Теплое крыльцо

— Ну устал… — говорил директор. — Понимаю. А я не устал? Жарко. Иди в клетку. Прошу тебя. Зачем людей напугал? Ай-яй-яй! Нехорошо, брат.

Медведь вскинулся на задние лапы, и сразу с четырех сторон его шею захлестнули арканы. В небо кинулся медвежий рык. Животные забились в клетках, истошно крикнули обезьяны, раскинул крылья орел.

Служители затягивали петли, медведь рвал арканы из рук, греб под себя траву.

— Осторожно! Не задушите! — кричали в один голос директор, женщина в спортивном черном трико и Челядин. — Опутайте веревками!

Задыхаясь, медведь тащил за собой людей, но перед ним уже не было ни мужчины с косящим взглядом, ни директора в белой тенниске. Только гиена бегала по клетке, подволакивая задние короткие лапы.

Медведь почувствовал жажду, ветер принес лесной воздух. Он услышал, как сурово кричат в клетках медведи, и это были прощальные голоса.

— Нехорошо получилось, — тихо сказал директор, когда служители сгрудились вокруг медведя.

Челядин поглядел, как они суетятся у бездыханного зверя и, опустив голову, медленно пошел к выходу.

— Куда? — крикнул директор.

Челядин шел, похожий на слепого. Пахло полынью и потом, надрывалась милицейская сирена. Солнце, казалось, не клонилось к закату. Облака разбросанно кружились в небе.

Ни слова не говоря, билетерша отворила ржавую в петлях дверь, и он пошел не к людям, которые ждали известия, а в сторону железнодорожных путей.

Пройдя по густой крапиве, брошенным старым шпалам и «башмакам» путейцев, он пошел вдоль железнодорожной колеи.

Скоро он вышел к улице Станционной. Навстречу спешил невысокий старичок в круглых очках, в мятом шевиотовом костюме и начищенных сапогах.

— Сынок, где здесь чайная будет? — спросил старичок.

Иван указал на столовую.

— Пиво там есть?

— Нет. Пиво в ресторане.

— Где же он?

— Так вот… — Иван показал на молчаливый пока ресторан.

Дед шел рядом и радостно говорил:

— Пива мне надо выпить. С 1966 года не пивал.

— А почему?

— Восемь операций перенес. А сегодня врач сказал: «Пей, Михайлович! Теперь можно!» Он ко мне-то приезжает, спрашивает, как здоровье. У него машина «Жигули» своя…

Тут Челядин как бы очнулся от глубокого сна и понял, куда идет.

Он вышел к старице реки и скоро был у крепких резных ворот. Нерешительно постояв у калитки, вспомнив, что бабушки нет дома, Иван легко и просто, как делал в детстве, перемахнул высокий забор. Его охватило чувство, что он во дворе давно не бывал, хотя три дня назад готовил здесь снасти к рыбалке, говорил с бабушкой, что идет наниматься сторожем, а она собиралась гостить в деревню.

В крепкой поленнице лежали дрова. В глубине двора стояли качели, которые давным-давно для него из старого турника смастерил дед. Иван сел на крыльцо и вспомнил, когда он, шестилетний, первый раз раскачался на них, вокруг качелей собрались домашние гуси, удивленно тянули и без того длинные шеи, словно хотели выведать — каково?

Звенькнула, с надсадным скрипом открылась калитка. Иван услышал знакомо шаркающие, родные шаги, поднялся с крыльца.

— Чего всклокоченный? — спросила, отдавая тяжелую сумку, бабушка.

— Ты с автобуса? — Иван решил ничего не рассказывать.

— Приехала. — С привычным кряхтением, опираясь рукой на завалинку, она взошла на крыльцо.

— Что так рано?

— Живы-здоровы, повидалась и обратно. — Бабушка нашла в кармане черной длинной юбки ключ и сказала:

— Пойдем.

— Душно в доме, — уклончиво ответил Иван.

— Что же? — Бабушка открыла замок. — Сегодня не робишь?

Иван виновато взглянул на нее, сел на крыльцо, отвернулся.

— Ты что такой? — вгляделась старушка. — На работу не взяли? — И, передумав уходить, она села под окном на завалинку.

— Да нет, — глядя за старицу, ответил Иван. — Не стал я работать. Ушел! — И обернувшись, повысил голос: — Да, сам ушел! Не выгоняли!

— Не сработался, — укоризненно покачала головой бабушка.

Иван, как в детстве, подвинулся ближе к ней, оперся на дверь спиной и стал рассказывать.

Бабушка слушала терпеливо, и по ее усталому после дороги лицу Иван не понимал — одобряет она или нет.

— Значит, ушел? — дождавшись конца, сказала бабушка. — А звери твои остались.

Иван недоуменно, исподлобья взглянул.

— Жалко медведя, — продолжала бабушка.

— Он бы никого не тронул.

— Почем знать.

— Если бы ты знала, какой это был медведь… Живая душа.

Помолчав, она ответила:

— Не твое это дело — сторожить.

— Денег хотел заработать..

— Да разве так зарабатывают? Молодой, здоровый. В грузчики бы шел.

— Я как увидел медведя! Они его арканами…

— Не выдержал ты. Первый раз ударился и — бежать.

— Так уж и первый.

— Может, и не первый. Но по всему, крепко ты, Ваня, ударился. Через забор махнуть — легче легкого. Так и человека в себе потеряешь. Для того, чтобы в зверинце служить, ты еще не окреп. Да и не твое это дело. В плотники иди, в каменщики.

— У меня есть немного времени. Я и решил подработать.

— Вот и учись новому делу. В ученики иди к хорошему мастеру. — Бабушка поднялась с завалинки. — Теперь время такое, Ваня. Много работать надо. Ты ведь можешь?

— Могу.

— Дед-то у тебя работник был, каких поискать. — Бабушка поглядела за старицу. — А ты, говорят, в деда.

Бабушка сердито скрылась в дверях, а Иван подумал: «Это правда. Дед был и плотник, и жестянщик, и электромонтер, и каменщик — все умел. За свою жизнь он побывал на разных работах, а потом, незадолго до смерти, любил сидеть здесь на крыльце, глядеть за старицу». Иван вспомнил: дед любил ласкать рукой деревья и листья, давал себя жалить пчелам, подолгу глядел, как выводят птенцов скворцы. Ему нравилось превращение облаков в леса и реки с безлюдными берегами. Дед узнавал места, которые когда-то любил, но забыл. Иван часто видел, как, сидя на крыльце в пимах и тяжелом пальто, дед встречает и провожает день.

Иван Челядин лег на теплое еще крыльцо и сразу нашел в небе звезды Большой Медведицы. Они светились по-зимнему — недоступно и ярко. Иван подумал, что до того, как служители накинули на медведя арканы, он мог выскочить наперед, закрыть медведя собой и крикнуть всем, чтобы они оставили медведя в покое! Никуда ему, бедняге, не деться, пусть немного походит, и вообще, видите — невмоготу ему, так отпустите зверя где-нибудь в глухомани, отпустите в Сибири, он в жизни никого не обидел, просто не поддавался, а есть звери, которым все равно где быть, а медведи, волки — им в клетке не жизнь, потому что вольные.