Тени «Желтого доминиона»

– Куда путь держишь, парень?

– На колодец Тачмамед.

– Что ты там забыл?

Мурад измученно улыбнулся. Аннамет заметил под глазами юноши глубокие синие круги.

– Вы будто и не туркмены. – Мурад еле сошел с коня. – А меня словно никто из вас не знает. Лучше бы спросили, сколько будет дважды два. Я бы вам ответил, как тот голодный: «Один большой, целый чурек».

Басмачи засмеялись: да, сын Дурды-бая до того голоден и обессилен, что его ветром качает. И Аннамет дал команду расседлывать коней, собирать саксаул, готовить ужин и располагаться на ночь.

Вскоре в медных прокопченных кумганах закипел чай. Доставая из хорджунов зачерствелые лепешки, каурму – зажаренную с салом баранину, хранимую в выпотрошенных овечьих желудках, принялись за еду. Аннамет усадил рядом с собой Мурада, угостил его из своих запасов.

– И чего это ты так торопился, что вышел в пустыню без еды? – спросил Аннамет. Вглядываясь в лицо Мурада, отметил про себя, как тот похож на своего покойного отца, который с безносым когда-то были добрыми друзьями. – С пустыней, брат, шутки плохи.

– Вышел я с запасом, но путь долгий. – Мурад ворошил хворостинкой горячие уголья костра. – Я бежал из Ербента… Двух лошадей загнал по дороге, оставил все съестное. Красные меня мобилизовали, чтобы я с басмачами воевал. А я решил, что мое место рядом с теми, с кем был мой отец. Говорят, что в Каракумах Эшши-бай появился. Мне его непременно надо увидеть… Отец поведал мне тайну четырех сундуков с золотом и драгоценностями, спрятанных в Каракумах. Я знаю, где. Но один не справлюсь, а вот Эшши-бай мог бы помочь…

Лицо у Мурди Чепе вытянулось и теперь вместе с головой и ушами, навострившимися, как у шакала, напоминало колотушку. А Силап, как гепард, застывший при виде дичи, даже перестал жевать, в глазах остальных нукеров мелькнули алчные огоньки.

– Досточтимого Эшши теперь ханом величают, – угодливо пролепетал Мурди Чепе. – Смотри, не назови его при встрече баем!

– Мы и без Эшши-хана можем тебе помочь, – Силан пропустил мимо ушей раболепную реплику ханского соглядатая – уж слишком взволновали его слова Мурада.

– Ты говори, да не заговаривайся! – Мурди Чепе соскочил с места. – Как это без Эшши-хана? Он наш господин…

– Мой господин тот, кто больше платит, – отвечал Силап. – А Эшши-хан прискакал и снова ускачет в свой Афганистан.

– Не разводи свару! – Аннамет поднял глаза на Силапа. – Не купил еще лошади, а об уздечке споришь.

– Я не прячусь за чужие спины, как некоторые. – Силап бросил выразительный взгляд на Мурди Чепе. – В бою я не зарываюсь в песок, как скользкая ящерица…

– Ты сам ящерица! – взвизгнул Мурди Чепе, его гладкое, лоснящееся лицо покраснело. – В прошлый раз я не сказал Эшши-хану про девочек из Салалы. Мало, что ты их утаил от Эшши-хана, так еще и сплавил их Абдулле Тогалаку.

– А что тут худого? – смачно сплюнул Силап. – Девочек я сам добыл… Мой товар! Уйду в Иран, и будут меня там ждать готовые жены.

– Сказочки рассказываешь… Сам же трепался, что Абдулла Тогалак перепродал их в какой-то иранский бордель. Обратно будешь их выкупать? Тебе под стать такие жены…

– Уймитесь! – рявкнул Аннамет. – Чего раскудахтались, как байские жены?! Дайте человека послушать.

– Я все уже сказал. – Мурад внутренне усмехнулся над басмаческой жадностью: одно лишь упоминание о сундуках с золотом затмило рассудок этих людей, усыпило их бдительность. Тагановский расчет оказался верным. – У меня одна забота – разыскать Эшши-хана.

– Айда с нами! Рано или поздно мы с Эшши-ханом свидимся, – сказал Аннамет. – Мы все под ним ходим…

– Мне поскорее надо, – возразил Мурад. – Как бы потом поздно не было.

– А это недолго, – вкрадчиво заговорил Силап. Лицо его заострилось, и весь он походил на хищника, изготовившегося к прыжку. – Доедем до Сапалы и обратно… Посчитай, две недели уйдет…

– А кто пойдет с Балта Батыром на Куня-Ургенч? – ехидно вставил Мурди Чепе. – Что-то быстро ты приказ Эшши-хана забыл!

– Заткнись! – Глаза Силапа блеснули ненавистью. – Не суйся не в свое дело! У нас есть сердар…

– Вы как псы голодные, – спокойно произнес Аннамет. – Сына Дурды-бая неволить не будем. Пускай идет к Эшши-хану! А ты, Мурди, в чужие дела не встревай. Я не посмотрю, что ты кое у кого в любимчикам ходишь…

– И в шпионах, – бросил Силап. – И в лизунах.

– Хватит! – Аннамет поднялся с места. Мураду показалось, что безносый прикрикнул на Силапа без особого усердия, скорее для порядка – на губах Аннамета скользнула едва заметная поощряющая усмешка.

Солнце клонилось к закату. Стреножив коней и выставив караулы, басмачи готовились к ночлегу. Мурад тоже укладывался спать – снял папаху, повязал платком наголо обритую голову, как услышал позади себя вкрадчивый голос Мурди Чепе.

– Так ты говоришь, что неделю с лишним, как из Ербента выехал? – Мурди Чепе чуть ли не дышал в затылок Мураду. – А голова-то твоя еще не обросла… Сдается мне, обрили ее дня два-три назад.

Басмачи заржали. Мурад тоже весело смеялся со всеми, но в душе досадовал на свою оплошность: дернуло же его в день отъезда упросить Халлы Меле побрить ему голову.

– Ты прав, Мурди Чепе, – спокойно ответил Мурад. – Я обрил голову три дня тому назад. Сам. На Кизыл Такыре, у старой сардобы с дождевой водой…

Вскоре басмаческий лагерь погрузился в сон; раздавался лишь всхрап коней, осторожный хруст песка под ногами караульных, круживших вокруг стоянки. Ветер доносил тревожный вскрик ночной птицы, неясное бормотание засыпающей пустыни…

Прикрыв глаза, Мурад припоминал, как вел себя с момента встречи с басмачами, что говорил… Не переиграл ли?.. Аннамет будто поверил, с сочувствием отнесся к Мураду. Безносого вообще не поймешь – то ли ему все безразлично, то ли шел на Сапалы против своей воли… Силап тоже занят собой и своими пошлыми выходками – ему б только над кем покуражиться. А вот Мурди Чепе, ханский холуй, опасен – прилип как репейник.