Теннисные мячи для профессионалов
Шрифт:
— Все? — спросил Денисов у дежурного.
— Все.
Горничная, убиравшая номер, в котором жил Волынцев с напарником, оказалась пожилой, сухонькой, с узловатыми пальцами. В речи ее слышался неистребимый белорусский акцент.
— А чаго я знаю? Жил некто, уехал. Полы вымыла, постель сменила. Чаго еще?
Они разговаривали на скамье у входа в душевую. В темноватом просторном холле за дверью кто-то пытался дозвониться по отключенному междугородному автомату, крутил и крутил диск.
— Этот
Горничная долго и тщательно рассматривала ее, потом, заметно стесняясь, достала из кармана очки, надела, отнесла фотографию подальше от глаз, также долго смотрела.
— Ну он… — Она спрятала очки.
— Фамилии его не знали?
— Нет.
— Разговаривали?
— С ним? А чаго разговаривать; скажу только: «Оставь ключ, приду, приберу…» — Выцветшие маленькие голубоватые глазки смотрели весело и лукаво. — Наше дело стариковское, их — молодое…
— А он?
— Оставляет. А я прибираю.
— Хорошо его помните?
— Хорошо… — Она замолчала, прислушиваясь к звуку беспрестанно поворачиваемого диска в автомате. Потом заметила: — Отключен, а все равно крутит! Видно, очень хочет дозвониться…
— Наверно. — Денисов согласился.
«Приветлива, с юморком, — подумал он о горничной, -такие все замечают…»
— У него в номере было два одеяла?
— По весне у всех два.
— Жил не один?
— Можно сказать, что один. У соседа жинка жила в поселке. Дак он поест и уходит. И ночевал там.
— А что этот? — Денисов поднял фотографию.
— Больше дома. Писал.
— Он писатель?
— Писатели по двое не живут.
— С кем-нибудь дружил?
— А разве я знаю?! Стирал себе сам…
— Вас не просил?
— Только раз. Боялся, что полиняет. — Она снова взяла из рук фотографию, отставила далеко от глаз. — Сорочку. — Горничная вернула снимок. — Тут белое, тут красное, тут синее. Будто заплат не хватило… — Она засмеялась.
— Вы его друзей часом не знаете?
Старуха подумала.
— Нет. Видела пару раз с одним. С молодым. В парке. Он и в номер к нему раз приходил.
— А что за мужчина?
— Обычный. В сорочке, в шортах.
— Какой он из себя?
— Молодой, блондин.
— В очках?
— Вроде в очках… — Она говорила чуть меньше того, о чем знала, и Денисову необходимо было каждый раз задавать новые вопросы.
— Худой?
— Да нет. Мускулистый. Ноги накачанные. — Она засмеялась.
— А лет сколько?
— Лет тридцать… Не больше.
— Откуда он? Из Дома творчества?
Еще вчера, до посещения дачи, до известия о ее продаже, казалось: «Установить личность Ланца — и гора с плеч!» Потом, как по цепочке, одна за другой потянулись другие задания следственного поручения от наиболее общих — «образ жизни», «материальное положение», «родственные, дружеские, интимные связи» — до максимально целенаправленных, а там, где-то в конце, уже мелькнуло знакомое «Фабрик… д'армес… пума» и так далее… Но сегодня было уже важным знать — «кто был человек, которого Ланц случайно выследил ночью у дачи…!
Горничная покачала головой:
— Мужчину этого я в Доме творчества не видела.
— Он на машине приезжал?
По тому, как старуха задумалась, Денисов понял, что она такой факт не исключает.
— А этот, что жил
у вас, без машины?— Этот так ходил. Пешком.
— Вам приходилось видеть его с женщиной?
— С якой?
— Вы же знаете! — схитрил Денисов.
— Видела. — Она посмотрела игриво. — А чаго? Нельзя?
Из холла прошла супружеская пара, пытавшаяся дозвониться, — женщина недоуменно взглянула на них.
— Какая она из себя?
— Кругленькая, симпатичная… В очках.
— Молодая?
— Счас до шестидесяти все молодые. Наташа! Сусаннина родня.
— Вы и ее знаете?
— А как же? Прибиралась у них раньше. Сейчас уж тяжело стало — бросила…
Горничная оказалась золотым свидетелем.
— Вы давно ее видели? Сусанну!
—Вчара захадила…
— Не спрашивали — долго она здесь будет?
— А завтра и уезжает… Дом-то уже чужой. Жилец новый приехал — мелитопольский. Деньги получены…
— Много? Если не секрет… Наличными?
Старуха усмехнулась:
— Нам с тобой считать чужие деньги не годится. Хоть бы и наличные! Целый сундук… Но у нее и расходы, не как у нас! Правда? — Она вздохнула.
— Хотели о чем-то спросить?
Выражение лукавства на сморщенном лице исчезло, женщина подняла лежавший у ног лист акации, показала на фотографию.
— А чаго с ним приключилось? Убили? Или сам себя?
Когда Денисов подходил к даче, Роша садилась в машину -седая величественная старуха, с многочисленными побрякушками на шее, с черными пронзительными глазами. Родственник оказался приземистым, молчаливым, полным, с пятнами на лице, он предпочитал держать руль в перчатках — Денисов подумал отчего-то, что руки у него больные — в красных маленьких пятнышках. Роща сказала ему несколько слов, он с неожиданной мягкостью развернул машину, минуя кафе, двинулся в направлении главной улицы.
«Был ли Волынцев — Ланц в конце концов представлен вдове Роша? — подумал Денисов. — Вряд ли…»
За скучным, похожим на школьное зданием тянулась однообразная, зажатая холмами долина. В ней оказалась учебная полоса, на вершине одного из холмов виднелась тригонометрическая вышка.
Денисов выбрал тропу, по которой давно не ходили, -угрюмую, с окаменевшими следами весенней распутицы.
Он не стал гадать, куда на этот раз уехала Роша вместе с родственником. («В магазин? В Щебетовку? Попрощаться с окрестностями?»), посмотрел на часы. Ему было необходимо побыть одному.
Дорога свернула к холмам, начался подъем.
«Видел ли Волынцев по возвращении из тувинской экспедиции Ширяеву? — Денисов шел быстро, занятый картинами, проходившими перед его мысленным взором, другие -вокруг — едва замечал. — Должен ли был тоже приехать в Коктебель? Знал ли о предполагаемой продаже дачи? Почему, зачем двое суток находился в Москве, ночью, на вокзале?»
С вершины открылся вид на холмы, округлые, словно складки огромного стеганого одеяла. Внизу был хорошо виден поселок — большое украинское село, перенесенное с равнины в горную местность. По другую сторону виднелся пейзаж в духе скалистого Запада — обрывистый песчаный каньон. Казалось, вот-вот осыпятся пригоршни мелких камней и появится одинокий верховой, придерживающий поводья, — в шляпе, с кольтом и наручниками на поясе, с ружьем поперек седла.