Теща Дракулы

— Почему?

— Сам знаешь, кто их носит.

— И кто же? — оборотень явно забавлялся.

— Тот, кто хочет стать оборотнем, — шепотом ответил Ебата. — Об этом все говорят. Где ты ее взял?

— Какая разница — есть и есть. В ней тепло. Кто бы мог подумать, что ты, ученый человек, веришь в вампиров?

— Но ты же сам говорил про нечисть…

— Я в университетах не учился, — насмешливо ответил ночной собеседник. — Но в отличие от тебя знаю, что от волчьей шкуры нечистью вряд ли станешь, хотя многие действительно в это верят. Вчера в таверне слышал, как рассказывали про трансильванского купца, купившего на ярмарке волчью и медвежью шкуры. Привез их купец домой, расстелил на полу. Любуется, оглаживая мех. А ночью, как раз полнолуние было, ожили шкуры и ну за ним бегать: то волк вперед вырвется, то медведь. Так и гоняли до самого утра, пока купец тот дух не испустил.

— А шкуры? — заинтересовался Ебата.

— Шкуры опять продали. Кому — не ведомо.

Ебата посмотрел на серую накидку и поежился.

— Светает, — сказал мнимый оборотень и поднялся. — Костер вон совсем догорел. Если надумаешь насчет службы, иди в замок князя Дракулы. Ему писарь нужен.

— А кого спросить? — пискнул Ебата.

— Меня и спросишь, — Раздалось из-за кустов. — Князя Дракулу.

Это была первая их встреча. И при свете дня князь оказался не таким страшным, как казался. Не было в нем и ничего демонического — человек как человек, разве что вспыльчивый и жесткий. Платил всегда исправно, кормил и поил вволю, а то, что плетей давал изредка, так это ничего — если вдуматься, то мог бы убить. Со временем Ебата понял, что князю импонируют насмешливость и бойкость. Вот и позволял себе иногда пофамильярничать… И только одного вопроса так и не решился задать: что делал валашский князь в лесу той ночью?

А любопытство зудело…

* * *

Дракула наконец открыл глаза, лениво подкрутил ус. Священник и писарь боялись пошевелиться: первый смотрел на господаря с робкой надеждой и верой в чудо, второй — с мудрым пониманием. Кто-то, а Ебата прекрасно знал, что последует дальше.

— Казнить животное!

Грек визжал свиньей, когда два дюжих мужика волокли его в княжеский сад смерти — любимое место для кровавых забав. Там уже палач привычно остругивал осиновый кол. Специально делал потоньше, чтоб жертва помучилась.

— Пощади! Богом прошу! — кричал отец Гектор.

Но где найти уши, чтобы его услышали, или глаза, чтобы увидели?! Влад равнодушно уставился в безоблачное синее небо, словно чего-то ждал. Бог молчал, и Цепеш дал знак продолжать казнь.

— Нет! — бился Гектор, пока с него срывали одежды. Но как только поднесли к колу, обмяк куклой тряпичной, предварительно обмочившись. В беспамятстве и насадили, словно барана на вертел. Клирику повезло — умер быстро, не приходя в сознание. Дракула поморщился: никакой радости от казни. И что за день?!

— Теперь второго посмотрим.

Отец Мититей встретил Дракулу спокойно, словно загодя примирился со своей участью. Небольшой бочонок рядом с ним был пуст. Значит, времени зря не терял. Почему-то это понравилось Владу.

Князь не стал ходить вокруг да около, спросил прямо:

— Скажи, отец, что говорит обо мне народ?

Мититей задумался, но, собравшись с духом, все же высказал затаенное:

— Что же ему говорить, великий государь? До недавнего времени простой люд совсем не роптал. А вот теперь стал тебя проклинать на всех дорогах, жалуясь, что ты снова взимаешь с него повинности, которые на них наложили княжившие до твоего величества. Все чаще не тебя, а твоего родителя вспоминают добрым словом: мол, далеко откатилось яблочко от той яблоньки.

— Такова суть человека, — парировал Дракула, почувствовавший интерес к беседе. — Люди всегда верят, что новый правитель окажется лучше, потому охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого. И нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность того, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые.

— Складно говоришь, — заметил отец Мититей. — Но если сам про то знаешь, зачем меня спрашиваешь?

— Ты лицо духовное, к Богу приближенное, в твоих устах мудрость святая, — потупился Дракула. — Вот про ту истину и знать хочу.

— А когда узнаешь, казнишь?

Ай, молодца! — невольно восхитился князь. — Выпил чарку, и не одну, для храбрости, теперь не боится. Другим и ковша не хватает, чтоб страх унять.

— А ты, стало быть, казни боишься?

Отец Мититей опасливо взглянул в сторону сада пыток. Смерти и правда боялся. Но еще больше страшился, что придется выбирать: сказывали, что если человек князю нравился, то Дракула мог предложить смерть на выбор: кол, четвертование, освежевание или сожжение. Но все живьем. При всем богатстве предложенных вариантов, отец Мититей никак не мог решиться, в пользу какой казни сделать свой выбор. А спросить некого — тот, кто мог дать дельный совет, уже отсутствовал на белом свете.

— Казни, твое величество, я не очень боюсь. Все через смерть пройдем. Другое дело, чтоб Господь принял меня как должно.

Дракула сразу заскучал.

— Погоди к боженьке торопиться, еще успеешь. Ему есть, с кем сейчас поговорить. Вперед тебя посланца отправил. Ты вот, что мне скажи: отпустишь ли мой грех? Я только что убил человека.

— Не отпущу, твое величество, уж не серчай, — зажмурившись, ответил Мититей.

Позади охнул Ебата.

— Отчего ж? Твой вечный спорщик, отец Гектор, был не против.

— Его право, — вздернул подбородок отец Мититей. — Я же не стану. Покаяния в тебе нет, твое величество, а без этого и исповеди нет. Как убивал раньше, так и дальше станешь. Потому, как нравится. Душа твоя давно черной стала, изъеденная злом и гневом. Но отчего сердишься? Одно дело из турок мертвый лес делать, другое — своих убивать.

— Так ведь не понимают, — сам не понимая зачем, попытался объяснить Влад. — Куда ни ткнешь, всюду непонимание. Налоги не платят, мзду берут, каждый норовит сподличать, обмануть, присвоить чужое.

— И что? Ты — поводырь наш на земле, тебе объяснять жизнь и показывать. Убить проще всего, но если так и дальше пойдет, могильщиков на свете не останется.

К собственному удивлению Дракула ничуть не рассердился:

— Может, и прав ты, святой отец. Палку действительно перегибаю. Что еще в народе говорят?

— Многое. Но в последнее время все чаще знамение вспоминают. Накануне твоего воцарения небо два раза разрывала черная молния, земля тряслась и горела, и шел каменный дождь. Были видения слепым, а глухие слышали пророчества: придет зло в Валахию, страна утонет в теплой крови, из которой родится черный нетопырь. Пронесется он над землей, сжигая города, пойдет войной на врага, да только не сумеет его одолеть, отравленный любовью и материнским проклятием. Исцеление найдет нетопырь через прощение, но если и будет оно даровано, то только через шесть столетий в болотном городе, где нет людей, а есть тени, притворяющиеся людьми.

— Думаешь, пророчество обо мне?

— Не могу сказать, князь. Мне не ведомо. Но если мне будет позволено сказать: ты перестал отличать жизнь от смерти, и смерть от жизни. Для тебя они едины. Люди боятся твоего гнева, но рано или поздно страх кончается. И ему на смену приходит неудержимая ярость. Берегись, если твой народ восстанет против тебя. Если восстанет, то предаст тебя, а это гибель для всей Валахии. Только в тебе наше спасение от Мехмеда. В это я твердо верю. Теперь можешь меня казнить, я готов. Все сказал.