«Теория заговора». Историко-философский очерк

В своём анализе автор «корректирует» аутентичные масонские источники, выдвигая предположение о том, что обращение к «Ноевой этике» следует трактовать не как отражение универсализма масонского учения, а как желание масонов открыть доступ в ложи лицам еврейского происхождения. Далее Гессен предлагает конспирологическую трактовку развития масонских объединений. Уже в первой половине XVIII века возникает антисемитское движение внутри масонства. Это было связано со взглядами тех братьев, которые не в полной мере оценили превосходство «Ноевой этики» и желали развивать масонство на основе христианских принципов. Не обошлось здесь и без тлетворного влияния иезуитов: «Антисемитизм зародился в момент появления евреев в союзе, благодаря деятельности основанного в 1724 г. иезуитами “Ордена Гормогонов”, который пытался внести в союз христианское, вернее, “церковное” направление» ^{420} . Влияние антисемитизма в среде английского масонства достигает такого уровня, что в середине XVIII столетия возникают первые еврейские масонские ложи — как реакция на нетерпимость со стороны ортодоксальных братьев. Ситуация усугубляется после раскола движения и возникновения континентального масонства, вследствие чего Великая английская ложа утратила своё исключительное право на образование новых лож. Особо «тревожная ситуация» складывалась в германских областях, где обнаружилась неприкрытая неприязнь местных масонов к евреям. Гессен приводит драматический пример, когда: «Ложа “Единение” во Франкфурте отказалась в 1766 г. дать конституцию вновь возникшей в Касселе ложе, так как среди её учредителей был еврей» ^{421} . Таким образом, немецкие братья полностью игнорировали «Ноевы законы», касающиеся братской любви и равенства. Положение в некоторой степени исправляется благодаря усилиям Лессинга — масона и страстного юдофила. Впрочем, по признанию автора, немалую роль в принятии евреев в немецкие масонские ложи играл материальный фактор. Богатые евреи попросту покупали себе места под видом «добровольных пожертвований». Но, несмотря даже на денежные вливания, некоторые из масонов усматривали в евреях присутствие нравственных принципов, весьма далёких от масонских. Приводится любопытное высказывание Ф. X. Ведекинда по этому поводу: «Наши евреи не только в общем, но, к сожалению, почти все являются антикосмополитическим народом, и это не в силу их отношения к другим народам, а в силу требования их церкви, и таковыми они были во все времена. Иегова любит только их самих и ненавидит другие народы. Евреям предписана нравственность лишь в отношении одних евреев» ^{422} . Но все эти трудности и оговорки не помешали конечному триумфальному единению масонов и евреев. «Законные права», по словам Гессена, евреев на участие в масонстве находили всё больше поддержки. К концу XIX века практически все масонские ложи открыли свои двери евреям. И последние не замедлили воспользоваться предоставленными им возможностями: «Просвещённые евреи тех стран, куда проникало масонство, не оставались глухи к брожению общественной мысли, выражавшемуся в различных задачах масонских союзов» ^{423} .

Анализ приведённой работы показывает, что рефлексия на тему связи масонства с евреями не была исключительной прерогативой правых русских конспирологов. Более того, есть основание утверждать, что они использовали уже сформировавшееся проблемное поле. Реакция на «брожение общественной мысли» и подтолкнула их к созданию понятия «жидомасонства», основные сущностные черты которого они заимствуют, пусть с естественной негативацией, из других источников. Реактивность русской конспирологии начала прошлого века, таким образом, подтверждается инструменталистским фактором. Необходимость «мгновенного отклика» на события русско-японской войны, первой русской революции заставляла использовать и приспосабливать к своим задачам различные источники и концептуальные положения. В этом и состоит внутреннее противоречие реактивного варианта «теории заговора». Актуальность и востребованность её ограничены узкими временными рамками, за пределами которой конспирологическая угроза размывается, становясь гипотетической.

Подтверждается наше предположение о реактивном характере «теории заговора» в русском общественном сознании того времени и при обращении к такому интереснейшему конспирологическому тексту, как роман Е. А. Шабельской-Борк «Сатанисты XX века». Роман первоначально был опубликован как приложение к газете «Колокол» в 1911 г., а затем в следующем, 1912 г., выходит отдельным изданием, что свидетельствует о его определённой популярности. Сама Е. А. Шабельская-Борк занимала достаточно своеобразное положение среди отечественных конспирологических авторов. Несостоявшаяся актриса, она продолжительное время жила за границей, в основном в Германии, где сумела завязать отношения в высоких политических сферах. Известно о её контактах с М. Гарденом, редактором популярной газеты «Die Zukunft», на страницах которой конспирологическая тематика занимала значительное место. Ценя её связи, А. С. Суворин делает Шабельскую-Борк собственным корреспондентом «Нового времени» в Германии. После возвращения в Россию в 1896 г. писательница принимает активное участие в монархическом движении, вступив в «Союз Русского Народа».

Героиня романа Ольга Вельская предстаёт как alter ego автора, впрочем, с известными поправками. В отличие от самой Шабельской-Борк, её героиня является состоявшейся оперной актрисой, которую восторженно принимает европейская публика. Будучи человеком, далёким от политики, Вельская сталкивается с «подводными камнями» европейской политики. На помощь ей приходит «молодой немецкий учёный» Р. Гросс, специалист в «тайных обществах», автор работы «Опыт истории храмовников». Собственно, значительную часть романа занимают продолжительные монологи немецкого профессора, раскрывающие его русской ученице зловещие планы мирового заговора. По мнению Гросса, европейское общество фактически перешло под контроль масонов, которые безо всякой боязни осуществляют свои самые страшные и бесчеловечные планы. «То тут, то там совершаются таинственные убийства христианских детей и юношей, но в 1883 году в Австрии, в 1891 г. в Пруссии — масоны добиваются смещения высших судебных чинов, насилуя правительство, нуждавшееся в деньгах, и убийцы остаются безнаказанными» ^{424} , — рисует мрачную картину Гросс.

Подтверждением этому служит красочная картина заседания «великого международного синедриона», соединившего «главарей масонства» с «всемирным кагалом». Одной из целей собрания этой мрачной организации становится обзор степени влияния синедриона на внутреннюю и внешнюю политику крупнейших европейских стран. Заговорщики с удовлетворением констатируют, что такие ведущие европейские страны, как Франция, Германия и Австрия, практически полностью утратили политическую, культурную, религиозную независимость. Барон Джевид Моор, глава «Алит» (Alliance Internationale Israelite), следующим образом характеризует степень влияния синедриона: «Нами достигнуто многое… Не говорю даже о порабощении всемирной печати, находящейся почти полностью в наших руках, так что мы можем в каждую минуту не только “руководить” так называемым общественным мнением любого государства, но даже заставлять целые народы смотреть нашими мыслями» ^{425} . Среди агентов влияния синедриона оказывается даже Г. де Мопассан, «порнографическое творчество» которого способствовало росту абортов и снижению рождаемости во французском обществе, что, в общем, привело к моральному упадку, деградации французской нации.

Совсем иная ситуация складывается в России. Главари синедриона высказывают известную осторожность, касаясь перспектив ближайшего покорения России. «Не забудьте, что Россия оставлена Александром III в таком состоянии, в котором она легко может сломить нас, если заметит наши стремления… Россия от нас не уйдёт. Но не забудьте, что эта величина так громадна и обладает такой исполинской мощью, что разрушать её надо осторожно и постепенно» ^{426} , — делится со своими сообщниками граф Вреде. Схожую мысль высказывает и знаток масонства Р. Гросс: «Россию предохранила от масонства мудрость Екатерины Великой. Женская чуткость проникла в то, чего не понял мужской ум австрийского императора Иосифа II, заплатившего жизнью за своё увлечение масонами. Ибо масоны убивают каждого монарха, неосторожно допускающего страшное тайное общество в своё государство» ^{427} .

Особенностью российского общества, в отличие от западных социумов, являлось, а скорее всего, является и поныне — отсутствие политического пространства как такового. Сословное русское общество имеет иную природу, чем западноевропейское общество, пережившее (а может быть, переживающее и до сих пор) переход от классовой организации к посткапитализму. Для отечественного социокультурного пространства более актуальной представляется фаза выбора той или иной социально-политической модели, которая должна завершиться этапом самоорганизации общества. В ходе подобного процесса, как мы видим на примере социокультурного опыта западноевропейских стран, «теория заговора» перерастает рамки маргинальности, становясь важным элементом общественного сознания. Таким образом, мы утверждаем, что генезис конспирологического сознания должен быть соотнесён не с этапом деформации и окончательного разрушения традиционного общества, а с окончательным утверждением социокультурной модели либерализма, которое, как известно, так и не произошло в начале XX века.

Поэтому более корректным представляется нам тезис не о формировании конспирологического менталитета в России начала XX века, а о наличии элементов «теории заговора» в концепциях отечественных деятелей консервативного направления, с известной и вполне оправданной тревогой наблюдавших за процессом деформации традиционного российского уклада. Сама же природа мышления консерваторов, как это ни странно на первый взгляд, антиидеологична по своей сути. Подтверждением этому служат слова Г. Рормозера о том, что «консерватизм означал, как правило, не отказ, а осуществление изменений, но без идеологии, прагматично и компетентно» ^{428} . Культ «прагматизма» и «компетентности» достаточно чётко зафиксирован в позиции того же М. О. Меншикова, утверждавшего, что «органическая структура» «не была сгнившей, никогда не была выдумана, везде выступала естественно, как требование природы, везде составляла живую организацию общества, трудовое расслоение на клетки, ткани, органы, без чего невозможна жизнь» ^{429} . Подобные же настроения присущи и П. Б. Струве, определявшего свою социально-философскую позицию как «либеральный консерватизм»: «Отвлечённые идеи всегда повторяются. Но для общественнойфункции идей их отвлечённое происхождение, их абстрактная филиация не имеет значения. Как общественная сила, идеи и внушаются, и перерабатываются жизнью» ^{430} .

Возникает вопрос: насколько в отечественных конспирологических моделях начала XX столетия присутствует и реализуется натуралистическая версия «теории заговора»? Проблема эта важна, в первую очередь, в контексте соотносительного анализа становления «теории заговора» в западноевропейском и российском социокультурных пространствах. Как мы уже видели, генезис европейской конспирологической мысли связан с переходом от биологизаторского толкования конспирологии к социоцентрическим моделям. В связи с этим необходимо обратиться к теме наличия собственно натуралистических моделей социального развития в отечественной общественной мысли обозначенного периода.

Начиная со второй половины XIX в. проблемы соотношения биологических и социальных факторов вызывают большой интерес — как в научной среде, так и у образованной части русского общества. Конечно, на протяжении последующего столетия для исследователей на первый план выдвигались вопросы преимущественно социального плана, что объясняется известной идеологической ангажированностью. Но тем не менее существует большой массив материалов, свидетельствующих о разработках в данной области. Объяснения исторических, социальных процессов с точки зрения определяющего влияния биологической причинности мы можем найти как в работах профессиональных учёных, так и у авторов, имеющих опосредованное отношение к науке. С одной стороны, в работах Н. Д. Анучина, А. А. Ивановского, И. А. Сикорского формируются методологические, терминологические аспекты изучения антропологических процессов. «Антропология может дать психологии ряд весьма существенных справок, при посредстве которых ответы на некоторые основные её вопросы могут быть доведены до степени точности и определённости; вместе с тем антропология может, подобно биологии, содействовать выяснению некоторых чисто научных, теоретических проблем, которые сближают психологию с естествознанием», — заявлял выдающийся русский психиатр И. А. Сикорский ^{431} .

Практический вклад в изучение расовой проблематики вносят такие учёные, как Г. Е. Грумм-Гржимайло, С. Ф. Ольденбург, М. И. Ростовцев. Первый из них, по словам современного исследователя, «ставил своей целью найти исторические, антропологические и этнографические доказательства существования в прошлом белокурой расы, господствующей над народами других рас» ^{432} . В частности, арийские корни обнаруживались у динлинов — народа, составлявшего основу гвардии при дворе китайских императоров. Антропологические характеристики: высокий рост, могучее телосложение, выраженный кавказский тип лица — в совокупности свидетельствуют о протоарийском истоке динлинов.