Тесная Связь

Моя мать умоляла меня не сбривать виски, чтобы я могла произвести хорошее впечатление, но, как мне кажется, всё наружное — не так важно. У меня был знакомый, тело которого было в татуировках. Он носил пирсинг во всех возможных местах, играл в небольшой рок-группе, но при этом выращивал у себя в гараже цветы. Да, настоящие, живые.

Думаю, про таких, как мы, все говорят «неформалы». Странно, что в детстве меня это напрягало, но после я нашла таких же людей, с такими же интересами, и жить стало намного проще.

Что ж, приобрел что-то, будь готов отдавать.

Отвлекаюсь на шум и поворачиваю голову, уставившись на дверь, после чего решаю выглянуть в коридор, чтобы понять, что именно является источником грохота. Выглядываю из комнаты, сжав в руках зубную щетку. Голоса. Кажется, с первого этажа.

Стоп, а меня вообще это должно волновать?

Недовольно хмыкаю себе под нос, полностью выходя в коридор, и закрываю дверь, начиная оглядываться в поисках ванной. Мне совсем не хочется случайно заглянуть не туда, так что со смирением принимаю тот факт, что мне придется лишний раз обратиться к одному из теперешних жителей этого дома, поэтому, опустив руки вдоль тела, бреду в сторону лестницы. Ворчу, ладонью отмахиваясь от запаха никотина, что преследует меня, вынуждая давиться собственной слюной. Отвратительная вонь.

Вновь слышу голоса, вот только теперь ясно понимаю, что они становятся громче. Это вынуждает меня ускорить шаг, чтобы быстро миновать явно приближающуюся проблему в лице Дилана и какого-то парня, что так яро жевал жвачку, надувая шар. Они вышли на этаж, и О’Брайен-младший не соизволил окинуть меня взглядом презрения. Будто не замечает, в то время как его дружок с интересом покосился на меня, шмыгнув носом:

— Хэй, — тянет, широко улыбаясь и чавкая, поэтому закатываю глаза, желая, чтобы они вовсе вытекли, и мне не пришлось бы видеть всё это.

Гордо поднимаю голову, проходя мимо парней, и сворачиваю на лестницу, успевая сделать всего пару шагов вниз перед тем, как остановиться, сжавшись внутри.

Хэнк и мама. Мужчина так напряжен, что могу разглядеть со своим плохим зрением, как трясутся его руки, сжимающие ладони в кулаки. Женщина стоит рядом, гладит его по голове и плечам, что-то нашептывая на ухо. С настоящей тревогой смотрит на него. С такой нежностью, которая словно дает мне пощечину. Не помню, чтобы мать вела себя так по отношению ко мне, к своей родной дочери, так почему она так трепетно относится к человеку, которого знает какие-то месяцы? Мне стоило бы привыкнуть к такому, но это рождает в груди непонимание.

И я вновь задаюсь всё тем же вопросом, который сопровождает меня на протяжении всей жизни: «Что я делаю не так?»

Но, разве горький опыт не должен вразумить? Почему у матери не родились сомнения, почему она продолжает верить людям, верить в любовь? Лично я, наблюдая за своими родителями, убедилась лишь в том, что не существует более сильных чувств, чем просто симпатия и желания удовлетворить свои сексуальные потребности. Чистой, настоящей любви, как таковой, никогда не было.

Опираясь на это, совсем не могу понять свою мать. Ей одного пьяного кретина мало было? Почему она не видит идеальной жизни со мной? Обязательно нужен кто-то третий?

Топчусь на месте, решая тихо уйти. Не буду рушить столь отвратительную для меня идиллию, умоюсь завтра, если все-таки найду ванную. Разворачиваюсь, вновь поднимаясь на второй этаж, и шаркаю ногами обратно, подмечая одну деталь, от которой хочется биться головой об стену.

Комната Дилана прямо напротив моей.

Это уже не смешно.

***

Как бы не хотелось этого признавать, но утро наступило быстрее, чем мой организм успел отдаться сну. Сплю я плохо, а стресс, связанный с переездом, только ухудшает мое положение. Мой разум отказывается начинать мыслительный процесс, но заставляю себя шевелиться на неудобной, жесткой кровати, приседаю, одну руку поднося к лицу, и расслабленно чешу красную щеку, чмокая сухими губами.

Бросаю взгляд на телефон, что лежит рядом с подушкой, и тыкаю по кнопке пальцем, заставляя экран зажечься. Уже без десяти восемь. Во сколько там начинаются школьные занятия? Понятия не имею.

С подобным равнодушием опускаю босые ноги на холодный паркет, щурясь от яркого солнца, что лучами проникает в комнату, из-за чего закрываю шторы. Подтягиваю резинку серых штанов, почесав живот под майкой, и зеваю с широко распахнутым ртом, не прикрывая тот ладонью, беру со стола щетку, наконец решаясь выйти.

Несмотря на ранний час, в доме уже кипит жизнь. Я прекрасно слышу голоса с первого этажа и тихий джаз, от которого начинаю воротить носом.

С добрым утром, Кейси Паркер.

Закрываю дверь, тут же замечая несущуюся по коридору Елену, которая выскочила из светлого помещения. И, о слава Богам, я заметила плитку и край белой ванны. Старушка мило улыбается мне, проходя мимо:

— Доброе утро, малышка, — от неё так и «прёт» теплотой, и да, в моей голове это прозвучало грубовато, но меня немного сбивает с толку энергетическая заряженность этой пожилой дамы.

И, стоп. Малышка?

Изгибаю брови, проводив Елену взглядом, после чего разворачиваюсь, почесав макушку через спутанные волосы, что, наверняка, делают из меня пугало. Иду вперед, пальцами избавляюсь от сонников в глазах, которые непонятно, что там вообще делают. Я ведь толком не спала сегодня.

Как и вчера.

Добираюсь до белой двери, взявшись за ручку, и открываю, заглядывая внутрь. Что ж, пожалуй, отдам должок Хэнку. Ванная комната просторная. Осматриваюсь, подходя к умывальнику, и кручу ручки крана, подняв глаза на зеркало, и слегка усмехаюсь, со вздохом разглядывая свое «мятое» опухшее, совершенно непривлекательное лицо. Веки приобрели какой-то синеватый оттенок, такое чувство, что у меня фингалы под глазами. Напоминаю наркомана со стажем. Решаю оставить саму себя в покое, беру с полки первую попавшуюся пасту и выдавливаю на щетку, бросив тюбик в раковину, вода в которой не так быстро сочится в трубу, из-за чего уровень начинает подниматься. Быстро сую щетку в рот, набирая в ладони холодной воды, когда дверь ванной комнаты открывается, и мне даже не нужно заставлять себя поворачивать голову, чего я делать в любом случае не собиралась, ведь в отражении зеркала замечаю слишком много «черного», после чего в нос ударяет всё тот же запах никотина. Делаю пару вздохов, грубыми движениями водя щеткой по зубам. Дилан обходит меня, и я всё равно разглядываю его с «поддельным» интересом: темная мятая футболка, растрепанные черные волосы и какое-то опухшее лицо, которое выражает лишь одну ненависть к такому раннему подъему. Что-то мне подсказывает, что парень вовсе не посещал школу до приезда отца, а теперь Елене приходится заставлять его, чтобы не «терять лицо» перед «хозяином» дома.

Парень встает по другую сторону от раковины, хмуря брови, когда берет щетку:

— Это моя паста, — хрипит, но я лишь корчу лицо в ответ, молча продолжая чистить зубы. Судя по запаху, кто-то явно грешит с курением. Дилан хватает пасту, выдавливая на щетку, после чего сутулится, давя пальцами на опухшие веки, и поднимает голову, хмуро рассматривая себя в зеркале, и начинает чистить зубы, явно нехотя бросив косой взгляд на меня. Тяжело выдыхаю, так же косо взглянув на него с пренебрежением, за что получаю.

— Чего уставилась-то? — Парень плюет в раковину, набирает в рот воды, полоща, после чего бросает щетку в стакан на полке, разворачивается, и мне приходится прижаться животом к раковине, чтобы избежать толчка плечом. Хмурюсь, сдерживая себя, пока не слышу хлопок двери. Плюю в раковину, кидая туда щетку. Включаю кран на полную, вытирая тыльной стороной ладони рот. Жестко тру губы, пыхтя.

Если моя мать настроена серьезно, то один из нас точно поляжет. Но это буду не я. Нет. Это будет этот придурок, который уже раздражает меня, как бельмо на глазу.