Территория войны. Кругосветный репортаж из горячих точек
Шрифт:
Под крышей гуманитарного фонда
Сначала наша дорога легла на Сараево. Ещё в Москве мне удалось собрать по крупицам кое-какую информацию. Главные вопросы, на которые я искал ответ: кто такие эти моджахеды и откуда они взялись? Прояснилась следующая схема. Во время первой югославской войны 1992–1995 годов в Боснии воевало много наёмников — арабов, афганцев, турок. Сейчас этим уже никого не удивишь, а тогда было ещё не совсем привычно. Они сражались против сербов на стороне боснийских мусульман. В составе Третьего корпуса боснийской армии из них сформировали даже дивизию «Эль-Моджахед», которая за годы войны снискала себе недобрую славу из-за жестокого обращения с мирным населением. Во время войны и после было много публикаций
После того как война закончилась, моджахеды получили боснийские паспорта. Таким образом правительство Боснии и Герцеговины отблагодарило их за участие в боях, в этнических и религиозных чистках. Большинство моджахедов остались на территории Боснии, некоторые даже женились на местных девушках.
Сложилась парадоксальная ситуация — боевики-фанатики, умеющие только убивать, превратились в граждан европейского государства, расселились в опустевших сербских деревнях. Коренные жители оттуда бежали, тех, кто не успел уйти, уничтожили. Теперь эти мирные когда-то сёла стали своего рода военизированными поселениями. При этом они находились фактически под опекой государственной власти и командования боснийской армии.
По моей информации, сильную поддержку моджахедам оказывала боснийская организация «Активна исламска младина» («Активная исламская молодёжь»). Её лидером был не кто иной, как старший сын президента Республики Босния и Герцеговина Алии Изетбеговича. По линии именно этой организации шло финансирование лагерей подготовки моджахедов.
Поэтому по приезде в Сараево я в первую очередь стал искать связь между боевиками и молодёжными активистами-исламистами. Тут выяснилось, что помимо всего прочего и те, и другие получают деньги от так называемых гуманитарных фондов Саудовской Аравии. Все, кому приходилось в то время работать на Балканах, видели вывески отделений этих саудовских фондов в каждом городе и более-менее крупном посёлке. Потом они появились и в Косове, но это уже другая история. Важно при этом, что они действовали абсолютно открыто под эгидой официального Эр-Рияда. Над зданиями, где располагались филиалы гуманитарных фондов, неизменно развевался зелёный с арабской вязью флаг Саудовской Аравии. Гораздо позже, лет через десять, мы узнаем, что под вывеской всех этих фондов работали сотрудники саудовской разведки.
В Сараево мы нашли один из таких филиалов. Я позвонил туда, представился работником российского телевидения, сказал, что мы хотим взять интервью по поводу ситуации в Боснии. Меня выслушали и, ничего не отвечая, бросили трубку. Я звонил ещё несколько раз — ситуация повторялась один в один.
Тогда мы приехали к зданию этого фонда в центре города. Рядом с ним был пригорок, застроенный частными домами. Мы поднялись на него и стали издалека снимать вход в здание. Публика была очень колоритная — типичные арабы с ваххабитскими нестрижеными бородами, многие даже в своих национальных халатах. Они входили и выходили практически в режиме нон-стоп.
Сняв все снаружи, мы решили войти в здание. У нас были с собой аккредитационные удостоверения, которые выдавали всем журналистам. Мы решили сыграть на том, что они зелёного цвета — цвета знамени пророка. Показали их охраннику на входе — он не успел толком разглядеть, но зелёный цвет сыграл свою роль, и мы беспрепятственно проникли в здание. Обстановка там была очень странная. Сразу бросилось в глаза несколько молельных комнат — по две-три на каждом этаже. В кабинетах за компьютерами сидели те самые ребята с бородами и в халатах, чем-то занимались. При этом почти все они были с оружием — это, напоминаю, в европейской стране! Казалось, что наша группа находится где-то на Ближнем Востоке. Около получаса мы ходили по коридорам, заглядывая в двери, пока на нас не обратили внимание. Как только услышали, что журналисты,
сразу выпроводили без лишних слов. Но мы были довольны, что увидели боевиков под крышей саудовского гуманитарного фонда своими глазами.В логове моджахедов
Наступил следующий день. Мы двинулись в город Маглай. Надо сказать, что Босния представляет собой настоящий слоёный пирог. Едешь по дороге, видишь надпись: «Добре пошли до Республики Србской!», то есть «Добро пожаловать в Республику Сербскую!» — это практически самостоятельное сербское государственное образование в составе Боснии и Герцеговины. Буквально через двести метров — селение с мечетью — мусульманская территория. И такое чередование всю дорогу.
Но практически все населённые пункты от Сараева до Добоя принадлежали мусульманам. Одним из них был город Маглай. Из разговоров с местными журналистами и российскими дипломатами мы уже знали, что искать лагерь моджахедов надо в его окрестностях, в районе деревни Донья Бочинья.
И вот мы в Маглае. Крошечный городок. В центре огромная мечеть турецкого типа — это её мы потом показали в первых кадрах фильма. За столиками уличных кафе люди неторопливо пьют кофе, лениво листают газеты и журналы. Размеренная жизнь глухой провинции. Никто никуда не спешит. Невозможно поверить, что где-то рядом, в нескольких километрах отсюда, моджахеды совершенствуются в искусстве убивать.
Мы изучали карту и знали, что этот городок надо проехать насквозь по главной улице, никуда не сворачивая. За ним начинаются селения, разделённые рекой Босна, по имени которой и названа страна. По одну сторону реки сербские деревни, по другую — хорватские. Хорваты живут в своих домах по сей день, а от сербов остались только названия населённых пунктов.
Здесь ещё раз стоит вспомнить, насколько странным выглядело государство Босния и Герцеговина. Кроме уже упомянутой мной Республики Сербской со столицей в Баня-Лука там довольно много хорватских поселений с давней историей. Главный хорватский город — Мостар, который также разделён рекой на две стороны. Так вот на одной стороне реки официальной валютой являются боснийские динары, на другой — хорватские куны. Вот такой местечковый суверенитет, независимость всех от всех.
Но вернёмся к нашей дороге. Первым же населённым пунктом за Маглаем была деревня Донья Бочинья. Справа, за рекой — хорватское село, видна колокольня католического костёла.
При въезде в Донью Бочину первое, что мы увидели, была лесопилка. Жужжит циркулярная пила, лежат штабели брёвен, пахнет стружкой. Всё бы ничего, обычная сельская картина. Но сразу бросилось в глаза, что все, кто работает на лесопилке, — арабы. Мы ещё не знали в тот момент, что запомним эту лесопилку на всю жизнь.
Навстречу нам идут по улице женщины. Все они… в паранджах. Лица закрыты волосяными сеточками. У меня вновь возникло ощущение, что я где-то в пригороде Багдада или Кабула, только не в Европе. Экзотика! Только тревожная.
Мы проехали деревню насквозь. Буквально в двухстах метрах от нее увидели ещё одно село с табличкой, где написано название на сербском языке. Собственно, от этого села только одно название и осталось. Все дома разрушены, никаких признаков жизни. Видимо, во время войны здесь шли жестокие бои и за прошедшие пять лет никто ничего не восстанавливал. Потом мы часто наблюдали в бывших сербских сёлах такую печальную картину.
Остановились в чистом поле. Вышли из машины, стали совещаться. В любом случае надо снять видеоряд, или, как у нас говорят, картинку. При этом мы понимали, что арабы работать в деревне нам не дадут. Значит, надо что-то придумать.
Думали-думали, в конце концов я предложил ребятам такой ход:
— Возвращаемся в село, я выхожу из машины и стараюсь завязать разговор с кем-нибудь из моджахедов. Пока я буду заговаривать ему зубы, оператору надо снять как можно больше. В первую очередь, конечно, людей. В их паранджах и арабских халатах. Если мы даже просто покажем такую картинку и скажем, что это снято в Боснии, этого уже будет достаточно. Только снимай так, чтобы никто этого не заметил.