Теряя наши улицы

Хоть Галиев, и недолюбливал Башмака за его активность в школьной ячейке ВЛКСМ, но вроде до сих пор нормально с ним здоровался, и никаких проблем с ним не возникало, поэтому Филипп, отогнав набежавшее чувство тревоги, подошёл к пацанам, напустив на себя довольно беспечный и приветливый вид.

— У тебя какой размер обуви? — при этом вопросе к Филиппу сразу же вернулись все сомнения и начала доходить вся неприятность ситуации, в которой он невольно оказался.

— Тридцать девятый — соврал он, не моргнув глазом.

При этих его словах Муха сощурился и присел на корточки, внимательно разглядывая новые Филины туфли «Саламандер», потом медленно поднялся.

— Он пиздит, Султа, — прогнусавил он. — У него сорок второй, сто пудов.

У Галиева в глазах промелькнуло что-то такое, от чего у Филиппа вдоль позвоночника побежал неприятный холодок.

— А ты знаешь, что за наёб в косяк загоняют? — тихо спросил он. Филипп догадался, что за то, что он соврал, теперь у него не только отнимут дефицитную обувь, за которой мать полдня отстояла в очереди, чтобы подарить ему на день рожденья, но ещё и будут вымогать деньги. Он попытался быстро сориентироваться, несмотря на дикую дрожь в коленях. Что можно сделать в этой ситуации? Лучше всего было бы позвать на помощь. Если бы только в этот момент появился кто-нибудь из преподавателей. Тогда этим хулиганам пришлось бы отвечать не только перед педсоветом, но и перед милицией. Иначе они уже не отстанут. Никогда. Ни за что. И тут он решился попытаться уйти от уже вовсю нависавшей над ним тени зловещей судьбы.

— Ладно, ребята, я лучше пойду, — и он предпринял самую отчаянную из возможных попыток обойти стороной Султанбека, оттиснув к стене Вована, но мгновенно получил такой удар в солнечное сплетение, что на минуту весь мир поплыл у него перед глазами, пока он пытался поймать воздух и восстановить нормальное дыхание. Часто открывая рот и шлёпая губами, в попытке вздохнуть, он стал похож на рыбу, которую забавы ради вытащили из аквариума и бросили подыхать на подоконнике первоклашки. Он лишился всякой возможности упираться ногами и сопротивляться, пока его тащили в сторону мужского туалета и с силой вталкивали внутрь. Филипп успел восстановить дыхание, но сильный толчок и нарушенное равновесие, пока он стремглав летел на противоположную стену и сползал по грязному, белому кафелю всё ещё не давали ему возможности нормально соображать.

— Снимай салики, ты, чертобес, падла, комсюк, — Султанбек, не давая Филиппу опомниться сильно и быстро провёл ему двумя пальцами по глазам, от чего у него из глаз посыпались искры. Он понял, что теперь у него не только будут всё время вымогать деньги, но с ним ещё и никто не будет здороваться за руку. Почему ему так сильно не повезло? За что жизнь так сильно и незаслуженно наказывает его? Неужели только за то, что он послушал внушения отца и пытался наверстать посредственную успеваемость активностью в комсомольской ячейке? Самое обидное, что ему никогда особо не нравились все эти комсомольские собрания. Ему стало жалко себя, и из глаз невольно потекли слёзы. Видимо этот человек морально сломался именно в тот момент. Он пытался сдержать свои слёзы, но они продолжали течь, вместе с соплями, пока он снимал свои новые туфли и отдавал их своему неумолимому однокласснику.

3

Из многолюдной, разноцветной толпы на перроне неожиданно появлялись всё новые знакомые лица. Новость о нашем скоропалительном отъезде успела широко распространиться, пока мы занимали у знакомых деньги на билеты и еду. Железнодорожные билеты обошлись нам по 15 рублей, потому что их нам купили вполцены Кот с однокурсником по своим студенческим билетам. Хорошо было бы конечно иметь с собой ещё и справки со школы на случай проверки, но откуда их взять? Я сам был удивлён при виде количества пришедших проводить нас в дальнюю дорогу. Кто-то из них желал нам счастливого пути, кто-то говорил, что завидует нам. Однако у нас не возникало и тени сомнения, что никто не сдаст нас родителям и нас не снимет с поезда милиция на полпути.

У меня в жизни так не захватывало дух, как в тот момент, когда поезд, наконец, тронулся в пять вечера. Впереди лежала долгая и большая дорога. Сама жизнь впереди была долгой и большой, и, пожалуй, это от неё самой в тот момент у нас так сильно захватывало дух. Так чего было ждать? Надо было жить, двигаться, видеть как можно больше интересного, вдыхать в себя ветер перемен, такой же непостоянный и изменчивый, как сама наша жизнь.

Например, самый красивый закат, конечно же, можно было увидеть только из окна прокуренного тамбура, как я и предполагал. А как приятно было засыпать под стук колёс плацкартного вагона! Я занял нижнюю полку, Федян растянулся на верхней. Около пяти утра меня растолкал проводник: «Это ты выходишь на Тюлькубасе?». «Чё? Где?», я даже не сразу понял, о чём он говорит. «Я же до Москвы еду, братан!». «А, извини», и он пошёл дальше. Я снова заснул.

В эту ночь мы оставили позади зелёные долины Юга. С утра в окне потянулись сухие, бесплодные степи, однообразные насколько хватало глаз, до самого горизонта. Мы много времени проводили в тамбуре. Несмотря на начавшийся сигаретный дефицит, «Полётом» и «Риском» без фильтра мы затарились основательно. На еде, правда, приходилось экономить. На обед скинулись мелочью и пришли в вагон-ресторан взять по паре рогаликов да бутылку «Пепси-колы». Буфетчик открыл нам бутылку, но когда мы попросили стаканы, он радостно так ухмыльнулся, подмигнул нам и говорит: «А вы, ковбои, пейте из горла прям». Мы с Федяном переглянулись и, не сговариваясь, развалились на скамейках за ближайшим столиком, закинув на стол ноги в стоптанных «адидасовских» кроссовках. «Э-э, ребята вы что делаете?», бармен не только встревожился, но ещё и, кажется, возмутился. «Так ты ж нам сам сказал, как ковбои пить», удивился Федян. Тогда он с недовольным видом вынес нам пару гранёных стаканов. «На, бери, только ведите себя нормально, по-человечески».

Вторые сутки, как и первые не отличались разнообразием, ни снаружи, в степях за окном, ни внутри плацкартного вагона № 13. Ландшафт менялся с голых холмов и скал на плоские степи, и даже полупустыню. Убогие саманные мазанки, одинокие могилки, совхозы, сборно-щитовые дома с шиферными крышами, полустанки, возможно, населённые исключительно путевыми рабочими в оранжевых жилетах. Городки, застрявшие в укладе XV века, с незаасфальтированными улицами, тонущими в весенней хляби «Запорожцами» да «Москвичами» и клонированной водонапорной башней из рыжего кирпича у каждого вокзала. Мы развлекались тем, что рассказывали всякие небылицы про столичную жизнь другим пассажирам. Просто придумывали всякую чепуху прямо на ходу и с упоением гнали. Бабули всему верили, цокали языками и качали головами. В общем-то, можно сказать, что просто было настроение хорошее, вот мы его и поднимали всем окружающим. Потом засели с ними в подкидного. По вагону периодически пробегали торговцы, раскладывали книжки, сувениры, трясли перед глазами вкусной на вид копчёной рыбой из Сырдарьи, но мы терпели. Торговцы мчались дальше. А скорый поезд всё бежал и бежал, с востока на запад и с юга на север, оставляя всё дальше и дальше позади все привычные, обжитые подворотни и насиженные скамеечки нашего района.

Под конец второго дня, мы проезжали необычный город, весь такой нарядный, разноцветный, многоэтажный, совершенно непохожий на остальные советские города. Наш сосед, грузный молчаливый мужик, у которого мы как-то до этого стырили булочку с изюмом, ни с того ни с сего начал нам рассказывать про этот город, Карабулак, что там открыли большое нефтегазовое месторождение, что дома эти были возведены строителями из Чехословакии и ГДР! что открытая нефть положит начало большому международному проекту, о том, зачем вообще нужны нефть, газ, как их ищут и т. д. Мы с Федяном почти ничего не поняли, но подумали, что интересно было бы, наверное, пожить в этом городке. Станция называлась «Лавразия». После неё, на третьи сутки пейзаж начал стремительно меняться и оживляться. Города сменялись густыми лесами, равнинами, лугами с живописными деревеньками, широкими реками. Теперь мы ехали по России.

Нетерпение начало стремительно нарастать по мере приближения к Москве. Подмосковье представлялось бесконечным. Каждая маленькая станция казалась предпоследней, но они всё тянулись и не кончались. Но вот, наконец, мы въехали на территорию Казанского вокзала, и уже через несколько минут мы смогли выпрыгнуть со своими нехитрыми пожитками на твёрдую землю. По перрону мимо нас прошло с хмурым, сосредоточенным видом около 15 человек в широких штанах и кепках. Казанские пацаны. На нас они не обратили никакого внимания. Они приехали грабить и вымогать деньги у своих московских сверстников. Известная история. Ажиотаж вокруг молодёжных банд и уличного насилия в советской прессе концентрировался как раз вокруг Казани, возможно, как раз из-за их дерзких набегов на столицу. А если бы и Алма-Ата находилась на том же расстоянии от Москвы, что и Казань?

Через подземный переход мы вышли на широкий проспект, залитый ярким солнечным светом. Да-а-а. Это действительно гигантский город. Всё двигается, мельтешит, торопится. Не знаю, приятно ли здесь было бы жить, но побывать здесь явно стоило. И ещё как! А разве у нас с Федяном был шанс приехать сюда от школы с экскурсией? Нас никогда не принимали в экскурсионные группы.

Вообще-то раньше Москва была совсем другой. Федян рассказывал мне за эту тему, пока мы бродили по району Маросейки. Почти всю свою историю она была небольшой, довольно тесной, уютной и двухэтажной. Городом больших, открытых пространств и размашистых панорамных перспектив, она начала становиться уже в нашем веке. Но именно это нас подкупало в Москве сейчас, соответствовало нашему настроению. В одном из подземных переходов нас подозвали четверо парней старше школьного возраста, кавказской национальности. Мы сразу почувствовали опасность, но я без колебаний подошёл прямо к ним и поздоровался за руку, как со старыми знакомыми. Кавказцы, вроде бы до этого прикидывавшие нас на взгляд, разговорились со мной, начали расспрашивать про Алма-Ату. Особенно их почему-то интересовало наличие у нас в городе «волосатых». «Не, братан, у нас бы таких сразу под пресс пустили, ты чё, у нас их нету, это же тебе не Москва», отвечаю я. «А здесь этих мразей фашистских полно, мы их специально ходим, ищем и мочим», говорит мой новый знакомый и показывает, что руки у него специально забинтованы эластичными жгутами. В общем, отделались мы от них довольно быстро и без проблем, хотя один и попросил у Федяна значок поносить. Я его отмазал, типа он не может его снять, подарок от любимой сестры на память. Федян остался при своём значке.