Тени черного леса

Еляков вообще-то принадлежал другому ведомству. Но о НКВД были наслышаны все. На то и был расчет.

— Я… Я ничего не сделал.

— Конечно, совсем ничего. Следил за нами. Кто тебе приказал? Говори, сука!

Тут перевода уже не требовалось. Парень начинал понимать, что с ним не в игрушки играют.

Но он мялся. Явно кого-то он то ли боялся, то ли просто не хотел закладывать.

— Я еще раз повторяю вопрос, — это встрял Мысловский и кивнул на Мельникова: — Видишь вот этого парня? У него здоровенные эсэсовцы плакали и просили, чтобы им ускорили смерть. Так ты думаешь — мы тебя не заставим заговорить?

Мельников, подыгрывая, постарался напустить на свою морду самый свирепый вид.

Мальчик все еще пытался играть в героя.

— Я не буду разговаривать с предателем Польши…

— Это я предатель? — тихим, шипящим голосом сказал надхорунжий. — Я предатель? Который с оружием в руках свою страну освобождал вместе с русскими товарищами? А твои дружки сидели в Лондоне и интриги плели? Которые теперь согласны, чтобы жители Варшавы с голоду подохли — лишь бы не брать помощи от русских? А теперь вы сюда приперлись и поддерживаете бандитов, которые убивают женщин и детей. Это ваша борьба за свободу Польши? В общем, так. Мне с тобой разговаривать некогда. Я оставлю тебя наедине с русскими товарищами — а уж они большие мастера развязывать языки. Только потом уже дорога тебе будет одна — в Россию поедешь. В Сибирь. — И Мысловский сделал вид, что уходит.

Это было сильно. Все-таки надхорунжий для этого парня был своим, поляком. А остаться наедине с двумя жуткими русскими из не менее жуткой организации — это шпику явно не улыбалось. Тем более что Мельников всеми силами изображал из себя тупое свирепое чудовище, которому человека на куски разодрать — что клопа раздавить.

— Не надо… Я все скажу…

— Итак, по порядку. Кто тебя послал?

— Ковалевский.

— Это один из деятелей Национальной партии. Не на первых ролях, но имеет сильное влияние. Мы давно подозреваем, что он занимается чем-то темным. Но пока что брать его за жабры не велено. Политика… — пояснил Мысловский русским товарищам.

— Ты — член Национальной партии?

— Да… Люди из АК меня прятали при немцах, когда ребят моего возраста стали угонять на работу в Германию.

— Ты просто член этой партии?

— Нет. У нас есть группа. Ковалевский объяснил, что нужна более решительная борьба. Тогда за нас вступятся англичане и русские уйдут.

— Уже лучше. Что нужно было сегодня делать?

— Нужно было узнать, кто к вам может прийти.

— Конкретно?

— Мне Ковалевский называл пана Пинского. Мне его показали.

— Ваша группа связана с партизанами?

Парень снова замялся.

— Давай-давай. Начал говорить, так не останавливайся!

— Да, я несколько раз встречался с их людьми. Но я ничего больше не знаю. Мне говорили, куда идти и что передать. И все.

— И ты все это делала из чистой идеи? Тебе ничего не давали?

— У Ковалевского есть продукты и вещи. Он нам их дает.

— А, то-то ты одет, словно вчера из Лондона. Что с этим будем делать? — спросил Мысловский.

— Что? Отпустим. Сергей, скажи ему, чтобы валил отсюда на все четыре стороны. Будут твои руководители спрашивать — расскажи все как было. Понял? Ты уж прости, парень, мы ошиблись. Ваша политика — это ваша политика. Нам руководство лезть в нее запретило. Так что разбирайтесь сами со своей Польшей.

Еляков говорил как можно добродушнее. Можно было подумать, что ему и в самом деле больше ничего от этого парня не нужно. А в самом деле — что с него взять?

— Ну, не понял? Пошел отсюда!

Сообразив, что его отпускают, парень исчез за дверью. Слышно было, как бегом помчался по улице.

— Пан надхорунжий, вы сможете обеспечить наблюдение за этим самым Ковалевским?

— Я думаю, это возможно. А вы полагаете, то, что вы сделали, разумно?

— А какой смысл брать к вам и трясти этого парня? Куда он денется? А так — у нас есть надежда, что этот Ковалевский задергается. Что он за человек?

— Политикан. Убеждений, по-моему, никаких. Скорее всего, он связан с английской разведкой.

— Политиканы — народ нервный. В любом случае, других способов быстро распутать этот клубок я пока не вижу. Но получается, эти люди знают про Черный лес, но, по-видимому, знают очень мало. Все ищут вход и никто не может его найти.

— Хорошо. Я пойду распоряжусь, чтобы за Ковалевским установили наблюдение.

Они снова поднялись в гостиную. Надхорунжий достал откуда-то бутылку коньяка и кружки и разлили жидкость.

— За успех. — Когда выпили, он внезапно выругался, путая русские и польские ругательства: — Вот ведь сволочи! Просто зла на них не хватает. Эмигрантское правительство, мать их. Которое в тридцать девятом сбежало, когда солдаты на фронте еще сражались. А уж что в Варшаве творилось в сорок четвертом, когда эти умники из АК подняли восстание…

— Пан надхорунжий, а вы там были? — заинтересовался Мельников.

— Пришлось. Меня туда направили от командования Войска Польского для координации действий. И такая координация получилась…

Август 1944 года, за год до описываемых событий, Варшава

Ситуация с восстанием с самого начала отдавала абсурдом. Мысловский служил в разведотделе одной из дивизий Войска Польского. И он знал, что лидеры АК, начав восстание, даже не соизволили сообщить о готовящемся выступлении командованию Красной Армии. Так что, посылая Мысловского в Варшаву, начальник разведотдела матерился на польском и русском. Потому что никто не понимал — что там происходит и что повстанцы намерены делать.

Надхорунжий попал в Варшаву 4 августа, то есть на четвертый день восстания. С ним был радист и пятеро автоматчиков.

Город произвел на него странное впечатление. Восставших было вроде бы и много. Но впечатление они производили странное. Некоторые из них вообще не имели оружия. А те, кто имели, — держали винтовки, как палки. Оно и понятно. АК призывало своих людей «держать оружие у ноги». Но ведь в тылу врага боевой подготовкой заниматься нелегко. Советские партизаны учились воевать в боях. А эти… Где им было учиться?

Еще хуже было с дисциплиной. Складывалось впечатление, что большинство повстанцев вообще не знают, что это такое. Они подчинялись своим командирам, когда хотели. Когда не хотели — не подчинялись. По большому счету, отряды повстанцев были просто толпами вооруженных людей, которые, нацепив на рукава красно-белые повязки, шлялись без особого толка по улицам. Более дисциплинированными выглядели отряды Гвардии Людовой, которые, несмотря на идейные расхождения, присоединились к повстанцам. Но на них откровенно косились. Чужаки.