Теща

В конце концов, имелось еще одно решение: вечное как мир, хотя и с трудом реализуемое в эпоху развитого социализма. Найти даму бальзаковского возраста, которая истосковалась по молодым и с радостью согласилась бы стать секс-инструктором.

Но по какой-то неясной причине мы с Костей проследовали мимо поворотов на все эти, далеко не лучшие, пути.

Мы ограничивались обсуждениями, рисунками и отрывками воспоминаний.

Максимум, что мы себе позволяли – невинное подглядывание за женщинами с целью увидеть их тайные кусочки.

4

О, эти наши рейды по ловле женских тайн, в которые мы уходили ежедневно с началом каникул, используя несколько недель до нашего расставания на лето…

У Кости существовала целая система ситуаций, при которых можно было гарантированно подглядеть что-то существенное.

Лестницы, переходы над эстакадами, лифты старой конструкции и вентиляционные решетки – все они дарили возможность увидеть женские трусики. Если бы в те годы, подобно нынешним, уже имелась мода летом ходить без белья, то мы бы, наверное, просто сошли с ума.

Костя также знал единственную в городе подземную – точнее, подпольную – воздуходувку, где каждая советская женщина могла пережить лавры крашеной дуры Мерлин Монро. Она находилась в огромном, на три дома, цокольном гастрономе на улице Революционной – в тамбуре, ведущем в мясной отдел, где мясом не пахло. Невидимый вентилятор был столь мощным, что, по Костиным словам, поднимал даже меховую шубу, давая увидеть все, что можно и чего нельзя. Но, конечно, летом эта штука не работала, оставалось ждать зимы.

Зато в моду вошли платья из тонкой полупрозрачной ткани. И одновременно с этим, благодаря жаре, среди отдельных женщин распространилась западная зараза: пренебрежение бюстгальтером.

Заметив жертву в такой одежде, мы барражировали вокруг нее, сзади наслаждались разнообразными трусиками, а спереди… Спереди – страшно подумать – мы видели темные кружки на груди!

Вообще соски в то лето служили основной добычей.

Мы знали все места, где шла летом уличная торговля газированной водой, книгами, газетами, журналами, фруктами и прочей чепухой.

Торговали обычно девицы лет двадцати, одетые в униформу, которая была рассчитана на женщин, в пять раз более крупных, и отвисала во всех возможных местах.

Мы с Костей часами, словно ревизоры, обходили эти точки, невинно пристраивались за спиной девушки-продавщицы и обмирали от восторга, когда она наклонялась вперед и показывала сосок.

Коричневатый, коричневый, лиловатый, розовый… плоский, длинный, торчащий вперед или вдавившийся в поверхность … какой угодно.

Огорчало лишь то, что в такой момент нельзя было заниматься тем, что до сих пор обходилось картинками и фантазиями.

Правда, однажды произошел случай, превзошедший прочие.

Стояла жуткая жара. Мы умирали от духоты, но с упорством таскались по городу, будучи уверенными в необыкновенной удаче.

И удача к нам обернулась.

Мы обнаружили новую точку, где торгуют мороженым. Она располагалась возле крыльца кинотеатра «Родина» – когда-то построенного пленными немцами, представлявшего помпезное здание, окруженное сквером. Крыльцо лишь называлось крыльцом, на самом деле то было возвышение, огороженное по периметру и с лестницей посередине. Там пестрели клумбы, вдоль решетчатого парапета стояли скамейки. Причем, как ни странно, их перевернули лицом к улице.

Около крыльца приткнулась со своим ящиком мороженщица – обычная блондинка с некрасивым круглым лицом, такие только и работали в уличной торговле. Но недостатки внешности компенсировались тем, что ее чересчур просторный белый халат был надет на голое тело. Да, в самом прямом смысле голое: это был единственный случай, когда из-за жары женщина оставила дома не только лифчик, но и трусики. Или, возможно, она их где-то забыла, а возвращаться было лень. Но стесняться девушке не приходилось: торговала она сидя, спереди ее загораживал синий ящик на колесиках, за спиной на метр поднималась серая бетонная стена.

И знать ли было ей, что на высоком углу стены стоит скамейка, где сидят два утонченных эротоманца.

Сидят, боясь дышать и, рискуя свернуть шеи, пьют глазами зрелище.

А оно превосходило все, виденное до сих пор.

Я сидел и рассматривал небольшие, но уже отвисшие белые грудки с сосками неопределенного цвета и начало черного треугольника между бедрами.

Это продолжалось долго, мне постепенно становилось дурно.

В голову приходило сознание, что мысли о подсмотренном у неизвестной девушки могут оказаться более сладостным, чем разглядывание обнаженной соседки на Костином рисунке.

А также думалось, что в своих сладостных отправлениях я вовсе не привязан к туалету в нашей квартире.

Возможно, мой сосед по скамейке испытывал то же самое.

Но мы были слишком хорошо воспитаны, чтоб признаваться друг другу в намерениях.

– Знаешь, я пИсать хочу, – наконец заявил я.

– Общественный туалет в другом квартале, – друг вздохнул. – Около милиции. Пока ходишь, она все продаст и уйдет.

Кажется, он поверил, что я хочу только пИсать.

Или, скорее всего, сделал вид, согласно внешней скромности наших отношений.

– За кино гаражи. Я сейчас мигом, ты место держи, хорошо?

Костя не успел кивнуть, как я сорвался с места и побежал за «Родину».

Там к скверу примыкал жилой квартал, отграниченный рядами гаражей и заросший американскими кленами.

Найдя место, где не проходила тропа и межгаражное пространство использовалось как общественный туалет, я протиснулся в щель, отер пот со лба и торопливо расстегнул штаны…

…Переведя дух, я привел себя в порядок и поспешил обратно.

Костя взглянул на меня внимательно, тонко улыбнулся и, не говоря ни слова, тоже отправился за кинотеатр.

Девушка внизу торговала и торговала, соски ее то показывались между телом и халатом, то исчезали, и в этом крылась прелесть дрожащего томления.

– Хорошо, – сказал Костя, вернувшись быстро и плюхнувшись рядом. – И даже очень.

Мороженое лежало в изотермическом ящике, но что-то еще хранилось в большой картонной коробке, стоящей у стены. Покупатели ненадолго рассосались, девушка повернулась, полезла туда, при этом нагнулась так, что я увидел уже все, что мог.