Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Терра инкогнита. Книга 1-я
Шрифт:

Родни в то время у нас имелось будь здоров. Только на нашей Луговой жили четыре семьи: я с родителями и сестренкой, три деда с бабушками (один двоюродный) и семья маминого брата.

А на руднике Краснополье, еще дядья и тетки. Всего человек двадцать, если без детей. Было бы еще больше, но трое погибли на фронте.

Вечером 12-го ноября (отправка была тринадцатого), принаряженная родня сидела за накрытыми столами в зале строго по ранжиру.

Посередине внушительные деды (внук между ними), затем бабушки, мама с отцом, дядья и тети. Еще полагалось быть невесте –

такая традиция. Но ее у меня не было. С девчонками гулял, но в сердце ни одна не запала.

Все без исключения мужчины служили в армии, а многие воевали.

Дед Левка рядовым в Первую мировую, в корпусе генерала Брусилова в Австро-Венгрии и Галиции, дед Никита (казачий вахмистр и георгиевский кавалер) на Дону, сначала за белых, потом за красных; дед Егор тоже был из казаков и в Гражданскую махал шашкой. Он был первым в городе кавалером ордена Трудового Красного Знамени, который в 1930-м, получил в Харькове лично от Косиора*.

Отец же, артиллерийский лейтенант, прошел две войны – Финскую и Великую Отечественную, а его, оставшийся в живых двоюродный брат – служил в коннице Доватора*.

Меня, как водится, поздравили с призывом на службу, и дали наказ. Служить как все мужчины в роду. Честно и достойно. После чего все опрокинули по рюмке и принялись закусывать.

Далее выпили по второй, и процесс пошел полным ходом. За столом пошли разговоры, раздавался веселый смех, и только мне было грустно.

Ближе к полуночи, когда родичи стали петь песни, а некоторые плясать под баян, отец пригласил меня с собой и остриг в летней кухне «под ноль». На отправку надлежало явиться в таком виде.

А на утренней заре (застолье с перерывами на перекур продолжалось) мы с ним вышли со двора, чтобы встретить заказанный автобус.

Тут батя мне и наказал, чтобы со службы я поступил в военное училище. Очень хотел видеть сына офицером.

И еще добавил, что пять лет после войны, сидел в лагерях «Дальстроя» за убийство польского офицера.

Я опупел. Отец был уважаемый в городе человек, поочередно руководил несколькими шахтами, а еще являлся членом горкома. Ни от мамы, ни от родни, я ничего подобного не слышал.

– В анкетах это не указывай,– продолжил он. – В пятьдесят третьем меня реабилитировали, восстановили в партии и вернули награды.

Потом вдали мигнул свет фар, и вскоре к дому подвернул автобус. Все погрузились в салон и отправились в военкомат, на площади перед которым состоялся митинг.

На нем с трибуны поочередно выступили первый секретарь, военный комиссар полковник Кухарец и начальник шахтоуправления Хорунжий.

Они призывали новобранцев не ударить в грязь лицом и показать, как служат горняки, а потом вернуться для трудовых подвигов. Некоторые провожавшие даже прослезились.

Ну а после всех призывников, многие из которых не вязали лыка, усадили в «ЛАЗ»* и отвезли в область.

Тогда этот разговор с отцом на время забылся, а сейчас вот всплыл в памяти. Теперь конечно хотелось бы узнать у него подробности, но будет это не скоро.

Кстати, пришибить человека он мог вполне. По натуре был взрывным,

жестким и решительным. На шахтах, которыми руководил, трудилось немало бывших заключенных, но он держал всех «в узде». Регулярно перевыполняя план и выплачивая горнякам самые высокие в шахтоуправлении заработки.

В этой связи запомнились два случая.

Когда мне было лет пять, как-то летом в выходной, отец с мамой, захватив приятеля с женой и меня, отправились на нашем «Москвиче» отдохнуть на Чернухинское озеро, километрах в тридцати от города.

За рулем он никогда не выпивал, так было и в тот раз. Возвращались мы домой вечером, и на подъезду к Брянке, были остановлены двумя сотрудниками ГАИ, стоявшими на обочине рядом с мотоциклом. Оба были навеселе, что сразу бросалось в глаза, но «при исполнении».

Старший потребовал у отца права, он вышел из машины и предъявил.

Тот просмотрел их, а потом заявил, что отец пьян (батя возмутился).

Затем между всеми тремя завязался «крупный разговор», в ходе которого старший выхватил из кобуры пистолет, направил на отца и заорал, – руки вверх! Ты задержан!

В следующий момент оружие оказалось у отца, а гаишник получил кулаком в ухо.

Хрюкнув, он полетел в кювет, фуражка покатилась по асфальту.

Батя развернулся к другому – тот крупными скачками убегал в степь. Как заяц.

Все в машине сидели бледные, а я от страха подвывал – очень перепугался.

Он же сунув пистолет в карман, поднял валявшееся на земле удостоверение, сел в автомобиль и завел двигатель.

– Коля, тебя посадят,– всхлипывала мама.

– Это вряд ли, – последовал ответ. И машина набрала скорость.

В городе отец высадил всех на нашей улице и уехал. Как потом выяснилось, в горком. Там он сдал трофей дежурному инструктору, сообщив, что случилось, а затем прошел освидетельствование в больнице на предмет трезвости.

Как и ожидалось, алкоголя в организме не было.

На следующее утро к нам приехал начальник ГОВД*, с просьбой замять дело. Отец не возражал при условии, что тех двоих уволят со службы.

– Им не в милиции служить, а хвосты волам крутить, – сказал он тогда майору.

Начальник согласился.

Когда же он уехал, я спросил, – пап, а зачем ты отнял у милиционера пистолет?

Он взъерошил мне волосы и сказал. – Условный рефлекс, сын. Я с войны перепуганный.

Второй случай произошел, когда я ходил в третий класс, и я до поры о нем не знал.

Отец в то время был начальником шахты «Давыдовка-3», находившейся неподалеку от нашего поселка. Работали там полторы сотни горняков, на двух молотковых лавах. И в их числе десяток бывших «зэков». В городе имелся лагерь строгого режима, а в соседнем районе еще два – общего. Воспитывавших по лозунгу «На свободу с чистой совестью».

Отдельные «перековавшиеся», отбыв срок, устраивались на шахты, прельщенные высокими заработками.

Как-то в ночную смену (батя был дома) трое таких явились пьяные, а когда дававший наряд горный мастер запретил им спуск в лаву, проломили тому обушком*голову.

Поделиться с друзьями: