Тени черного леса

Но все таки город жил. Достаточно большое количество домов остались целыми. Иногда странно смотрелся практически неповрежденный дом, среди пустыря, заваленного кирпичом. И что самое главное — по улицам ходили люди, проезжали велосипеды, иногда даже — машины. В большинстве, конечно, автомобили были военные — наши или польские. Но попадались и такие, где за рулем сидели паны, одетые в «гражданку». Кое-где виднелись ожившие магазинчики и даже — крохотные кафе. Порядок в Варшаве поддерживался объединенными силами советских частей и различных польских формирований. Довольно часто на перекрестках виднелась фигура милиционера — либо в форме Войска Польского, либо просто в гражданской одежде с повязкой на руке.

Но что самое главное — правительство и другие учреждения нового польского государства располагались в Варшаве. А ведь в Польше имелись большие города, которые были разрушены куда меньше. Взять тот же Краков — древнюю польскую столицу. Однако новая власть предпочитала ютиться здесь.

— Ничего, отстроим, — сказал Мысловский. — Главное, что немцев выгнали, а дальше уж как-нибудь разберемся.

Их путь лежал к большому дому на окраине, над которым развевался красно-белый польский флаг. Возле него стояла стайка машин, в подъезд входили и выходили люди.

Мысловский, отставив Оганеса вместе с шоферами, уверенно вел Елякова и Мельникова по коридорам. Из комнат доносился треск пишущих машинок, мимо пробегали озабоченные паны и пани. В общем, если бы не мрачный пейзаж за окнами, — это была бы самая заурядная большая контора, набитая бюрократами.

Поляк подвел офицеров к одному из кабинетов, возле которого теснилась довольно большая очередь, состоящая из желающих попасть за дверь. А оттуда раздавался крик:

— Да вы поймите, нет у меня их, нет! Откуда я возьму?

…В кабинете за столом сидел седой пан с лицом, украшенным косым шрамом. Перед ним мялся пан, помоложе. Увидев входящих офицеров, пан за столом вздохнул с облегчением и новой силой заорал на стоящего:

— Все! Зайдите позже! У меня есть дела поважнее!

Когда дверь за посетителем закрылась с той стороны, столовладелец устало бросил как бы сам себе:

— Вот ведь не угомонятся. Всем телефон нужен. А у меня только то, что русские провели. Своего телефона в Варшаве нет…

Тут он обратил свой взгляд на вошедших:

— Добрый день, пан Мысловский, добрый день, паны. Извините, я тут немного закрутился. Понимаете, никто не соображает, что у нас сейчас нет ничего своего. Чем русские товарищи поделятся — тем и богаты. А эти все требуют, требуют… Впрочем, простите. У вас наверняка более серьезные дела, чем выслушивание моих жалоб.

— Да уж, пан Пинский. Вот эти паны — мои коллеги. Они с севера. И очень интересуются Черным лесом. Как и я. Так что, я прошу вас рассказать все, что вы знаете.

Пан помрачнел. Видимо, этот вопрос пробудил в нем не самые лучшие воспоминания. Однако он стал говорить:

— Я, как многие, попал в плен в тридцать девятом, когда немцы разбили нашу армию. Дальше — понятно. Лагеря военнопленных, работа в немецком лагере. Честно говоря, я не выдержал, устал катать тачку на подземном заводе в Кенигсберге. А тут… Немцы тщательно отбирали специалистов — им предоставляли лучшие условия и лучший паек. Я по специальности инженер-строитель. Стыдно, но я пошел к ним работать по специальности… Я много чего строил. А в конце сорок третьего года нас привезли в этот проклятый Черный лес. Мы строили там какие-то подземные сооружения. Я лично принимал участие в сооружении длинного тоннеля. Широкого, автомашина может пройти. Он тянулся аж до опушки этого чертова места.

Еляков напрягся. Он вспомнил о машинах, которые появились ниоткуда. Что-то начинает вырисовываться… Беда только, что по-польски Еляков не говорил — приходилось воспринимать все в пересказе Мельникова.

Поляк продолжал:

— Там, на строительстве, было много людей. В основном военнопленные. Поляки, русские. Охраняли нас исключительно эсэсовцы. Как я понимаю, никого из них за пределы объекта никогда не выпускали… Кроме больших начальников. Все было очень секретно. Но это явно был не какой-нибудь подземный завод. Заводы-то мне видеть приходилось. Это было нечто другое. Что — я так и не понял. Но вот что интересно — при строительстве старались максимально сохранить деревья. А это ведь не нужно для простой маскировки от самолетов. Закрыли бы сверху сеткой — и все. Такое впечатление, что все там возводили на долгий срок.

— Пан Пинский, вы не слыхали о таких людях: Феликс Йорк, Август Шахт, Отто Хансен? — спросил Еляков.

— С Йорком я встречался. Он был добрым человеком. Конечно, как может быть добрым немец-нацист. Хотя, наверное, он и не был нацистом. По крайней мере, он старался облегчить жизнь заключенных. Хотя бы специалистов. Всегда ругался с охраной, говорил, что ему нужны нормальные работники, а не ходячие трупы. Правду сказать, он меня и спас. Невольно. Однажды явился на работу очень пьяный. И вдруг мне сказал:

— Никто из вас отсюда живым не уйдет.

И я ему поверил. Уж больно все было секретно. Я подумал — а ведь он прав. Я до того уже насмотрелся, во что немцы ценят нашу жизнь. Мы были для них просто мусор под ногами. Теперь-то, когда я знаю больше про лагеря смерти и прочие ужасы, полагаю, что не ошибся. Всех рабочих скорее всего уничтожили после завершения строительства. А я… Я решился бежать. До этого, честно говоря, трусил. Но тогда решил: все равно помирать! Нас было четверо — трое поляков и двое русских. Но уйти удалось лишь мне одному… Остальные погибли. Мне же потом удалось встретить красных партизан.

— Но все-таки вы строитель. На что мог быть похож этот объект?

— На многое. Возможно — на какое-нибудь тайное хранилище. Кто-то мрачно шутил: немцы метро строят… Я ушел, когда строительство только начиналось. Да, я же вам не сказал очень важной вещи! Ведь ко мне приходили недавно люди и спрашивали о том же.

— Кто? — подался вперед Мысловский.

— Люди из Национальной партии.

— Это такая партия у нас, — пояснил Мысловский, — как раз те, кто пристальнее всего смотрит на Запад. Политические покровители тех, с кем мы вчера встречались. — И обратился к Пинскому: — Они спрашивали вас непосредственно про Черный лес?

— Не совсем. Они знали, что я бежал с севера, вот и расспрашивали, что и как. Причину, почему спрашивают, объяснили очень туманно. Но льстили, говорили, какой я герой. Они, мол, планируют широкую помощь людям, побывавшим в нацистских лагерях. А какой из меня герой? Жить хотел — вот и бежал… И ведь что удивительно — эти люди знают, что я сочувствую коммунистам, что я сторонник дружбы с СССР — а все равно ведь пришли… Хотя таких, как я, кто сотрудничает с русскими, они обычно клеймят, как предателей. Так вот. Я им ничего не сказал. Не понравились они мне. Сказал: работал на строительстве железной дороги в Восточной Пруссии. Только они явно не поверили.