Тертон

На секунду обуял страх за содеянное, хотя лично Стас ни в чем не виноват. Сколько трупов валяется сейчас на улицах Чаринска и территории завода?

Дара была здесь же, лежала на кресле напротив дивана. В мочках ушей в приглушенном свете торшеров поблескивали сережки.

Эрик — широкоплечий, крепкий, в костюме-тройке и латексных перчатках — неспешно перемещался по комнате, убирая в пакет окровавленные бинты и вату. Пакет забрала сухопарая старушка в черном платье и с седыми волосами, собранными в пучок.

Проморгавшись, Стас обратил внимание, что Эрик вернул маску «академика» на место. Она была настолько качественная, что Фантомас обзавидовался бы.

— Это наш человек, — негромко сказал Эрик, когда старушка вышла, прикрыв дверь. Он заметил взгляд Стаса. — Помогает в нашем деле. Я всегда снимаю у нее верхний этаж, когда приезжаю в Чаринск. У нее милейший двухэтажный домик, построенный покойным мужем…

— А она знает… — Стас закашлялся и не договорил.

— Что у меня другое лицо? — улыбнулся «академик». — Да, знает. Я вернул эту личину на случай непредвиденных гостей. Хотя мы их не ждем.

Он налил воду из графина в стакан и подал Стасу. Тот отпил глоток и этим ограничился — жажда пропала без следа. Видимо, благодаря капельнице.

— Почему не ждете? — спросил он окрепшим голосом. — Там убитые на улицах!

— Их накрыла Завеса, — объяснил Эрик с мягкой улыбкой. Он сел в другое кресло напротив дивана. — Локальная Завеса. Серым не выгодно поднимать в городе панику и лишать жителей того равновесия, которое здесь установлено в давних пор. Полагаю, марионетки Серых уже прибрались. Никто не спохватится — даже родные и близкие погибших: им слегка изменят память с помощью той же Завесы.

Стас не выдержал — зыркнул на Дару.

— Я снял с нее серьги, и она рехнулась… Перестреляла кучу народа… Защищала меня, но потом, на заводе… Она собиралась взорвать завод!

— Я бы этого не допустил, — сказал Эрик. — Для этого я постоянно был рядом.

— Но она убила работников завода!

— И что? — усмехнулся Эрик.

Стас на мгновение лишился дара речи.

— Знаете, что я думаю? Что вы, Изгои, далеко не всегда контролируете обстановку. И вам плевать на жизни обычных людей.

— На жизни обычных коллаборантов — возможно, — пожал плечами Эрик. — Но не людей. Есть разница. Коллаборанты сознательно отказались от человечности — а следовательно, от прав, коими обладает каждый человек с рождения. Например, от права прожить долгую и счастливую жизнь. Если стал коллаборантом, то жди, что рано или поздно за тобой придет Изгой.

Стас открыл рот, чтобы возразить, но Эрик перебил:

— С другой стороны, ты не обдумывал вариант, что пережитое тобой сегодня частично иллюзия? Ты ведь знаешь, как Завеса искажает мир и создает фата-моргану.

Стас закрыл рот, облизнул вновь пересохшие губы. Вспомнил, что держит стакан, и залпом осушил его.

— Тебе говорили, что обучение тертона — штука жесткая? — спросил Эрик. — Так оно и есть. Но… скажу тебе честно: те люди погибли на самом деле. Потому что ты снял серьги с Дары.

— Я не знал! — выпалил Стас.

— Разумеется, не знал. Но тебе было прекрасно известно, что такое магические артефакты… Правда, тертон Станислав Думов? И что с ними шутки плохи?

Повисла пауза. Потом Стас сказал:

— Вот не надо валить на меня ответственность, ладно? Вы должны были предвидеть такую ситуацию, когда Дара найдет способ избавиться от артефактов в ушах. Она могла попросить любого встречного…

— Не могла, — возразил Эрик. — Снять их может тот, кто надел… Или тертон.

— Ну надо же! — осклабился Стас. — Какое совпадение! Как раз под руку попался один туповатый тертон, которого все держат в неведении!

Эрик вздохнул, стянул перчатки и небрежно швырнул их на журнальный столик. Бросил острый взгляд поверх зеленых очков на Стаса, как бы оценивая его. И прикидывая, что сказать, а о чем промолчать.

— Не туповатый, — наконец промолвил он. — Чтобы снять серьги с гневной дакини, нужно посвящение, которого у тебя быть не должно. Поэтому я никак не ожидал… Это, безусловно, мое упущение.

— Как можно снять серьги, если нет посвящения? — озадачился Стас.

— Это посвящение — зарождение любящего сердца-ума.

— Сердца или ума?

— На самом деле это одно и то же. Сердце и ум, логика и чувства, рацио и эмоцио, логика и интуиция — все это аспекты единой сущности. Два полушария одного мозга, если выражаться сугубо материалистически. Разделение искусственно. Раньше говорили: душа. На санскрите любящее сердце-ум — это бодхичитта.

— В смысле… я люблю Дару? — осклабился Стас. Посмотрел на бесчувственную девушку в кресле. Подумал: ну уж дудки, я ее точно не люблю, эту психопатку.

— Не любишь, но искренне сострадаешь. Не жалеешь, жалость — высокомерное чувство. Жалеют тех, кто ниже, слабее, хуже. Сострадание — чувство равное и не всем свойственное. Люди чаще жалеют, нежели сострадают. В жалости всегда таится крупинка высокомерия. «Мне жаль тебя», — говорят, когда хотят унизить. И в жалости есть зерно эгоистической радости: хорошо, что это случилось не со мной, а вон с тем бедолагой…

Эрик сделал паузу, и Стас задумался. Раньше он никогда не делал разницы между жалостью и состраданием. Вообще ни о чем подобном не думал, если на то пошло.

— Я снял серьги из-за сострадания? — уточнил он. — А без него не снял бы?

— Без относительной бодхичитты ты бы осознанно к ним и прикоснуться не смог, — улыбнулся куратор Эрик.

Стас потер бровь. Несколько дней назад, в Великих Марях, ночью, Дара стояла напротив гостиницы «Тайга» и наблюдала за ним… От нее веяло такой пронзительной грустью и печалью, что Стаса пробрало на расстоянии. Он воспринял ее страдание с помощью экстрасенсорики. Серьги подавляли ее и причиняли мучения…

Не тогда ли в нем проявилось пресловутое сердце-ум?

— Кто-то когда-то дал тебе неполное посвящение, — сказал Эрик. — Когда тебе было плохо, кто-то испытал к тебе великое сострадание. Возможно, благословил. И зажег в тебе бодхичитту. Кто-то научил тебя сострадать так, как дано не каждому.

В жизни Стаса мало кто испытывал к нему великое сострадание… Разве что мама?

Был еще один случай. Тогда Стасу было ох как худо. Он впервые увидел Серый мир… Чуть с ума не сошел, бежал куда глаза глядят, а потом упал прямо в пыль, и тогда…