Теория квантовых состояний

Так что же это было? Сон? История, столь чеканно изложенная Никанор Никанорычем, что у меня осталось впечатление, будто я видел все собственными глазами. Резьба каменной арки при входе в завораживающей красоты сад; длинные расшитые одежды жречества и яркое, до рези в глазах, небо над величественным Бабили. Разве можно такое передать словами? Нет. Определенно – сон.

Между столами, подложив под голову потертый портфель, посапывал Анатолий. Он будто бы и не замечал, что находится не дома, что пылится, вместе со своими бумагами, на грязном, не мытом со вчерашнего утра полу. Анатолий так уютно подобрал ноги, устроился между столами, что мне даже жалко стало будить его. Пусть поспит еще немного. Один я по натуре жаворонок и, хочу не хочу, в пять-шесть утра на ногах, как штык.

Портфель! Только теперь я обратил внимание на потертый саквояж, на котором спал Анатолий. Или совсем я выжил из ума, или это и был чудесный всепригодный портфель Никанор Никанорыча.

Я уселся на Анатольин стул, который стоял в проходе, очевидно оставленный Никанор Никанорычем, и некоторое время наблюдал за Анатолием. Он спал как младенец. Мне очень не хотелось его беспокоить, однако любопытство, двигатель прогресса, терзало меня еще сильнее.

– Анатолий, – я нагнулся и потряс дюжего старшего преподавателя за плечо.
– Просыпайся, Толя! Время!

Анатолий вздрогнул, шумно выдохнул и открыл один глаз. Я откинулся, насколько мог, на стуле и подождал, пока выражение младенческой невинности, сменит на лице Анатолия хмурая мина кандидата технических наук с похмелья.

Толя закрыл глаз, еще раз шумно вздохнул и начал подниматься. Он облокотился руками о пол и рывком оторвал голову от интересующего меня объекта – портфеля Никанор Никанорыча.

– Доброе, Борь, – сказал он. – Башка ничего не соображает. Пора уже, да?

Тут я вспомнил, что с тех пор, как проснулся, еще ни разу не взглянул на часы. Ну да это легко исправить. Я привычно потянул рукав пиджака.

– Пол одиннадцатого, – сказал я.

Половина одиннадцатого?! Быть того не может. Я нахмурился и поднес часы к уху. Тикают, как ни в чем не бывало.

– Вот черт! – Анатолий поднялся на ноги и теперь критически осматривал свой костюм с разводами от пыли. – На полу разлегся, как…

Как кто Анатолий разлегся на полу, я не узнал. Толя вдруг заметил, что я сижу на его стуле, причем, судя по его изменившемуся лицу, не просто сижу, а бесстыднейшим образом рассиживаюсь. Он даже назад отшагнул от такого безобразия.

Я поспешно встал.

– Толя, это твой новый стул. Так сказать, подарок тебе, от… кафедры.

Анатолий ошалело смотрел то на меня, то на стул.

– Подарок? – наконец пробормотал он. И наклонился к стулу.

Я успел только отстраниться. Подарок от кафедры – стул. Чушь какая.

Ко мне вернулись мысли о времени. Почему-то мне казалось, что наша посиделка затянулась до глубокой ночи. Да что там казалось, я абсолютнейше был в этом уверен. Я и на часы, вроде бы, поглядывал. Когда про Гоголя разговор зашел. Помню как в тумане, около часа ночи стрелки показывали. Да мы бы просто физически не успели переговорить всех тем и опустошить четыре бутылки до половины одиннадцатого. А ведь мы еще выспаться умудрились!

– Толя, – позвал я забывшего обо всем на свете товарища, – у тебя часов нет?

Он поднял на меня глаза. От стула он, по всему видать, был в восторге.

– Так половина одиннадцатого же. Сам сказал.

– Да врут часы мои. Не может быть половина одиннадцатого.

– Да точно тебе говорю, так и есть, – Анатолий полез за часами, которые он по обыкновению носил во внутреннем кармане пиджака.

Он выпростал из кармана старинные командирские часы без ремешка и протянул мне. На зеленоватом циферблате, за протертым местами стеклышком, как ни странно, тоже было половина одиннадцатого.

– Все правильно, Борь. Ты, наверное, что-то путаешь.

Ничего я не путал. Опять наверное Никанор Никанорыча штучки. Однако спорить с Анатолием я не собирался, поэтому счел за лучшее переменить тему.

– Ну и как тебе Никанор Никанорыч? – спросил я.

– А что? – спросил Анатолий.

– Так просто, интересно твое мнение?

– Ничего, ничего мнение, – кивнул он. – Человек образованный, неглупый. Начитан к тому же. Сыпал весь вечер афоризмами.

Мне почему-то афоризмы Никанор Никанорыча не припоминались. А припоминалось мне про лугаля-жреца по имени Бильгамешу. Все мои мысли этот самый Бильгамешу заполонил.

– А кто он такой? – с большим опозданием дошел до меня вопрос Анатолия.

Хотел бы я сам знать.

– Случайно познакомились в столовой, – как можно невозмутимее сказал я.

– Наш, значит, университетский, – подытожил Анатолий. – Интересно получается: работаем, вроде, с человеком бок о бок, а узнаем по чистой случайности. Вот жизнь.

Я не стал его разубеждать. Мой взгляд снова упал на портфель Никанор Никанорыча. Он лежал теперь совершенно покойно, никем не попираемый, не теребимый, посреди прохода между столами. Лучшего и придумать было нельзя. Я наклонился и поднял его с пола. Он оказался неожиданно легким. Впрочем, следуя логике, иначе и быть не могло. Никанор Никанорыч весь вечер что-то из него вынимал, немудрено, что чудо-портфель, будь он хоть трижды бездонным, отощал. И пока Анатолий разглядывал свой помолодевший стул, я быстро расстегнул застежку, открыл портфель и заглянул внутрь.

Поведение мое наверное можно считать смешным, глупым, детским. Однако, ничего другого, чтобы хоть как-то прояснить обстановку вокруг Никанор Никанорыча, я придумать не мог.

Итак, я открыл портфель. Он, как и полагалось, был пуст. Поспешно, несколько даже нервно, пробежавшись по отделением, я обнаружил в самом просторном из них, там где некогда лежала Библия, скомканный листок бумаги. По-шпионски глянув на отрекшегося от мира в пользу нового стула Анатолия, я, путаясь в собственных пальцах развернул мятый лист. На тетрадном листе в плохо различимую клетку, мажущей шариковой ручкой было написано:

«Прошу слезно простить, Борис Петрович, за мое внезапное ретирование без предупреждения. Дело срочное возникло, вот и пришлось подсуетиться. Умоляю, задержитесь завтра в университете и дождитесь меня в пять вечера в вестибюле, на первом этаже. Даю зарок и клятвенно обещаю быть и по возможности все вам объяснить.

Никанор Никанорыч.»

Я перечитал текст, потом скомкал лист и сунул в портфель. Ну что же, в пять часов, так в пять часов. А нам с Анатолием предстояло еще убрать с пола бумаги, вернуть на свои места свороченную мебель, скрыть следы попойки, добраться до дома, выспаться и к восьми пятнадцати утра явиться в университет на работу.

Занятия мои назавтра, как и полагалось, закончились в половине третьего. Вернувшись наконец в преподавательскую, я заварил себе чаю и посидел, собираясь с мыслями, перед встречей с Никанор Никанорычем.

Несмотря на отсутствие похмелья, день у меня выдался насмарку. Добравшись до дома за полночь, я долго не мог заснуть, а утром едва не проспал выход на работу. Всю ночь перед глазами моими стояли прямоугольные зиккураты, вечерняя дорога празднеств и глаза, страстные глубокие глаза красавицы Шаммурамат. Утром я проснулся, будто и не спал вовсе. Заноза, засевшая у меня в голове, не давала мне покоя. Это не было уже размышлением о природе вчерашнего видения или сна. Я вполне осознанно связывал случившееся с Никанор Никанорычем. Что-то другое, в самом видении казалось мне очень знакомым, ускользающе близким. Я возвращался в воспоминаниях к самому окончанию истории, когда ударила Шаммурамат Бильгамешу кинжалом. Чувствовал, что прячется где-то здесь важная веха, улика что ли.