Терновая цепь

– Келлингтон… – начала Люси, но он продолжал бубнить, не слушая ее.

– Когда я был мальчишкой, еще до того, как меня укусили, родители водили меня гулять в парк, – сообщил он. – Потом они умерли от скарлатины. Я выжил, потому что стал волком. Я похоронил их на зеленой лужайке. Там было хорошо, как в парке, только реки не было. Когда-то я делал бумажные кораблики и пускал их плавать по реке. Я могу вам показать, как складывать кораблик.

– Нет, спасибо, не надо, – пролепетала Люси и увела Корделию прочь. – Ничего не выйдет, – зашептала она. – У них дела не лучше, чем у простых людей.

– Если не хуже, – согласилась Корделия, нервно озираясь. Келлингтон взял со стола небольшой нож, медленно разрезал кожу на тыльной стороне кисти и завороженно смотрел, как рана затягивается. – Наверное, надо уходить отсюда.

Люси прикусила губу.

– Остается еще шанс… может быть… может, Малкольм у себя в кабинете.

Даже если и так, подумала Корделия, едва ли маг в состоянии им помочь. Но она не могла отказать Люси, которая смотрела на нее с надеждой. Направляясь к выходу из зала, они прошли мимо столика вампиров; на их скатерти была разлита именно кровь, и при виде засохших бурых пятен к горлу Корделии подступила тошнота. Вампиры снова и снова подносили бокалы с давно свернувшейся кровью к губам и глотали воздух.

Кабинет Малкольма, судя по всему, никто не трогал, хотя атмосфера здесь была такая же, как и во всем Алькове: темно, сыро и неуютно. Корделия достала колдовской огонь и подняла его над головой, чтобы осветить помещение; она решила, что здесь его можно использовать без опасений. Она сомневалась, что Стражей интересует Адский Альков.

– Малкольма нет, – заметила Корделия. – Идем?

Но Люси была занята: при свете собственного колдовского огня она обшаривала письменный стол Малкольма, перелистывала бумаги. Остановилась на каких-то документах и принялась читать, и пока она читала, выражение ее лица менялось: любопытство сменилось озабоченностью, затем гневом.

– В чем дело? – прошептала Корделия.

– Некромантия, – воскликнула Люси, хлопнув по столешнице пачкой бумаг. – Настоящая некромантия. Малкольм пообещал мне, что не будет пытаться воскресить Аннабель. Он поклялся мне! – Она оставила бумаги чародея и взглянула на Корделию. – Извини, – сказала она. – Я знаю, что сейчас у нас имеются заботы поважнее. Я просто…

– Мне кажется, мы обе знаем по собственному опыту, что, когда теряешь любимого человека, – осторожно начала Корделия, – практически невозможно справиться с искушением сделать все, чтобы его вернуть.

– Я понимаю, – прошептала Люси. – И это пугает меня. Малкольм прекрасно знает, как это опасно, но дело не в том, что он знает и чего не знает. Дело в том, что он чувствует.

Она сделала глубокий вдох.

– Маргаритка, мне нужно тебе кое о чем рассказать. Я…

«О нет», – в ужасе подумала Корделия. Неужели Люси собирается признаться в преступлении? Неужели Малкольм обучал ее темной магии?

– У меня имеется одна проблема, – продолжала Люси.

Корделия очень медленно произнесла:

– Проблема… с некромантией?

– Нет! Честно, клянусь. Я не занималась некромантией. Скорее, эта проблема связана с… поцелуями.

– И ты хочешь поговорить об этом сейчас? – изумилась Корделия.

– Да, потому что… ну, скажем так, это можно назвать проблемой некромантии, связанной с поцелуями.

– Целоваться с Джессом – это не некромантия, – нахмурилась Корделия. – Сейчас он живой человек. Если ты, конечно, не целуешься с кем-то еще.

– Ничего подобного, – возмутилась Люси. – Но каждый раз, когда я целую Джесса или прикасаюсь к нему дольше, чем на мгновение… – Она сильно покраснела, и это было заметно даже в свете колдовского огня. – В общем, когда я касаюсь его кожи рукой без перчатки и все такое… я чувствую себя так, будто проваливаюсь во тьму. И… у меня бывают видения.

– Что ты видишь?

– Эмблему Велиала. Но видоизмененную, не такую, как в книгах. Еще вижу башни, ворота, как в Аликанте, но это так странно, как будто Идрис захватили демоны. – Ее голос дрогнул. – Я слышала заклинание на демоническом языке, чей-то голос говорил…

– Не произноси этого вслух, – быстро перебила ее Корделия. – Возможно, это уловка Велиала, и он хочет заставить тебя повторить заклинание. О, Люси. Ты говорила с Малкольмом, рассказывала ему о том, что происходит?

Люси кивнула.

– Он сказал, что, используя свою силу для возвращения Джесса, я, вероятно, создала нечто вроде моста между собой и Велиалом. – Она прикусила губу. – Скорее всего, я вижу, о чем он думает, или то, что делает. Как бы мне хотелось, чтобы он оставил меня в покое! Но пока я боюсь даже прикасаться к руке Джесса.

«По крайней мере ты можешь его видеть. По крайней мере он находится в том же мире, что и ты». Но Корделия знала, что несправедлива к подруге; ведь ее возлюбленный долгое время находился в ином мире.

– Я пока не могу сказать, что хорошо знаю Джесса, но всякому видно, что он по-настоящему любит тебя. И что он обладает большим терпением. Иначе и быть не может, если вспомнить, какую жизнь он вел в последние годы. Я уверена, он будет ждать столько, сколько потребуется – ты для него все.

– Надеюсь, – пробормотала Люси. – Все это скоро закончится, так или иначе. Верно? – Она вздрогнула. – Пойдем отсюда. На улице сейчас опасно, но это все же лучше, чем находиться здесь, в Алькове. От вида этих гостей у меня прямо мороз по коже.

Они вышли из кабинета Малкольма и вернулись в главный зал Алькова. Пока они шли к выходу, внимание Корделии привлекла роспись на стене: лес, совы, выглядывавшие из-за ветвей. Она узнала часть фрески, созданной в честь Лилит; она была здесь в ту ночь, когда Гипатия устроила Празднество Ламии [55] . Видимо, фреску закрасили не до конца.

55

Ламия – персонаж древнегреческой мифологии; в раннесредневековом латинском переводе Библии это слово использовалось для перевода еврейского имени «Лилит».

Фреска почему-то запомнилась Корделии, и когда они вышли в переулок Тайлерс-корт, у нее возникла идея. Очень, очень плохая идея. Одна из тех, что прочно завладевают воображением и, несмотря на голос здравого смысла, пускают глубокие корни в сознании. Опасная, возможно, даже безумная идея. И Джеймса не было рядом, чтобы отговорить Корделию от ее реализации.

Прежде чем Джеймс очнулся, он долго, очень долго находился во мраке. Он не мог бы сказать, сколько времени был без сознания. Он находился в Лондоне, во дворе Института, смотрел на Корделию сквозь серый туман. Потом он увидел, как Мэтью бежит к нему, услышал рев Велиала, который сменился ревом ветра; вихрь швырял их, как жалких оловянных солдатиков, и мрак опустился внезапно, как капюшон палача.