Тени Богов. Избавление

– Я стану зверем? – растянула губы в улыбке Гледа.

– Нет, – покачал головой Скур. – Матерью. Но матерью особенной.

– Стать матерью, не будучи женой, – через силу хмыкнула Гледа. – Не познав плотской любви.

– Я мог бы соврать, что в плотской любви нет ничего особенного, – пожал плечами Скур. – Но не буду. В определенные моменты жизни она подобна чистому золоту. Но, не могу не отметить, что твоя девственность – это редкость для твоего возраста В столицах королевств девицы куда как легкомысленнее. Хотя, в богатых домах случаются еще исключения из правил.

– Мне было не до легкомыслия, – ответила Гледа. – Наверное, просто не повезло споткнуться на ком-то. Или повезло не споткнуться.

– Мало кто мог показаться достойным на фоне твоего отца, – сказал Скур. – Девочки обычно все сравнивают с собственными близкими. Мальчики зачастую тоже.

– Может быть, – кивнула Гледа.

– Нам следует спешить, – заметил Скур. – Твой день равняется чуть ли не неделе обычного вынашивания. Я так понял, что ты собираешься побывать у себя дома?

– Если он еще есть у меня – мой дом, – ответила Гледа. – Я хотела переодеться, побыть в комнате матери. Хотя бы… час. Час у меня будет?

– Скорее всего, – кивнул Скур. – Но, насколько я понимаю, за день до Альбиуса мы не доберемся. Так что – все это уже завтра.

– А если… – Гледа усмехнулась. – Если этот ребенок… она будет расти в животе, пока я не лопну? Не разорвусь на части? Что тогда?

– Этого не случится, – твердо сказал Скур. – Если это существо решило пойти таким путем, значит, по его мнению – это единственный способ преодолеть магию, которая заключила его в ловушку. И это значит, что пусть быстрее, чем предусмотрено природой, но этот путь будет пройден так, как должен быть пройден. Когда плод разовьется в ребенка – ты его родишь естественным путем.

– И убью? – спросила Гледа.

– Поговори об этом с… Моркетом, – предложил Скур. – Отчего-то мне кажется, что он не лукавит. Впрочем, не поручусь. В любом случае, если он захочет завладеть ребенком или еще как-то проявить себя с этой стороны, сначала он начнет избавляться от нас. От твоих спутников. Так что – пока мы рядом, ты можешь ему верить. Но я думаю, что убивать ребенка нельзя.

– Почему? – спросила Гледа.

– Это тяжкий грех, – ответил Скур. – Тяжкий грех перед творцом, перед самим собой, перед всем сущим. Каким бы этот ребенок ни был.

– А что можно? – спросила Гледа.

– Нужно его… ее родить, – развел руками Скур. – Другого выбора я не вижу. А дальше… А дальше пусть решают те, кто мудрее нас. Или пусть решает твое сердце. Думаю, ты все поймешь сама. Но я бы посоветовал тебе приготовиться. Надо иметь обереги. Никогда нельзя забывать об оберегах.

– Иметь обереги? – не поняла Гледа.

– Словесные обереги, – негромко засмеялся Скур. – Или душевные, если угодно. Собственно, каждый из нас готовит их всю жизнь. Это то, что поддержит тебя в трудную минуту. И то, что остановит зло в ту же трудную минуту. Может быть, на секунду, но иногда и секунды достаточно, чтобы спастись…

– Зачем мне спасаться? – спросила Гледа.

– Ты забыла, что сказал Мортек? – напомнил Скур. – Этот мир будет жив, пока жива ты. Не хочешь спасать себя, спаси всех остальных.

– Что это значит? – спросила Гледа. – Что благодаря мне этот мир получит отсрочку собственной гибели? Может быть, все же проткнуть этот живот, и пусть все начинается сначала? Казни, напасти, жатвы… В перерывах между ними тут вроде бы была вполне себе сносная жизнь.

– Перерывы все короче, а жизнь все невыносимей, – захихикал Скур. – Ты не спросила о существе этих оберегов. Так вот, запомни следующее. Я так понял, что ведьмины кольца Мортека спасают тебя от голоса этой твари, но вряд ли они спасают эту тварь, это существо от твоего голоса. Понимаешь, если оно встало на путь человеческого воспроизводства, решило избавиться от уготованной ловушки посредством твоего же чрева, это значит лишь то, что оно пройдет этот путь полностью. Пусть и быстрее, чем это сделал бы обычный ребенок. Сначала оно станет несмышленым ребенком, потом подростком и, наверное, вполне себе обойдется без тебя, но хотя бы теперь, пока еще оно в тебе, ты можешь взаимодействовать с ним. Разве твоя мать не рассказывала, как она вынашивала тебя?

– При чем тут это? – не поняла Гледа.

– Она пела тебе песни, гладя свой живот? – спросил Скур.

– Да, – кивнула Гледа. – Пела песни, разговаривала со мной, рассказывала что-то. Даже придумала мне имя. Просила отца, чтобы он прикасался к ее животу и говорил со мной. Брата. Моего брата, не ее. Я, конечно, ничего этого не помню, но странным образом успела выучить некоторые песни, которые пела мама, хотя она никогда их больше не повторяла.

– Почему? – спросил Скур.

– У нее было больное сердце, – пожала плечами Гледа. – Некоторые песни, как она говорила, заставляли его сжиматься.

– Ты должна делать то же самое, – сказал Скур. – Гладить живот, петь песни, разговаривать, называть… ее по имени. Имя придется придумать.

– А если я… – Гледа сглотнула, – полюблю это дитя?

– Это было бы неплохо, – сказал Скур.

– Зачем мне любить чудовище? – спросила Гледа.

– Чтобы в тот миг, когда чудовище захочет тебя сожрать, оно бы задумалось, – объяснил Скур. – Хотя бы на секунду. Знаешь, любовь – это такая штука, о которую может споткнуться даже чудовище. Хотя, я бы не рассчитывал.

* * *

Сторожка и дозорная башня возле альбиусского менгира были сожжены. Ло Фенг придержал было лошадь, чтобы осмотреться, но Моркет махнул рукой вперед:

– Лучше как можно дальше проехать сегодня, чтобы завтра прибыть в Альбиус пораньше. Этот менгир больше не излечивает. Впрочем, он и раньше не больно-то помогал.

– А ты? – прищурился Ло Фенг. – Ты сам не можешь испить его силы?

– Могу, – кивнул Моркет. – Но это будет равносильно присяге тем, кто продолжает эту кровавую смуту. Пока я этого не делаю, я невидим для них. Если я это сделаю, но не покорюсь им, они постараются меня уничтожить.

– У них есть для этого оружие? – спросил Ло Фенг, косясь на глевию Моркета.

– Оружия нет, – согласился Моркет. – Или я не знаю о нем. Но у некоторых из них есть сила, достаточная для этого. К тому же, если однажды это оружие появилось и было использовано в Опакуме, почему оно не может быть сделано снова?

– Неужели тебе не хочется вновь почувствовать всесилие жнеца? – поинтересовался Скур.

– Что ты знаешь о всесилии, колдун? – помрачнел Моркет. – Или думаешь, что паруса, которые надуваются ветром, грезят собственным величием? К тому же… Спроси хотя бы свою подопечную. Спроси Гледу, которой еще в Альбиусе я частенько любовался. Особенно, когда ее папенька выводил из казармы роту ее ровесников на утреннюю пробежку, и она всегда бежала среди них в первых рядах. Спроси, что случилось, когда я столкнулся с ней и ее отцом на площади у ратуши?

– И что же тогда случилось? – посмотрел на Гледу Скур.

– Ничего, – еле слышно выдохнула она.

– В том-то и дело, – сплюнул Моркет. – Ничего. А случиться должно было. И она, и ее отец должны были распластаться ниц передо мной! А они устояли. И я задумался, могу ли устоять я сам?

* * *

На том месте, где несколько недель назад лежала груда тел, и где Торну пришлось добить умирающую женщину, и где все еще были темными от крови и земля, и камни, Гледа придержала на несколько секунд коня. Почему-то ей показалось, что непоправимое Торн совершил именно здесь, не в Урсусе, не в Опакуме, не у ворот Альбиуса или еще где-то, а именно здесь. И, не снимая руки с живота, она попросила прощения за своего отца.