Тень Земли
Шрифт:
Демон навис над ним каменной глыбой.
– Я видел, как ты прикончил мальчишку там, на площади, у живодерни. Ударил бичом, с одного раза. Должно быть, любишь убивать людей? – Саймон оттолкнул пленника и выпрямился. – Я не люблю, но убиваю. Знаешь, крыса, почему ты еще жив? Потому, что ты – мое послание самому главному из живодеров. Как там его? Грегорио? Так вот, передашь, что я хочу повидаться с ним – с ним и с остальными главарями, из самых важных. Хайме, Анаконда, Пименталь, Хорхе, если я его раньше не прикончу. Пожалуй, хватит.
Зубы Бучо выбивали дробь.
– К-куда передать ответ?
– Есть такое заведение «Под виселицей». Родриго Прыщ там за главного. Рожа толстая, зубы выбиты через один, нос набок и в ухе серьга.
– 3-знаю. Б-бабцом торгует…
– Ему и передашь. А теперь, чтоб ты лучше запомнил…
Рука Саймона потянулась к ножнам, где прятался острый, как бритва, клинок тимару.
Ночь, Северный тракт, двадцать три километра от города.
Патруль за мостом, у въезда на шоссе, сняли лесовики Бабуина: просочились среди деревьев и лиан, обошли заставу, перебили метательными ножами караульных у шлагбаума, ворвались в доты, перерезали пулеметчиков и отдыхавшую смену. Затем Саймон прошелся с ними вдоль шоссе, прячась за древесными стволами, и убедился, что застав здесь больше нет – как и патрульных с собаками на прямой короткой, едва ли с километр, дороге. Тогда он отослал разведчиков к мосту с приказом не торопясь начать движение, а сам, покинув опушку леса, ящерицей пополз в траве. Неширокая луговина разделяла темные джунгли и пологий земляной склон, тоже заросший травами; вал, словно кольцевая стена кратера с врезанной в нее решеткой, поднимался вверх метров на тридцать. Приблизившись к подножию, Саймон включил гипно-зер, поставив его на максимум, стиснул зубы и выждал десять минут. Он не хотел рисковать, поручая стражей заботам лесовиков; посты за колючей проволокой были, видимо, многочисленными, а их диспозиция – неизвестной. Успех же атаки зависел от внезапности: он собирался пасть на врага, как шестилапый гепард на стаю крыс.
Когда перекличка часовых и шорохи наверху затихли, Саймон полез на вал. Под ним смутными тенями появлялись из леса фургоны, с тихим гулом катили налево и направо, разворачиваясь вдоль земляной стены. Фургонов было двадцать три, и, кроме снаряжения, в них находилось почти пятьсот бойцов, порядком больше, чем рассчитывал Саймон. В последний момент к нему присоединились «торпеды», среди которых наметился раскол: одна партия желала избрать нового дона, другая – отдаться под покровительство смоленских, а третья – мстить. Этих мстителей и привел Сергун, свирепый детина с исполосованным шрамами лицом; как показалось Саймону, ему было безразлично, кого резать, – «штыков» или смоленских, дерибасовских или крокодильеров. Что в сетях, то и рыба.
Если отнести эту древнюю пословицу к крокодильерам, они являлись не просто рыбой, а чем-то вроде акулы-молота.
Самый мощный, самый грозный и жестокий из бразильянских кланов – и к тому же самый многочисленный и богатый. Они поднимались медленно, но верно, и в Трехсотлетней истории ФРБ – если б ее когда-нибудь кто-нибудь написал – не нашлось бы страницы без упоминания о них.
Эта история была уже знакома Саймону и в кратком изложениии выглядела так.
После Исхода, в последней четверти двадцать первого столетия, в Крыму и северном Причерноморье началось время кровавых разборок. Затем они переросли в полнометражную войну – по мере консолидации противоборствующих силу двух полюсов, одним из коих была Русская Дружина, другим – Громада, блок украинских националистов. Фактически обе стороны сражались за власть над миром, ибо в ту далекую эпоху – как и отмечалось в полученных Саймоном директивах – южноукраинский регион был единственной реальной силой на опустевшей Земле. Мировое господство являлось слишком сладким, слишком чарующим миражем, в равной степени прельщавшим и дружинников, и громадян; и потому, как полагал Ричард Саймон, передатчики помех были включены одновременно с той и с другой стороны – чтобы не допустить вмешательства Совета Безопасности.
Кровопролитная война закончилась тем же, чем кончаются многие войны: проигравшие, отсалютовав Одессе ядерным залпом, отправились в изгнание, а победители обнаружили, что им достались не власть и слава, но прах и пепел. Впрочем, это уже не касалось истории ФРБ.
На первом ее этапе, в период завоевания и покорения, дружинники, являясь силой, испытанной в боях, были полезны и потому продержались у власти без малого двадцать лет. За этот срок были возведены форты и поселения на месте Рио-де-Новембе, Харка-дель-Касы и Санта-Севаста-ду-Форталезы, распаханы поля, разысканы старые рудники, заложены крокодильи фермы – поскольку скота у переселенцев не хватало, а кайманы кишели вокруг в неописуемом изобилии. Правда, добыча их мяса и шкур оказалась промыслом непростым и довольно опасным, так что первые крокодильеры были осужденными – большей частью из цветных и белокожей голытьбы. Главным же успехом первого двадцатилетия явились сдвиги в национальной сфере: старшее поколение
еще делилось на белых и черных, на колонистов и туземцев, но молодые, независимо от цвета кожи, считали себя бразильянами и говорили на одном языке, без всякой примеси испанского и португальского.Однако Русская Дружина включала слишком несовместимые элементы, множество фракций и групп, объединенных только внешней угрозой, опасностью и войной. С наступлением мирных времен – сравнительно мирных, так как разборки и мелкие свары не прекращались никогда, – последовали диссипация, анархия, расколы и разброды, а затем – переворот; по-местному – Передел. Тот Первый Передел, случившийся в 2120 году, был не особенно кровавым: власть, под лозунгом «Наш дом – Бразилия» и при поддержке армейских частей, досталась консерваторам, а все остальные хунты и мафии автоматически попали в разряд инакомыслящих радикалов. Согласия меж ними не было, а что касается радикализма, то он заключался в стремлении выжить любой ценой, ни с кем не делиться властью, не вступать в союзы и блоки, а также в готовности резать всех конкурентов. Эти хунты, прообраз будущих бандеро, формировались по профессиональному либо территориальному признаку с налетом легкой ностальгии: так, дерибасовские были уроженцами Одессы, донецкие – Донецка, Клинки происходили от местных чернокожих, скрывавшихся в Разломе, «плащи» занимались игорным бизнесом, «торпеды» – водными перевозками, а крокодильеры – поставками мяса и кож. Не только крокодильих; этот клан уже распространил свое влияние на скотоводов и ранчеро. Быки и коровы множились в тучной аргентинской пампе, плодились лошади и мулы – в повозки и под седло, ламы и одомашненные тапиры заменили овец и свиней, и первый вождь крокодильеров, легендарный Трехпалый Диас, не пренебрег таким богатством. Его, однако, полагалось охранять и собирать налог со всех обширных территорий, так что работники с крокодильих ферм стали по совместительству бойцами.
Никто не превзошел их в свирепости – за исключением донецких. Этот клан, многочисленный и сильный, занимался горными разработками, добычей руд на аргентинских и чилийских копях и выплавкой металлов; еще, конечно, работорговлей, поскольку в шахтах трудились невольники. Донецкие, как и прочие банды, вооружались, но этот процесс продвигался у них с устрашающей скоростью: за три-четыре десятилетия им удалось создать настоящее войско, с конницей и пехотой, с колесными бронемашинами, отрядами стражей на рудниках и тренированными коммандос для ловли рабов. «Наш дом – Бразилия» – или, в просторечии, домушники – правила семьдесят восемь лет, а когда их власть стала клониться к упадку, нашлось кому ее перехватить. Во всяком случае, донецкие не колебались; их части захватили Рио и все крупнейшие города, и наступил Второй Передел. Его назвали Большим, ибо длился он целое десятилетие, и весь этот период кровь лилась рекой. Донецкие, вырезав НДБ, взялись за остальные кланы и за армейских, немногочисленную касту профессиональных солдат, происходивших от моряков и десантников «Полтавы». Эти сражения шли с переменным успехом, пока угроза гибели не заставила объединиться смоленских, дерибасовских и крокодильеров; в 2208 году они наконец расправились с донецкими, поделили сферы влияния и, дабы не вызвать ссор из-за донецкого наследства, назначили управлять им «штыков» – клан, куда вошли армейские. Их согласие сделаться кланом закрепило новый государственный порядок: власть теперь была в руках бандеро, а прочие граждане ФРБ пребывали под их покровительством в статусе шестерок.
В Третий Передел, произошедший в 2208 году, крокодильерам достался сельский пирог. Отныне они собирали «черную» дань с каждого поля, с каждого стада и с каждой деревни – за исключением принадлежавших смоленским кибуцей; а это значило, что под их контролем и властью была половина населения ФРБ. Следующие два без малого столетия и случившиеся за этот срок переделы не изменили ничего; мощь клана осталась незыблемой, фермы, где разводили кайманов, превратились в боевые лагеря, а вооруженных людей у дона Хорхе было теперь побольше, чем у смоленских, дерибасовских и «штыков» вместе взятых. И жил он словно король – в неприступном замке, за каменными стенами, в окружении верного воинства и тысяч зубастых тварей.
Полукольцо фургонов обхватило земляную стену; из них посыпались люди – множество серых теней, похожих на легион призраков, доставленных прямо с кладбища в огромных, пахнущих железом и бензином катафалках. Две тени отделились от толпы и шустро полезли на вал. Пашка и Филин, догадался Саймон. Он махнул им, подзывая к себе, к двойному ряду туго натянутой колючей проволоки, за которым виднелись смутные очертания приникших к земле фигур. Стражи, двуногие и четвероногие, спали; часовые храпели и бормотали во сне, псы виновато повизгивали, как бы предчувствуя, что их попустительством враг проберется за стены.
Лунный диск скрылся за редкими облаками, с гор тянуло теплым ветром, а враг был уже тут как тут: стоял на валу, смотрел вниз, прикидывал и усмехался.
У плеча Саймона блеснули зеленые Пашкины глаза. Он посмотрел налево, потом – направо.
– Ну, хренотень! Это сколько ж надо трудов, чтобы такую стенку наворотить! Если б собрались все наши семибратовские мужики, да еще из Колдобин и Волосатого Локтя, и было у них, значитца, пятьдесят возков, так лет за тридцать, может, и насыпали, а может, надорвались. Может, банан у всех обвис бы.