Территория тьмы
Шрифт:
— Что мне делать? — спросил я у кадетов. — Мне не нужно 14 килограммов риса.
— Он и не просит вас взять все. Возьмите несколько зерен. Но прасад возьмите весь.
Я взял несколько зернышек плохого риса, взял прасад — грязновато-серые шарики твердого сахара, — и положил их на стол.
— Я искал вас целый день, — сказал Рамачандра.
— Знаю.
— Я шел пешком, потом ехал на поезде, а потом бродил по городу и расспрашивал про вас.
— Благодарю вас за проявленную заботу.
— Я хочу встретиться с вами. Я хочу принять вас в своей бедной хижине и угостить вас.
—
— Я искал вас целый день.
— Знаю.
— Я хочу принять вас в своей бедной хижине. Я хочу поговорить с вами.
— Мы поговорим, когда я приеду в деревню.
— Я хочу увидеться с вами. Я хочу поговорить с вами. Я хочу сказать вам что-то важное.
— Мы поговорим, когда придет время.
— Хорошо. Сейчас я покину вас. Я искал вас весь день. Я хочу сказать вам что-то важное. Я хочу принять вас в своей бедной хижине.
— Я больше не могу все это слышать, — сказал я кадетам ИАС. — Попросите его уйти. Поблагодарите его и так далее, но попросите его уйти.
Один из кадетов передал то, что я сказал, добавив от себя много вежливых слов и выражений.
— Теперь мне пора уходить, — ответил Рамачандра. — Мне нужно добраться в деревню до темноты.
— Да-да, вам нужно вернуться домой до темноты.
— Но как я смогу поговорить с вами в деревне?
— Я привезу переводчика.
— Я хочу принять вас в своей бедной хижине. Я потратил целый день, чтобы разыскать вас. В деревне слишком много людей. Как я смогу поговорить с вами в деревне?
— А почему мы не можем поговорить в деревне? Неужели нам не удастся выставить его отсюда?
Кадеты начали подталкивать Рамачандру к двери.
— Я привез вам рис с поля вашего деда.
— Спасибо. Скоро уже стемнеет.
— Я хочу поговорить с вами, когда вы приедете.
— Мы поговорим.
Дверь закрылась. Кадеты ушли. Я улегся на кровать под вентилятором. Потом принял душ. Я вытирался, когда в запертое окно кто-то поскребся.
Это был Рамачандра — он стоял на веранде и пытался улыбаться. Я не стал звать никаких переводчиков. Мне не требовалось ничьей помощи, чтобы понять, что он говорит.
— Я не могу говорить в деревне. Там слишком много людей.
— Мы поговорим в деревне, — ответил я по-английски.
— А теперь возвращайтесь домой. Вы слишком много разъезжаете.
Знаками я убедил его отойти от моего окна. А потом быстро задернул занавески.
Прошло несколько дней, прежде чем я решился снова съездить в деревню. Поездка началась неудачно. Возникла какая-то заминка с транспортом, и мы смогли выехать только в середине дня. Продвигались мы медленно. В поселке у пересечения дорог был базарный день, и дорога была опасно запружена телегами, которые то ехали справа от шоссе, то без предупреждения перемещались на левую сторону, и их маневры были плохо видны из-за клубов пыли. Пыль была очень густой и непрерывно держалась в воздухе; она окутывала деревья, поля, деревни. Возникали дорожные заторы, телеги с грохотом сталкивались друг с другом, а возчики при этом вели себя так же равнодушно, как и волы.
На перекрестке царил сущий хаос. Я дышал пылью. Пыль забивалась
в волосы, пыль забиралась под рубашку, тошнотворная пыль оседала на ногти. Мы остановились и стали ждать, когда дорога расчистится от повозок. А потом наш шофер куда-то пропал, забрав с собой ключ зажигания. Искать его было бесполезно: мы бы только понапрасну блуждали в пыли. Мы сидели в джипе и время от времени сигналили. Через полчаса шофер вернулся. Его ресницы, усы и напомаженные волосы осветлились от пыли, зато улыбка оказалась влажной и торжествующей: ему удалось купить овощей. Уже близился вечер, когда мы доехали до набережной; когда же мы добрались до деревни, то солнце уже садилось, преображая пыль в облака чистого золота, так что каждая человеческая фигура шагала внутри золотой ауры. Теперь эта земля не таила никаких страхов, никаких чудес. У меня было такое чувство, что я хорошо ее знаю. И все же некоторая тревога оставалась: в деревне жил Рамачандра.Он ждал меня. Теперь на нем не оказалось мантии, в которой он явился в гостиницу. На нем было лишь дхоти да священная нить, и мне было невыносимо смотреть на его костлявое, хрупкое тело. Завидев меня, он сразу же принял экстатически-благоговейную позу: блестящая бритая голова запрокинута, глаза вытаращены, губы в чешуйках засохшей слюны плотно сжаты, обе руки-палки воздеты кверху. Вокруг нас уже собрались зрители — и он демонстрировал им, что я принадлежу ему. Лишь несколько секунд спустя он расслабился.
— Он говорит, что Господь послал вас ему, — сказал мой друг из ИАС.
— Посмотрим.
ИАСовец превратил мою реплику в официальное приветствие.
— Не желаете ли вы съесть что-нибудь в его бедной хижине?
— Нет.
— Выпейте хотя бы воды.
— Мне не хочется пить.
— Вы отвергаете его гостеприимство, потому что он — бедняк.
— Пускай думает так, если хочет.
— Хотя бы крошку еды.
— Скажите ему, что уже поздно. Скажите ему, что вам нужно расследовать ту растрату в Фонде национальной обороны, о которой вы мне рассказывали.
— Он говорит, что Господь послал вас ему сегодня.
— Если он будет продолжать в таком же духе, я долго не выдержу. Спросите его, зачем он хотел со мной встретиться.
— Он говорит, что не скажет вам, пока вы что-нибудь не съедите в его бедной хижине.
— Тогда скажите ему «До свиданья».
— Он предлагает вам удалиться в более укромное место.
И Рамачандра повел нас через свою лачугу в маленький мощенный плитами дворик, где его жена — та самая женщина, что плакала, схватившись за мои «вельдтшены», — сидела на корточках в углу с нарядно покрытой головой и делала вид, будто начищает медную утварь.
Рамачандра принялся вышагивать туда-сюда. Потом снова спросил: не желаю ли я поесть?
ИАСовец перевел ему мое молчание.
Поистине удивительно, сказал Рамачандра, что я приехал в деревню именно в это время. Так вышло, что сам он как раз попал в затруднительное положение. Он собирался затеять небольшую тяжбу, но та тяжба, которая только что закончилась, обошлась ему в двести рупий, и вот теперь ему не хватает денег.
— Но это же решает все трудности. Пускай забудет о новой тяжбе.