Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

– Хеллоу?

– Гуд монин, мистер Звоньский. Ай эм, – Островцев мучительно подыскивал слова, во рту пересохло. – Ай эм рашен скайнс… сайенс жобер… джоуббер… Май нэймс Островцев.

На другом конце провода засмеялись и Андрей, к своему облегчению, услышал русскую речь с едва заметным акцентом:

– Говорите по-русски, мистер Островцев.

Ответивший снова засмеялся, но Андрей не обратил внимания на это и горячо заговорил, прикрывая трубку ладонью:

– Вам нужно встретиться со мной, мистер Звоньский.

– С чего вы взяли?

– Нужно. Это очень важно.

Звоньский замолчал, раздумывая. Андрей с тревогой смотрел на экран, равнодушно отсчитывающий в обратном порядке единицы на его карте – осталось всего 30.

– Откуда у вас этот номер?

– Мне дал его Ираклий Водянников.

Дыхание Звоньского на мгновение зачастило. Андрей понял: имя эмигранта мистеру кое о чем говорит.

– Что вы можете мне предложить?

Островцев понизил голос до шепота.

– То, что мой учитель Ираклий Львович называл «гуд бай, Америка».

– Завтра в десять, ресторан «Крабби» у Никитских ворот, – сказал американец.

– Завтра не могу.

Голос Звоньского стал капризным:

– Хорошо. Когда?

– Сегодня, сейчас. И не в ресторане, а в вашей машине. У вас ведь есть машина?

– Хорошая шутка, мистер Островцев, – отозвался Звоньский. – Куда подъехать?

Андрей задумался, бросил взгляд на экран таксофона: «10 единиц, 9 единиц…»

– Брянская улица, напротив «Тайской утки».

– Людное место, – раздумчиво проговорил Звоньский. – Как мы вас узнаем?

«Мы? – мелькнуло в голове Островцева. – А, черт с ним! Мы так мы».

– Белый плащ, в руках черный портфель.

Трубка пискнула, на экран выскочила надпись: «0 единиц. Выньте карту. Карта непригодна».

Андрей последовал совету.

Через стеклянные стены «Тайской утки» виден основной зал с сидящими за столиками немногочисленными посетителями и официантками в пестрых туниках; часть кухни, где желтолицый повар кромсал что-то на разделочной доске.

Жарко…

Андрей приглядывался к паркующимся машинам, в первую очередь, обращая внимание на крутые авто.

Однако кратким сигналом к нему обратился не «мерс» с мигалкой, а неприглядного вида «черри».

В машине сидели двое.

Сделав удивленное лицо, Островцев указал пальцем себе на грудь: «Вы мне?».

«Черри» повторно просигналила.

Осмотревшись, Андрей приблизился к машине. Задняя дверца открылась, он сел в пропахший сигаретами салон.

За рулем – плешивый мужик с бакенбардами. Кожа в синеватых прожилках, глаза прищурены; одет в белую рубашку, тщательно выглаженную. Второй – молодой, скорее всего, иностранец.

– Здравствуйте, – сказал Андрей. – Мне нужен Звоньский.

– Это я.

– А он? – Андрей кивнул на молодого.

– Кирк Салливан, ваш коллега из института штата Мэн, – представил Звоньский, вытирая платком лысину.

Услышав свое имя, Салливан встрепенулся, уставился на Звоньского. Тот что-то сказал по-английски.

Островцев расстегнул портфель, протянул Звоньскому три первых листка из бумаг Невзорова. Звоньский, даже не взглянув, переадресовал Салливану. Американец с ленцой взял листки.

Через мгновение стало ясно: удар нанесен в не прикрытую метафизической броней область. Лоб Салливана покрыла испарина. Ученый что-то сказал Звоньскому, но тот будто бы не услышал, лишь процедил сквозь зубы фразу, оказавшуюся знакомой Островцеву: «Не паникуйте».

Звоньский повернулся к Андрею.

– У вас, я полагаю, и образец есть?

– Есть.

Глаза у этого человека вдруг стали жесткими.

– Покажите.

Андрей пожал плечами и вынул из портфеля танталовый конверт. Салон машины наполнился зеленоватым сиянием. У Салливана вырвалось:

– Fuck.

Островцев спрятал конверт.

– Сколько вы хотите? – небрежно осведомился Звоньский.

«Кто он по национальности – русский или еврей? – подумал Островцев. – А может, поляк?»

Вслух, неторопливо:

– Миллион.

Звоньский посмотрел на Андрея, как на паучка, спускающегося в турку с кипящим кофе.

– Вы ввязались в опасную игру, мистер Островцев, – процедил он, едва заметно шевеля тонкими губами. – Гораздо опаснее круга первого. Солженицына ведь читали?

– К черту Солженицына. Миллион.

Салливан шуршал листками, что-то бормотал и, когда Звоньский рассмеялся, не поднял головы.

«Привыкли тандемом скупать чужие секреты, – со злостью подумал Островцев. – Торгаши!»

– Не стоит играть, ох, не стоит, мистер Островцев, – выдавил Звоньский. – Вы не хотите встретиться с Невзоровым? Можем организовать.

Если бы он с ходу, без предупреждения, ударил Андрея, тот не изумился бы так.

– Вы знакомы с Невзоровым?

– И очень близко, – лицо Звоньского окаменело, глаза по-волчьи вспыхнули. Он сунул руку между кресел и выудил увесистый черный пакет.

– Здесь сто тысяч. Берите и считайте, что повезло. Времена, мистер Островцев, повернули, и повернули круто. Вы молоды, и этого, видимо, не заметили…

– Заметил, – тихо сказал Андрей, взял пакет и опустил на дно портфеля.

Досье Невзорова и конверт из фольги он положил на сиденье рядом с собой: Звоньский следил в зеркало заднего видения. Не произнеся ни слова, старший научный сотрудник выбрался из машины и, не оглядываясь, направился к переулку. Купил в кассе билет, не желая бегать по электричке от контролеров, когда в портфеле сто тысяч долларов.

«Сто тысяч долларов» – три слова перекатывались во рту, как леденцы.

Вспомнив волчьи глазки Звоньского, Андрей встревожился. Раскрыл портфель, надорвал черный пакет. Зелень бросилась в глаза. Островцев никогда прежде не видел доллары, но сразу догадался: они.

За окном перелистывались подмосковные пейзажи.

Эйфория прошла. Андрей начал подозревать, что стал пешкой в чьей-то игре: пешку побили ферзем и щелчком убрали с доски.

Вспомнились дрожащие пальцы Салливана: что же тот обнаружил в бумагах Невзорова?