Тетрадь в красной обложке

Траншея была такая глубокая, по бокам свисали огромные куски земли, и я не знала, как теперь Сеню оттуда вытащить. И Наташа тоже испугалась, даже завизжала.

А Игорь вдруг полез в траншею по откосу около экскаватора. У него из-под ног летела земля, один раз он чуть не упал. Он тоже перемазал все ботинки, и одежду, и руки. Потом он схватил Сеню, и они стали подниматься наверх.

Я не знала, куда теперь идти и что делать, потому что дома никого не было, а Сеня был такой грязный, что нас бы, наверно, забрали в милицию, если бы увидели. И ещё я боялась, что мама станет меня ругать.

— С тобой никогда не погуляешь, — сказала Наташа.

И мне было стыдно, что и правда из-за меня сорвалось наше гулянье.

— Пошли Сеню мыть, — предложил Игорь.

У нас во дворе был кран. К нему дворники присоединяют шланг и поливают асфальт. Из крана всегда капает вода. Мы пошли во двор.

У Сени к сандалиям прилипли такие куски глины, что он еле поднимал ноги. Он перебирал грязными ногами в грязных носках и плакал.

— Сеня, — сказала я, — ты не плачь, Сеня. Ну подумаешь, в грязь упал. И мама нас ругать не будет. Мы же нечаянно.

А Сеня всё плакал.

— Сеня, я у бабушки тоже падала. В подполье. И руку вывихнула. А сейчас видишь — не болит.

Когда мы привели Сеню во двор, он уже успокоился.

— Я пойду домой, — сказала Наташа сразу, как мы подошли к крану.

Игорь остался. Он достал свой красивый ножик и срезал глину со своих ботинок и с Сениных сандалий. А я вымыла Сене лицо, руки и ноги.

Он снова захныкал от холодной воды. Мы повели его на солнце, греться.

— Ты одежду лучше ему не мочи, — сказал Игорь, — она высохнет, и грязь сама отчистится.

Мы сели на скамейку на солнце и стали греться.

Тут вышла Наташа и сказала, что Игоря зовут домой.

Я осталась с Сеней одна и всё думала: «Хоть бы мама не пришла, хоть бы родители не пришли». Глина с костюмчика соскребалась, но всё равно оставались грязные пятна.

Родители вошли во двор незаметно, я даже заплакать не успела. А Сеня успел. Нас отвели домой. Мама сразу поставила меня в угол и долго ещё ругала. Потом к нам позвонил Игорь.

Я слышала, как мама открыла ему. Игорь спросил:

— Маша выйдет гулять?

А мама ответила:

— Никуда Маша не выйдет, она сегодня наказана.

Утром Игорь уехал, а я его больше не увидела.

И мне всегда бывает стыдно, когда я вспоминаю, как я испортила наше то путешествие. И так обидно, хотя я, конечно, сама виновата, что отпустила Сеню одного, пока сидела в пещере из досок.

* * *

На уроке, когда мы списывали предложение с доски, Наталья Сергеевна вдруг меня спросила:

— Маша, ты передала записку родителям Жени Звягина?

И я, наконец, совершила честный поступок. Я даже рада теперь, что так сказала. А тогда я растерялась, и всё получилось нечаянно.

— Нет, я в ящик опустила, — вот что я ответила.

— Почему?

— Наталья Сергеевна, потому что Звягин не виноват. Федоренко первый начал. Отнял у него очки и стал дразнить.

Я сказала это и испугалась: сейчас все подумают, что я ябеда, и тогда на всю жизнь возненавидят.

Но вдруг ещё кто-то сказал и ещё:

— Правда, Наталья Сергеевна, не виноват Звягин.

Наталья Сергеевна кивнула головой, подняла руку, чтоб все замолчали, и снова повернулась ко мне.

— Я всё поняла, только такие вещи говорят сразу.

Больше ни о чём она не спрашивала, ни у меня, ни у кого.

* * *

Сегодня воскресенье. С утра шёл дождь, и Наташа Фомина позвала меня к себе.

Наташины родители собирались на своей «Волге» за город.

— Поедешь всё-таки с нами? — спросил её папа.

— Нет, я лучше с Машей дома поиграю, — ответила Наташа, а мне стало так приятно, я даже улыбнулась.

Мы остались одни и стали играть в парикмахерскую.

Наташа села напротив зеркала, а я сделала ей причёску. А потом она сделала мне. И мы всё время смеялись. Ещё Наташа нашла губную помаду, и мы покрасили себе губы. Наташа надела туфли своей мамы, на каблуках, стала ходить по комнате и важно говорить:

— Я взрослая дама. Я взрослая дама. Мне тридцать пять лет.

И мы снова смеялись. Лежали на диване и смеялись.

Потом около двери мы услышали шаги и быстрей стали вытирать губы. Но это пришли не к Наташе, а в соседнюю квартиру, и мы снова стали играть.

Недавно им поставили телефон. Мы сели к телефону, Наташа набрала номер, какой набрался, и пропела тонким голосом:

— Подайте милостыню.

К телефону подошла маленькая девочка. Она сказала:

— Я сейчас папу позову.

Мы смеялись, и, когда подошёл её папа, Наташа снова пропела:

— Подайте милостыню.

А отец ответил:

— Мальчик, не хулигань.

И повесил трубку.

Мы звонили ещё несколько раз по всяким телефонам, а потом решили позвонить в нашу булочную.

Наташа набрала номер справочного, узнала телефон булочной, а когда в трубке кто-то ответил, она крикнула грубым голосом:

— Позовите директора!

И тот проговорил:

— Я директор. Слушаю вас.

Мы чуть не расхохотались, а Наташа вдруг спросила:

— Директор, вы уже все булки съели?

— Что-что? — не понял директор.

— Вы уже все булки съели? — повторила Наташа, но не удержалась, стала смеяться и повесила трубку.

— Кому бы ещё позвонить, — сказала она.

И вдруг телефон зазвонил сам. Мы даже вздрогнули, так внезапно он зазвонил.

— Телефон пятнадцать сорок восемь два ноля? — спросили Наташу.

— Да, — сказала она испуганно.

— Дети, если вы сейчас не перестанете шалить, я отключу ваш телефон.

И сразу раздались гудки.

Мы так испугались, что сидели молча и не знали, что делать.

А потом Наташа заплакала.

— Это всё из-за тебя, — сказала она, — это ты предложила играть с телефоном.

А я и не предлагала ничуть. Я так и сказала: