Terra Nipponica: Среда обитания и среда воображения

Среди посетителей сада Саданобу были и профессиональные художники. В частности, он заказал изображение сада художнику Хосино Бунрё (1781–1829), ученику знаменитого Тани Бунтё (1763–1840). Оба они находились на службе у Саданобу. Это произведение в двух свитках (19 изображений) под названием «Точное изображение сада, купающегося в милости» хранится ныне в библиотеке Университета Тэнри. Заказ Саданобу свидетельствует, что он желал превратить свой сад в «знаменитое место» – ведь главным признаком мэйсё была та культурная аура, которую придавали этому месту творения воспевших его художников и литераторов. Помимо этих двух свитков описания сада сохранили и другие источники – живописные (в том числе самого Бунтё), поэтические, прозаические [411] .

411

Перечисление произведений, воспевающих сад Саданобу, см.: Имахаси Рико. Эдо кайга то бунгаку. Бёся то котоба-но Эдо бункаси. Токио: Токё дайгаку сюппанкай, 1999. С. 142–143.

Таким образом, Мацудайра Саданобу (как и другие князья) был озабочен созданием «новых знаменитых мест», которые связаны с именем их непосредственного творца («хозяина»). Предполагалось, что такие рукотворные места станут овеществленной памятью об их создателе. Художники и литераторы выступают при этом в роли «хронистов», запечатлевающих объект (в данном случае сад) для его трансляции во времени и пространстве. Это было тем более актуально, что – в отличие от настоящих «знаменитых мест» – сад Саданобу был открыт не для всех желающих, а только для избранных – хозяйских гостей. И для человека, который не имел возможности посетить сад, первоисточником служил не сам сад, а его живописный образ.

В то же самое время следует помнить и еще об одном отличии мэйсё настоящих и создаваемых рукотворным образом. Несмотря на обилие текстов (как живописных, так и литературных), воспевающих сады, эти тексты не издавались и не тиражировались, они были достоянием крайне узкого круга лиц. Таким образом, речь может идти о создании мэйсё, о которых известно лишь избранным, что является особенностью всей «высокой» культуры периода Токугава, которая ценит себя не за распространенность, а за «качество» своего адресата. Представители этой культуры были уверены, что истина должна быть известна лишь немногим. Это было отражением основной социальной установки того времени, основанной на фрагментации общества, а не на его «склеивании». Только в этом смысле можно говорить о «славе» новых мэйсё, знание которых являлось привилегией. Что до простолюдина, то его взгляд упирался в глухую садовую ограду, за которой находилось нечто интригующее и впечатляющее. Считалось, что этого знания ему вполне достаточно.

В саду Мацудайра Саданобу были установлены каменные квадратные столбики (высотой около 70 см) с выбитыми на них поэтическими названиями достопримечательностей Ёкуонъэн. Их насчитывалось 52. Каждая такая достопримечательность имела как японское, так и китайское название. Например, Залив рассветной луны (яп. Ариакэ-но ура) назывался по-китайски Берегом прощания с луной (Сэнгэцутэй), Пучина сакуры (Сакура-га фути) – Цветочной глубью (Кадан) и т. д. Кроме того, на этих столбиках были выбиты стихи известных современных поэтов на японском и китайском языках. Тщательное сопоставление описания сада, принадлежащего самому Мацудайра Саданобу, и его живописного воплощения в свитках Хосино Бунрё убедительно свидетельствует о том, что последовательность появления тех или иных объектов в двух типах источников совпадает. Таким образом, художник следовал по фиксированному пешему маршруту, проложенному хозяином сада [412] . В связи с этим извилистые садовые дорожки, которые служили в европейском («английском», нерегулярном) саду Нового времени для обозначения странствия, плутания, непредсказуемости и свободы [413] , в саду японском играли совсем другую роль: они были, скорее, аналогом учебника, написанного опытным педагогом, или же путеводителя, составленного бывалым путешественником. В любом случае мы имеем дело с достаточно жестким сценарием, который управляет поведением человека в саду. Общая тенденция японской культуры к созданию предписанных ситуаций давала себя знать и здесь.

412

Имахаси Рико. Эдо кайга то бунгаку. Бёся то котоба-но Эдо бункаси. Токио: Токё дайгаку сюппанкай, 1999. С. 162–167.

413

Дмитриева Е. Е., Купцова О. Н. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай. М.: О. Г. И., 2008. С. 55.

Не подлежит сомнению, что сад Саданобу должен был представать в качестве модели идеальной природы. Как этого достичь? «Подражая природе», – пишет хозяин. Следовать характеру земли, рыть пруд и делать посадки только в соответствии с этим характером, не искривлять искусственным образом ветви сосны, не подрезать ветвей. Если устраиваешь ручей, пусть он будет таким же, как ручей горный, крупные камни следует укладывать в верховье, мелкие – в устье. Если пересаживаешь дерево, следует отметить на стволе, каким боком оно было первоначально обращено к югу, и точно так же посадить его в саду. В противном случае дерево искривится, на стволе появятся трещины [414] . Иными словами, человек должен во всем подражать природе и тем самым выявлять ее сущность в своем саду.

414

Имахаси Рико. Эдо кайга то бунгаку. Бёся то котоба-но Эдо бункаси. Токио: Токё дайгаку сюппанкай, 1999. С. 260–261.

Изображение, принадлежащее кисти Окамото Сисо, запечатлело «вид сверху» на сад Саданобу. Вокруг одного из прудов (он назывался Весенним) – цветущая сакура, вокруг другого (Осеннего) полыхают осенние клены. Таким образом, художник формирует образ «всевременного» сада, в котором явлена вся полнота природного бытия, и именно это свойство приписал художник саду Ёкуонъэн. Маршрут был замкнутым, он вел от одной весны к другой, пруды были связаны мостом Белой цапли. Художник шел вслед за прозаическим описанием сада Саданобу и конвертировал его прозу в живописный образ. На свитке Бунрё также можно видеть одновременное сосуществование разных времен года. На одном и том же изображении присутствуют сакура, персиковое дерево, лотосы, хризантемы и т. д., причем все они запечатлены в момент цветения, что сообщает саду «райскую» сущность, отсылающую нас к древнему прототипу – саду четырех времен года. При описании своего сада Саданобу лишь перечисляет, в каком месте посажены те или иные растения, он не сообщает, какое из них цветет, а какое нет. Усвоив эту конкретику, художники следуют далее за более ранней литературной традицией, для которой сосуществование разных времен года – явление привычное и крайне желательное.

Разумеется, сам Саданобу отнюдь не был новатором – он следовал более ранней традиции организации садового пространства. В его саду представлены «канонические» сезонные растения, сад классическим образом ориентирован по временам года – весенний пруд находится на востоке, осенний – на западе.

Окамото Сисо. Сад Ёкуонъэн

Саданобу тщательно подбирал растения для своих садов. В частности, он высадил для них многие разновидности сакуры – от самых ранних до самых поздних. Когда начиналось цветение сакуры, он переходил из одного сада в другой, пытаясь продлить свою «личную весну». В его садах произрастало 125 сортов сакуры, 162 разновидности сливы и 36 – персика. Его придворный художник Хосино Бунрё тщательно фиксировал цветы из сада своего хозяина.

Хосино Бунрё. Цветы

Поведение Саданобу заставляет вспомнить о пьесе Но «Тайсанпукун». Главный герой очень любил сакуру и горевал о том, что цветение ее длится всего семь дней. Он просит Тайсанпукун, божество долголетия, продлить цветение. Когда к нему в сад спускаются небожительницы, они настолько очарованы цветами, что незаметно отламывают ветку сакуры и забирают ее к себе на небо. Однако бог заставляет вернуть ветку обратно. Будучи тронут чувствительностью героя, он продлевает срок цветения сакуры до 21 дня. Нам ничего неизвестно о молитвах Саданобу по поводу цветения сакуры, но он нашел свой способ для продления весеннего цветения.

«Радостный старец» Саданобу обретал свою радость в саду, не только любуясь им, не только гуляя по нему, но и работая в нем. «Радость – непременное условие длинной жизни», – говорил Кайбара Экикэн. Он же советовал умеренную физическую активность. Как мы видим по стилю жизни Саданобу, он вполне мог бы считаться последователем Кайбара Экикэн. Таким образом, сад становился для Саданобу средством для поддержания здоровья и продления жизни. Имелся там и аптекарский огород. Геомантический сад выдает страх перед природным пространством и изолирует хозяина от вредоносных флюидов земли, сад амидаистский предоставляет возможность для бегства из этого печального мира, сад эпохи Токугава обещал покойную старость и долголетие. Но жизнь, как это часто бывает, решила иначе. 21-го дня 3-й луны 1829 г. в Эдо разразился ужасный пожар, который сжег дотла и усадьбу Саданобу, и сад, хранивший его покой. А уже 13-го числа 5-й луны скончался и сам Саданобу. В этом же году, по горькой иронии судьбы, умер и Хосино Бунрё, запечатлевший сад на живописном свитке. Не стало сада – и тут же не стало людей, которые любовались им.

Глава 4 От островной страны к материковой империи

Император Мэйдзи и природа: не повелитель, но исследователь

В середине XIX в. Япония ввергается в жесточайший кризис. Он был обусловлен тем, что мировые державы (США, Россия, Англия и Франция) принудили Японию открыть несколько портов для торговли. Периоду почти в два с половиной века автаркического и мирного существования пришел конец, в Японию хлынул поток европейской культуры. Японцам становится понятно, что страна безнадежно отстала от Запада, прежде всего в военном отношении. Сёгунат, на который возлагалась задача по обороне страны, обвиняют во всех смертных грехах, и в 1868 г. он упраздняется. На какое-то время японцы становятся пленниками комплекса неполноценности – им казалось, что в стране не существует достойной уважения культуры и цивилизации, а спасение может принести только тотальная вестернизация. Задачу по модернизации страны берет на себя группа реформаторов, которые объединяются вокруг юного императора Мэйдзи (1852–1912, на троне 1867–1912). Хотя он ничего не решал в практическом отношении, именно Мэйдзи становится знаменем перемен [415] .

415

Подробнее см.: Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. М.: Наталис, 2013 (последнее переиздание).

В период Мэйдзи происходит решительное переосмысление всего предыдущего исторического и культурного опыта. Этот процесс затронул весь строй жизни японцев, включая такие фундаментальные понятия, как «власть», «пространство» и «время». Радикальные изменения произошли и в отношениях между верховной властью и природой. В VIII–IX вв. складывается поведенческий канон власти, принятый в случае природных аномалий и социальных неурядиц: вознесение молитв для умиротворения всей страны, амнистия, смена девиза правления, оказание помощи пострадавшим. Впоследствии, однако, в силу деградации централизованного государства и упадка императорского дома полномасштабная государева реакция такого рода наблюдается весьма редко.