Теплое крыльцо

Рабочий поднялся, сунул руки в карманы комбинезона, прошел мимо стоящих за забором людей и вернулся, неся свежеокрашенную в малиновый цвет поилку с длинной, замысловатой рукоятью. Он бросил ее на землю рядом с ведром, лениво наполнил водой и, цепко ухватив поилку за рукоять, неожиданно ловко, не пролив ни капли, просунул ее под решетку, сказав чистым, поющим голосом:

— Иди пить, Барон.

Тигр вздрогнул и отвернулся. Длинными худыми пальцами рабочий пошевелил поилку — кругами разбежалась вода, тонко плеснула.

— Иди пить, — позвал рабочий. — Иди, зебра!

Тигр совсем отвернулся. Рабочий подождал, с грохотом выдернул из-под решетки поилку и, разливая воду, сделал два шага к клетке, где, обнявшись, дремали лев и львица.

Лев проснулся, звонко чихнул и ласково полизал львицу. Та, ровно сопя, не шевельнулась. Тогда лев, немного попив воды, зажмурился и снова уснул.

В другом, с толстыми решетками, вагоне ждал воду бурый медведь. Косматый и низкорослый, ловко передвигаясь, отстукивая когтями нервный ритм, он замысловато кружился по клетке.

Негромко громыхнуло… Медведь метнулся к решетке, лег и обнял поилку лапами. Он пил воду сосредоточенно и спокойно, широко открыв воспаленные, натруженные глаза. Иногда он поднимал морду и внимательно глядел на старое, потерявшее красоту здание ипподрома, по сторонам…

Облокотясь на забор, Челядин смотрел, как пьет воду молодой медведь, и размышлял. Умело отловив медвежонка, таежники привезли его в город; а пока везли в темном вагоне, медвежонок плакал по матери, тосковал по ее теплу. Громыхание вагонных колес напоминало грубые, протяжные голоса. Лязг отворяемой в товарном вагоне двери бил, как эхо выстрела. Людские следы на мокром после дождя асфальте пахли остро, как в траве поутру. В большом городе медвежонка научили танцевать, кувыркаться, играть в футбол, носить кепку с широким козырьком и клетчатые штаны, просить конфеты. Потом его стали тревожить сны и воспоминания: теплое урчание матери, запахи, которые она учила распознавать. Подросший медвежонок стал капризничать на манеже и скоро совсем отказался работать, потому что ему была назначена другая жизнь, а этой, освещенной прожекторами, раздражающе многословной, он не хотел.

На медведя оформили подорожную, и он стал жить в зверинце, который всегда в дороге и назначение которого — напоминать людям, что они не одни на свете.

Выматывали тряска по сухим колдобинам и вой тормозов. Душили отработанные автомобильные газы и пыль. Но судьба иногда выводила зверинец на лесную дорогу, и терпкий запах железа не перебивал дыхания леса. Тогда в вагончике медведь поднимался на задних лапах и сквозь отдушину пил родной воздух, как воду из родника.

Молодой медведь еще держал в лапах поилку, когда пришел рабочий в черном комбинезоне, нетерпеливо протянул за ней руку. Медведь опустил передние лапы в поилку с недопитой водой и, когда служитель дернул ее, обиженно не отдал.

Служитель отступил на шаг, пошарил в карманах комбинезона, удалился спокойным шагом и вернулся с палкой в руке. Сразу подойдя к решетке, не говоря ни слова, он взялся левой рукой за рукоять поилки, а палкой ткнул медведя в широкую грудь. Тот отшатнулся, но лапы из поилки не вынул. Тогда служитель легонько ударил его по крутому лбу. Медведь сел, подобрав задние лапы, а передние крепко оставил в воде. Служитель стукнул по ним. Медведь обнажил клыки и предостерегающе зарычал. Служитель возбужденно тряхнул головой и, еще ударив палкой по лапам, резко выдернул поилку из клетки — вода облила ему черный комбинезон. Недовольно хмурясь, он бросил поилку, поднял с земли давно немытое большое ведро и твердо пошел к другому вагончику — соседняя с молодым медведем клетка была пуста.

Жаркий день подходил к концу. Остывали накаленные солнцем вагончики. К прутьям решеток вышли звери. Люди плотно жались к невысоким заборам. Челядин увидел, как из толпы бросили в клетку волчицы огрызок колбасы. Бегая по кругу, беспокойная, она схватила его на бегу, лизнула, воды, намочила в поилке лапы и стала кружить спокойнее. Неожиданно ясно Челядин увидел на прутьях решетки паутину: трудяга паук успел сплести ее за короткий срок. Но волчица вдруг ткнулась носом меж прутьев, в самую середину паутины, похожую на прицел зенитного пулемета.

Место, где дети могли угостить и погладить зебру, было обнесено невысокой оградой; и дети окружили зебру веселой стеной. Всем хотелось коснуться полосатых ушей, короткой и жесткой гривы. Зебра отвечала на внимание, беря из рук хлеб, терпеливо снося прикосновения. Родители за спинами детей вели свои разговоры.

— Это дикая африканская лошадь, — сказал мужчина в темном костюме.

— Какая же дикая? — возразили ему.

— Интересно… Зебра — белое животное с черными полосами или черное животное с белыми полосами? — спросила женщина в сарафане. На этот вопрос никто не ответил.

— Как эту зебру кличут? — спросила старушка.

— Моряк, — прочитала табличку женщина в сарафане.

Все засмеялись, а красивая большеглазая девушка грустно сказала:

— Бедняга. Поди, и моря-то ни разу не видел.

Облака, как отара овец, уходили в степную сторону. В небе, уже чистом, неслись навстречу друг другу белые самолеты, а за ними пенились инверсионные следы. Челядин поглядел, как боевые машины вежливо разошлись в небе…

Сначала на мгновение он ощутил тишину, потом расплескался многоголосый крик; и глазами, уставшими от солнца, Челядин увидел черную, косматую тень с оскаленной пастью.

Выйдя из клетки, через ограждение тяжело лез молодой бурый медведь. Женщины пронзительно долго кричали, но в первые секунды никто не бежал. Все завороженно глядели, как медведь, наконец, перевалился через заборчик и метнул в толпу воспаленный взгляд. Женщина в сарафане первая скрылась в воротах, потом мужчина в темном костюме с малышом на руках, а следом бросились все остальные. Знакомая Челядину билетерша кричала:

— Спокойнее! Спокойнее! Медведь не опасен!

Дети заплакали. С трудом, через бегущих, пробирались к медведю служители. Встав на дыбы, он махал лапой, крутил мордой, порыкивал. Вокруг него уже образовалось пустое, без людей, место, но медведь ловко сместился и отсек дорогу высокому, с косящим взглядом мужчине.

Медведь лег на живот и угрожающе зарычал. Мужчина прыгнул за невысокий, в пояс, забор и оказался у клетки, где смеялась гиена. Испуганно, еще сильнее кося, странно, толчками, дергая головой, он пристально, не двигаясь, следил за медведем. Потом крутнулся, но бежать было некуда, и опять его лихорадочный, пронзительно косящий взгляд встретился с глазами зверя.

Служители: тот, в кожаном фартуке, и другой, в черном комбинезоне, грузный директор в белой тенниске и остальные, мускулистые, напряженные, которых Челядин раньше не видел, брали медведя в кольцо.

— Загоните медведя в клетку! — командирским голосом крикнул директор. — Все в оцепление! Ты! — крикнул он Челядину. — Чего рот раззявил?

Медведь не оглянулся на знакомый голос, а осторожно двинулся к испуганно косящему человеку.

Служители держали в руках веревки. Директор в мокрой от пота тенниске обошел медведя и закрыл собой человека.

— Чего же ты, а? — сказал он медведю. — Из клетки вышел? Нарушаешь? — У директора был будничный, спокойный голос, и Челядину показалось — ничего не случилось и все просто.