Терпкое вино любви

Жаклин вздохнула и убрала перстень обратно в коробочку.

— У нас с Николя не было детей, — продолжала она. — Николя — это мой муж, он умер десять лет назад. Еще у меня был старший брат, Жан… Но его двух мальчиков убили на войне. Больше мне ждать наследников неоткуда. Было время — мы хотели взять приемную дочь, но доктора отговорили меня, учитывая мое слабое здоровье. Поэтому я решила: пусть перстень полежит у меня, а потом, когда я умру, мой душеприказчик передаст его в музей Жозефа-Луи Тибо в Сен-Леонаре…

Ольга слушала ее, раскрыв глаза. Только сейчас до нее начало доходить, что перед ней сидит женщина, в жилах которой течет частичка той же крови, что и в ее. Старушку Жаклин будто одновременно пронзила та же самая мысль.

— Так вы говорите, вы студентка, мадемуазель… О, если можно, я буду называть вас просто Ольга?

— Конечно! — воскликнула Ольга.

— А вы тогда зовите меня тетушка Жаклин, хорошо?

— Хорошо.

— И что же вы изучаете, Ольга? — спросила Жаклин, слегка склонив голову набок.

— Сейчас я стажируюсь в Сорбонне, — стараясь не показывать своей гордости, ответила Ольга. — Изучаю французский язык и литературу.

— А у себя в России вы скоро заканчиваете университет?

— Нет, мне еще осталось учиться два года.

Тетушка Жаклин покачала головой.

— И нравится вам в Париже? — спросила она.

— Да, конечно, очень нравится! — искренне ответила Ольга.

— Так, может, вам стоит попросить политического убежища? — вдруг выпалила Жаклин. — Я помогу вам с жильем и с работой в Париже… Я знаю, многие ваши соотечественники поступают так, и им идут навстречу…

Ольга даже слегка втянула голову в плечи, когда услышала ее слова. Ей показалось, что стены здесь имеют уши и теперь те, кому надо, будут знать о предложении мадам Кантарель. Ей стало страшно.

— Но я… — нерешительно начала она, боясь обидеть свою новую знакомую. — Я не могу остаться здесь. У меня в России мама, младшие брат с сестрой… Нет, я не могу… И потом, я еще не закончила университет… Это было бы нечестно, мне оказали такое доверие, послали сюда учиться как лучшую студентку, а я вдруг так всех подведу… Надеюсь, вы понимаете меня… — поспешно добавила Ольга.

Мадам Жаклин глубоко задумалась.

— Может быть, вы и правы, — сказала, наконец, она, — только мне очень жаль, что наши бабочки разлетелись по свету и никак не соберутся все вместе. Теперь, может быть, им уже никогда не суждено собраться…

Ольга подняла на нее сверкающие черные глаза.

— А вам так и не удалось напасть на след третьего предмета — сережек? — спросила она.

Тетушка Жаклин глубоко вздохнула и поправила крендельки волос над ушами. Только сейчас Ольга заметила, какая у нее длинная красивая шея.

— Все говорит за то, что сережки пропали во время войны. Что уж с ними произошло — украли их или потеряли, — это останется тайной. Вот, читайте, последняя владелица сережек Мадлен Пуатье. И дальше все обрывается…

— А вы не пробовали писать в газету? Или подавать в розыск?

— Конечно, пробовала. Я искала Мадлен Пуатье, но никто не откликнулся. — Мадам Жаклин тяжело вздохнула. Но потом быстро взяла себя в руки и слегка тряхнула головой. — Послушайте, мадемуазель Ольга, а может быть, мы в честь такой встречи выпьем вина? Я знаю, русские всегда пьют вино или водку, когда встречаются…

Ольга бросила взгляд на часы. Ей было уже пора уходить. Больше опаздывать ей нельзя.

— Извините, тетушка Жаклин, — сказала она, — но мне уже пора идти. Я должна быть в общежитии к определенному часу.

— Да, да, я понимаю. Коммунисты любят вводить всякие ограничения.

Ольга встала и слегка поклонилась.

— Спасибо вам за все, — сказала она.

Жаклин проводила ее до двери.

— Если сможешь вырваться, заглядывай ко мне еще, — неожиданно просто, по-родственному сказала она. — Я бы с удовольствием расспросила тебя о жизни в России… И все-таки я угощу тебя своим вином. Я ведь ставлю вино по старинному рецепту Тибо!

— Спасибо, спасибо… — кивала Ольга, настороженно оглядываясь по сторонам, как затравленный зверь. После ареста Мишеля ей казалось, что за ней наблюдают из-за каждого угла. — До свидания…

Когда она вышла на Елисейские поля, то облегченно вздохнула. Если бы она знала, какой ужасный сюрприз ждал ее по возвращении в общежитие…

2

Они уже выпили чай и собирались ложиться спать, как вдруг Натали сказала:

— Кстати, у меня есть к тебе деловое предложение.

— Какое еще предложение? — недоверчиво спросила Ольга.

Натали выдержала паузу. Она сидела перед настольным зеркалом и лосьоном снимала с лица косметику. При этом она пристально разглядывала себя, поднимала брови и мяла губы.

— Я все знаю, — как бы невзначай бросила она и продолжала свое занятие.

— Что — все? — тихо переспросила Ольга, чувствуя, как у нее холодеют руки.

— Я за тобой следила. Ты же знаешь, меня попросили за тобой присматривать. Вот я и насмотрелась… — Натали отложила ватку с лосьоном и принялась расчесывать медно-рыжие волосы.

— Чего же ты насмотрелась? — решила уточнить Ольга.

— Не беспокойся: я знаю все. И про французика, и про «брюлики», и про порнушку, и про полицию…

— Ты что, рылась в моих вещах? — процедила сквозь зубы Ольга.

— Да, — просто ответила Натали. — Рылась, ну и что?

Ольга поняла, что с этой рыжей воровкой бесполезно говорить об этике и нравственности.

— Сука ты, вот что… — тихо сказала она и собралась идти в ванную.

— Нет уж, ты постой, — остановила ее Натали, — мы еще не закончили… Кстати, за суку ты мне тоже заплатишь. Чаевые. Поняла?

Ольга застыла с полотенцем в руках.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что сказала! — грубо, как базарная торговка, выкрикнула Натали. — Если ты не хочешь, чтобы обо всем этом узнала Елена, а потом и кое-кто еще, тебе придется выложить кругленькую сумму.

Ольга смотрела на нее расширенными глазами.

— Ты это серьезно, Наталья?

— Серьезнее не бывает. Откуда у тебя «брюлики»? Или ты уже их сдала?

— Я не собираюсь тебе ничего рассказывать.

— Ну почему же? Мы могли бы сторговаться и за «брюлики». Они же настоящие. Стала бы ты фотографировать стекляшки! Они у тебя с собой?