывая раздражение за официальным тоном.
Старуха несмело опустилась в кресло напротив стола. Она немедленно склонила голову, и края черного, расшитого золотом платка спрятали в тени ее лицо. Холеные, хоть и сморщенные от возраста руки беспокойно теребили подол платья.
— Изложите суть вашего дела, госпожа Отэн.
— Разумеется, сэр, — сбивчиво начала женщина. — Я законная представительница Дэйлена Отэна. Около недели назад он…
Ее голос дрогнул. Запрокинув голову, посетительница прикрыла глаза ладонью, изо всех сил сдерживая слезы.
— Простите, сэр. Мне… — она судорожно вздохнула, — очень нелегко говорить об этом.
— Понимаю. Не утруждайте себя.
И Мейер принялся зачитывать досье, приложенное к уведомлению:
— Восемь дней назад ваш внук попал в плен вместе с другими членами повстанческой диверсионной группы. В настоящий момент он находится под стражей, и с ним работают следователи ИСБ. Со следствием Дэйлен сотрудничать отказывается, ведет себя агрессивно… вина не подлежит сомнению, оснований для смягчения приговора не имеется. Встреча с родственниками не позволена. Так что вас интересует, мадам?
Он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел на старуху: мол, у тебя еще остались вопросы после этого?
«Остались, разумеется. Они никогда не уходят так просто…»
Сухонькое тело Элеоноры содрогнулось. Хрупкая женщина будто стала еще меньше, испуганно сжавшись в кресле и обхватив себя руками.
— Сэр… Дэйлен — еще совсем ребенок…
«Сколько раз я слышал эту фразу?»
— …ему всего шестнадцать. Ну какой из него террорист?! — с каждым словом ее голос становился все
надрывнее, и слезы слышались в нем все явственней. — Он мальчишка… глупый мальчишка… ему голову заморочили красивыми словами, наобещали всего… — она всхлипнула и спрятала лицо в дрожащих ладонях.Некоторое время старуха молчала, не в силах выдавить из себя ни слова. Но когда она неожиданно выпрямилась и вскинула голову, ее слова прозвучали на удивление твердо:
— Что можно сделать, чтобы его спасти?
— Ничего. Вам следовало лучше присматривать за внуком, мадам. А теперь, если у вас больше нет вопросов…
Лицо Мейера ничего не выражало. В его голосе не было ни намека на сочувствие — лишь легкие нотки раздражения прорвались сквозь абсолютное безразличие.
— Я не прошу о полном освобождении от наказания, — выдохнула Элеонора. — Но разве нельзя смягчить приговор? Дэйлену всего шестнадцать…
Ее глаза светились отчаянной надеждой. Мольба читалась в каждом ее движении и слове, в каждом прерывистом вздохе…
Это могло продолжаться еще очень долго. А у Мейера не было времени на рутанских старух с их трагедиями.
— Да хоть бы и двенадцать! — рявкнул он, поднимаясь из-за стола и нависая над съежившейся от горя и страха женщиной. — Терроризм и государственная измена — тяжелейшие преступления, мадам Отэн, и меня не волнует, сколько лет тем, кто их совершает! Ваш внук виновен и понесет соответствующее наказание. Вы сможете увидеться с ним после того, как его дело будет рассмотрено военно-полевым судом. А теперь прошу вас покинуть помещение.
Женщина вздрогнула. Издав полупридушенный хрип, прижала ладони к лицу. Ее шепот был сродни предсмертному — будто приговор относился непосредственно к ней:
— Что же вы за человек… у меня больше никого нет, неужели вы не понимаете?
— Мне очень жаль.
Элеонора поднялась на ноги. Покачнулась, словно борясь с головокружением. Она подняла голову, и Мейера поразило выражение ее лица — такого не ждешь от сломленной старухи: в широко распахнутых глазах застыла боль напополам с решимостью, аккуратно подкрашенные губы были плотно сжаты, а тонкие ноздри гневно раздувались:
— Нет, — произнесла она глухо. — Вам не жаль. Нисколько.
На лице Мейера не дрогнул ни один мускул.
— Вы правы. Охрана проводит вас к выходу.
— Одну минуту, полковник, — тихо произнесла женщина, и ее тонкие пальцы цепко ухватились за запястье сибовца. — Мне плохо. Давление… — она сделала хриплый вдох. — Хотя бы воды старой женщине вы можете дать?!
«Если это поможет выпроводить тебя вон…»
Борясь с готовым вырваться наружу раздражением, Мейер подошел к стеллажу, одну из полок которого украшал хрустальный графин. Наполнив водой стакан, стоявший здесь же, мужчина скупым движением протянул его посетительнице.
Старуха трясущейся рукой извлекла из сумки какую-то капсулу. Повертела ее между пальцами, словно не решаясь проглотить.
— У моего мальчика нет шансов на спасение, так? — в который раз спросила она и тут же раздраженно мотнула головой:
— Конечно же нет. Вы неоднократно это повторяли. Простите за беспокойство, господин… и будьте прокляты.
Ее голос был тверд и спокоен. Только в глазах застыла пустота, и мертвенная бледность заливала лицо.
И она проглотила лекарство. А долей секунды позже кабинет полковника Мейера исчез в огненной вспышке.