Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

Мы с бабушкой и дедушкой идём теперь по оживлённому Багратионовскому проезду. Люди так просто и шныряют по тротуару. Что же это за люди такие? Толстые усатые мужики в тёмных и светлых брюках, в клетчатых и белых рубашках с короткими рукавами и сумками-барсетками, закреплёнными возле пояса. Молодые девушки в обтягивающих джинсах и коротких, выставляющих на всеобщее обозрение живот и стремительно жиреющие бока майках с цветастыми рисунками. Вечно уставшие мамы с колясками, наряженные в спортивные штаны, кеды и летние джинсовые куртки. Благочинные пенсионерки в туфлях и заменителя кожи, ярких длинных платьях и широкополых дамских шляпах, непременно украшенных искусственными цветками или же натуральными сухоцветами. Подростков на улицах нет совсем. В такое время они почти все ещё спят. Отсыпаются после бурной ночи. Да, ночь – это их время… Ночь, но никак не утро.

Мы проходим мимо дешёвой парикмахерской, минуем магазин интимных товаров (он, кстати, работает на том же месте до сих пор), оставляем позади обувной салон и, наконец, подходим к тёмному зарешеченному окошку в кирпичной стене. Над этим окошком красуется лаконичная надпись: «Обмен». Бабушка разговаривает о чём-то с толстым неопрятным кассиром, сидящим по другую сторону окна. Она протягивает ему зелёную американскую купюру номиналом в сто долларов. Он принимается отсчитывать ей положенные рубли. Дедушка торопит кассира, чтобы тот не мешкал. Всего получается почти три тысячи рублей.

Мы отходим от неприветливого оконца и заходим в находящийся тут рядом продуктовый магазин. Возле входа в него стоит пара игровых автоматов. Да, их тогда ещё не запретили…

Мы с бабушкой покупаем мне целую кучу конфет, берём две палки колбасы и батон. После этого мы выходим из магазина и продолжаем путь.

Сбоку от тротуара протягивается пыльная замусоренная обочина. Чуть поодаль растут несколько чахлых остролистых клёнов, а затем уже начинаются гаражи. На той самой обочине ведется буйная торговля. Силят на деревянных ящиках старухи да орут на всю улицу: «Пи-и-ирожкигоря-я-ячие! О-о-огурцы ма-а-алосольные!». Мы подходим к торговкам. Дед осведомляется о качестве товара.

– Это не вобла у вас, а корюшка какая-то! – произносит он, разглядывая сушёных рыбин.

Через минуту мы уходим, накупив пирожков и этой самой сушёной воблы, хотя дед и не перестаёт ругаться на бабушку из-за того, что рыба слишком уж мелкая и что брать её явно не следовало. Бабушка сначала терпит, а затем произносит: «Молчи ты, старый! С тобой вообще без еды останемся!». После этого дед замолкает, но настроение его не улучшается.

И вот мы подходим к станции метро «Фили». Заходим в тот самый павильон.

Замечательное это было строение, я вам скажу! На убогом бетонном фундаменту возвышалась двухэтажная конструкция, целиком сделанная из металлических свай и пластмассы. Там были пластмассовые стены, пластмассовые двери, пластмассовые оконные рамы. Кажется, только оконные стёкла были там именно стёклами, а не кусками пластмассы.

Снаружи пластмассовые стены магазина были разрисованы яркими картинками диковинной еды, которая в самом магазине, разумеется, никогда не продавалась.

В годы моего детства эти картинки были настолько неестественно яркими, что запали мне в душу на долгие годы, въелись в самую подкорку памяти как одна из тех прекрасных картин детства, что никогда уже не покидают тебя. К тому времени, когда я стал подростком, – эти картины уже значительно потускнели, выцвели, пообносились, как замученные жизнью женщины. Смотреть на них в те времена было уже по-настоящему больно. В их выцветании ощущался какой-то мрачноватый дух увядания.

Ведь этот магазин был не просто какой-то третьесортной лавочкой. Это было настоящее олицетворение того самого раннего общества потребления, классического консьюмеризма в духе Америки пятидесятых годов.

Тот магазин предлагал простые, как пять копеек, понятные всякому обывателю удовольствия, – вкусную жратву, много всего жирного, сладкого, острого, солёного и, разумеется, очень вредного для здоровья. Не зря ведь и реклама у того магазина была проще некуда. Ведь согласитесь, что может быть проще, чем банальные картинки с изображениями еды? Пожалуй, только одна-единственная надпись: «Продукты».

Да, этот магазин был именно тем самым магазином, где продавались только нормальные товары: хлеб, колбаса, замороженные пельмени, молоко, кефир, конфеты, шоколад, мороженое, водка, пиво, папиросы… Не было ни «стопроцентно натуральных продуктов», ни «фермерских продуктов», ни «продуктов без сахара», ни, тем более, «продуктов без глютена»! Да, это был настоящий магазин. Эдакий старинный русский лабаз, возродившийся после семидесяти лет советской власти почти в неизменном виде!

А знаете, магазины ведь очень многое могут рассказать о нравах своих покупателей. И ассортимент того магазина был точным слепком коллективного сознания его покупателей. Пусть и слепком неполным, отражающим не все, но лишь некоторые особенности этого сознания, – но зато отражающим очень точно, безо всяких ошибок.

Да, нравы у филёвских жителей тогда были определённо лучше, чем сейчас. Люди у нас тогда были совершенно другие, не те, что сейчас. Эти люди не думали о содержании сахара в крови и знать не знали про то, что такое глютен. Не ведали они ничего также и про кардиотренировки, про детоксикации и фруктовые пюре, называемые теперь английским словом smoothie.

Эти люди старались брать от жизни всё. Они любили вкусно поесть и сладко поспать. Они вовсе не умели рефлексировать и прокрастинировать. Даже сами эти слова были им неведомы. Они не мучились депрессиями, не страдали от харассмента и не были озабочены проблемами «токсичной маскулинности».

Трудились эти люди не в душных офисах, но в пропахших металлической стружкой и машинным маслом цехах завода Хруничева.

Они с нетерпением возвращались с работы домой и садились ужинать. И ужинали они вовсе не пустым магазинным салатом, но жареной колбасой с майонезом. Они смотрели телевизор и читали районные газеты. Они верили президенту Путину, надеялись на счастливый завтрашний день и молили о нём подчас одновременно нескольких богов. Многие среди них мечтали хоть раз в жизни повидать настоящих инопланетян или уж хотя бы дожить до тех времён, когда гигантский астероид уничтожит Америку.

Эти люди были настоящими патриотами. Они ненавидели фашизм, любили другие народы (и даже американцев тоже любили), но явно недолюбливали чужие правительства. А подчас и своё собственное не жаловали.

Эти люди ели и пили когда им вздумается, никогда не задумываясь ни о калориях, ни тем более о гликокемическом индексе потребляемой пищи. Они любили проводить время за просмотром телепередач, не боясь быть подвергнутыми облучению «путинской пропаганды».

В выходные дни они старались подольше поспать, не опасаясь нарушить собственный режим сна хотя бы потому, что его вовсе и не было. Потом, когда они всё же поднимались, – то надевали лучшие свои костюмы и платья, а затем шли гулять в Филёвский парк. Да, эти люди ходили в парк именно для того, чтобы погулять, а не для того, чтобы выжимать из себя последние силы во время чудовищных тренировок, напоминающих ни то подготовку американского спецназа, ни то жуткие пытки в американской же тюрьме в Гуантанамо. Они неспешно перемещались за разбитым асфальтовым дорожкам, что зарастали постепенно мхом и диким бурьяном и не были тогда ещё заменены на постаменты из отвратительной серой плитки. Если было время, то эти люди отправлялись к старой Филевской набережной. Она была в те времена совсем не той, что ныне. Не было в те времена того помпезного бетонного монолита, заставленного бесконечными кафешантанами, что уродует речной берег во времена нынешние. Набережная представляла собой то и дело прерывающийся ряд бережно округлённых речными волнами довольно больших, но совсем не исполинских бетонных плит, многие из которых почти скрылись под толщей затянувшего их мха или же укрылись под листьями проросших сквозь образовавшиеся в бетоне трещины папоротниками. Так выглядели эти камни со стороны леса. Со стороны же реки они, годами будучи погружёнными в её на первый взгляд тихие, но на поверку очень крепкие волны, совсем округлились, истёрлись, обросли ракушками и водорослями.

Возле этих тинистых камней и любили отдыхать те самые люди, о которых я вам говорю. Они вовсе не пользовались никакими солнцезащитными кремами, но просто подставляли свои тела столь редкому в нашей столице тёплому летнему солнышку. Безо всякого страха они забирались в прозрачные, пахнущие мокрым песком и тиной воды Москва-реки, а потом грелись, полёживая на траве, ели и разговаривали. Принесённое из дома мясо или же выловленную в Москва-реке рыбу они жарили тут же, используя для этого самодельные жаровни, сварганенные из найденных поблизости битых кирпичей. Да, эти товарищи вовсе не чурались есть рыбы из нашей родной реки! Они твёрдо знали, что наша московская рыба – самая лучшая рыба на свете.