Теплый снег

Бронер окончил осмотр корабля и вошёл в кают-компанию. Все три пассажира находились здесь. Не густо. Пустой рейс. Представитель КСЧ сидел напротив своего товарища, который, вяло ковыряясь в тарелке, уставился пустым взглядом в никуда. Пассажир, назвавшийся Одамом Косташеном, молодой парень с красивым, нервным лицом, сидел в дальнем конце длинного стола и быстро ел, низко наклонившись над тарелкой.

Бронер поздоровался и, подойдя к стойке, заказал себе обед. Затем включил воспроизведение крелофонических записей. Он специально поставил подборку из концертов Косташена. Чтобы посмотреть.

Эффект оказался поразительным. При первых же аккордах пассажиры вздрогнули. Вилка выпала из рук Шренинга, губы затряслись.

– Она...
– с трудом выдавил он, и его рот свела судорога боли.
– Она любила этот кон...
– Он закрыл лицо руками и его затрясло.

Молодой парень бросил на своих попутчиков растерянный взгляд, лицо его перекосилось, и он, вскочив с места, стремглав выбежал из кают-компании.

– Выключите!
– гаркнул Кронс и метнулся к своему спутнику.

Бронер поспешно отключил запись.

Тем временем за столом буквально разыгралась драка. Кронс хотел поднять Шренинга из-за стола и увести, но тот, выкрикивая что-то нечленораздельное, ожесточённо отбивался.

– Да помогите же мне!
– крикнул Кронс, бросив на капитана злой взгляд.
– Его нужно уложить в постель!

Вдвоём они с трудом доставили сопротивляющегося, рыдающего Шренинга в каюту, уложили в постель, и Кронс надел ему на голову шлем медицинской помощи. Очевидно, шлем был уже настроен, потому что через минуту Шренинг затих, закрыл глаза и уснул.

– Что с ним?
– спросил Бронер, но Кронс промолчал.

Они вышли в коридор, и Кронс вновь опечатал дверь.

– Кронс, - буркнув, представился он.

– Бронер, - кивнул капитан.

Они молча прошли в кают-компанию. Кронс, смахнув остатки обеда Шренинга в утилизатор, жестом пригласил за стол капитана.

– У вас есть что-нибудь ненавязчивое... только не из крелофонии?

Бронер кивнул. Он подошёл к стойке, поставил на воспроизведение что-то из синфаблюза и перенёс свой обед на стол.

– Когда-то это называлось сойти с ума...
– задумчиво проговорил Кронс, глядя в пустоту. Он тряхнул головой, словно отгоняя от себя какие-то навязчивые воспоминания, и взялся за вилку.
– Шренинг был ответственным за проведение акватрансформации.

Бронер растерянно зашарил руками по столу.

– Много... жертв?
– тихо спросил он.

Кронс тяжело вздохнул и отложил вилку. Как раз об этом вспоминать не хотелось.

– Двое, - через силу выдавил он.
– Первым умер Алек Кратов. Но в этом не было вины Шренинга. У Алека больное сердце... Было. А мы не имели ни одного акватрансформированного препарата...

– А кто второй?
– осторожно спросил Бронер.

Лицо Кронса болезненно исказилось.

– Второй была его жена, - хрипло сказал он и кивнул в сторону коридора.
– И... хватит об этом.

Вспоминать о смерти Анны было тяжело, а говорить - тем более. Нелепая смерть. Нежданная. Когда Шренинг вернулся к себе в лабораторию от Кратова, он не застал в ней Анны. Это не удивило его - работы по акватрансформации были прекращены, и Анна, скорее всего, ушла домой. Словно прощаясь, Шренинг прошёлся по лаборатории, заглянул в реанимационный зал... И то, что он там увидел, заставило его похолодеть. Одна из секций работала в автоматическом режиме, и он сразу понял, что Анна находится там. Остановить процесс он уже не мог и единственное, что ему оставалось, так это ждать. Совершенно машинально он проверил введённую программу и оцепенел. Вместо положенных трёх статусграмм Анна поставила лишь одну, да и ту она сняла с себя лишь за час до эксперимента. Шренинг лихорадочно обшарил лабораторию, нашёл старые статусграммы Анны и ввёл их в приёмное устройство. Статусграммы он подобрал как и положено по методике с годичным интервалом, но это и было его ошибкой. Анна была на втором месяце беременности, а статусграмма беременной женщины резко отличается от статусграммы её обычного состояния. Но о её беременности Шренинг узнал только потом...

– Я, конечно, человек посторонний, - нарушил молчание Бронер, - и не мне, как говорится, судить. Я не знаю, как расценят на Земле происшедшие здесь события. Но мне кажется - это подвиг.

Кронс недоумённо посмотрел на него, вздохнул и принялся есть. Бронер смешался. Кажется, он сморозил глупость.

– Скажите...
– медленно проговорил он, пытаясь перевести разговор на другую тему.
– А этот, третий пассажир... Он кто?

Кронс поморщился.

– Одам Косташен, - сказал он, не прекращая есть.

– Родственник известного крелофониста?

– Нет. Он сам.

Бронер удивлённо вскинул брови.

– Скажите, пожалуйста!..
– недоверчиво покрутил он головой и тоже взялся за вилку. Он был рад перемене разговора.

– Вы знаете, - доверительно сообщил он, - моя жена просто мечтает попасть на его концерт.

– Не знаю, - безразлично буркнул Кронс. Затем вдруг поднял голову и внимательно посмотрел в глаза капитану.
– Вряд ли. По-моему, у него всё-таки проснулась совесть.

Капитан непонимающе посмотрел на него.

Но Кронс оказался прав. Года через два Бронеру с женой удалось попасть на концерт крелогруппы, в который раньше выступал Косташен. Им понравилось, несмотря на то, что критики отмечали весьма посредственное исполнение, сетуя на отсутствие лидера. Но никто и никогда больше не слышал имени крелофониста Одама Косташена.

1976 г.