Тевтон
Шрифт:
Похоже, что в нашем районе, в живых остались только мы. Отец, уехавший в первый день на работу, так больше и не возвращался. Видимо он что-то почувствовал. Так-как перед уходом он сказал, прощайте, вместо обычного пока. Я скучаю по нему. Наверное, он погиб ещё тогда.
Стариков в нашем доме практически не было. Всё-таки центр, место престижное. Стариков давно выселили, а квартиры разный небедный люд скупил. И почти все они в тот день разъехались по работам или ещё куда. Вернулись немногие, а покинуть двор и того меньше людей смогло.
Вот уже две недели, как мы отрезаны от живых людей. Последний живой из нашего дома шагнул с балкона вниз головой. Этаж был пятый, так что он не восстал. А был банально съеден, вечно голодными тварями во дворе. Он, как и мы с мамой, был заперт в своей квартире. Через подъезд от нас. Видать, у него тоже еда закончилась или просто отчаялся ждать
На практике, я ничего добыть не могу. От моего дома есть всего две дороги. В сторону улицы Большой Каретной или в сторону метро. Про метро я уже говорил. А в сторону Каретной ещё прорваться можно было бы. Но только перед моим подъездом торчит штук десять мертвяков. И насколько я вижу, дальше их не намного меньше. А как обратно возвращаться? Да ещё гружёному едой. Да через них. И наверняка ещё с несколькими десятками зомби на хвосте. Тоже самоубийство. Только более длительное.
Телефон перестал работать на третьи сутки. Мы с матерью всё ещё ждали отца или кого-нибудь из спасателей. Но так никого и не дождались. Родственников у нас нет. До своих знакомых я тоже дозвониться не смог. Можно было бы попытаться угнать машину и вывезти мать. Вот только куда? Да и водить я не умею. Не говоря уж о том, чтоб угонять. Самому спасаться? А мать? Её я бросить не могу. Да и куда я один бы ушёл? Пешком через всю Москву? Тоже не выход. Мог бы пройти к главному зданию ГИБДД, на садовом кольце. Благо идти минут двадцать медленным шагом. Оружием там разжиться. Только вот в тот, первый день, я проснулся я в девять утра. Хоть и был после тяжёлой вечерней смены. От того проснулся, что стрельбу услышал. Как раз где-то там стреляли. Порядка двух часов. А потом всё стихло. Боюсь, что и там ничего хорошего меня не ждёт.
Сначала, я не рисковал на улицу выходить. Кто его знает, чего там стреляли. А потом в окно увидел, как перед воротами детского сада остановилась машина. Из неё какой-то мужик выскочил и побежал ворота открывать. Те почему-то не открывались. На территории никого из людей видно не было. Пока он с воротами возился, со стороны метро приковыляли два мужика и набросились на него, прямо у ворот. Грызть его начали. Мужик вырвался, добежал до своей машины и заперся в ней. Так и сидит в этом грёбаном джипе. Только не живой уже. И не мёртвый. Мёртвые, они шевелиться не умеют…
Была у меня идея, захватить тот джип. Только никто из нас не водит. Так что далеко мы на нём точно не уедем. Да и стоящие перед садом беспокойники вряд ли посмотрят спокойно на наши манёвры с машиной. Вот так и сидим в осаде.
А на пятый день я заметил, что кто-то ходит по детскому саду. Подходит к окнам, но на улицу не идёт. И правильно делает. У забора стояло и шаталось несколько зомби. С продуктами у меня пока было нормально – как раз вечером после работы, мы с Димычем в МЕтро заехали. Закупились по полной. А потом он меня до дома с покупками довёз. Сколько раз я вспоминал его. Единственная надежда была, что жив и вспомнит обо мне. Не дай Бог, конечно, но, похоже, он и сам уже давно умер.
Так вот, увидел я, что в садике кто-то ходит. Кто его знает, зомби или человек. Решил проверить. А вдруг зомби? Выходить как-то боязно. Так и напроверяться можно, до полной потери пульса. Причём окончательной. Ну, я и надумал светом моргать. Через некоторое время в садике тоже иллюминация началась. Так я и познакомился с сидельцами. Мариной Фёдоровной и Верой Александровной. Классные тётки. Одной тридцать лет, второй за пятьдесят уже будет. А также с их подопечными. Им с утра очень мало детей в садик привели. А потом, некоторые родители приехали и многих срочно забирали. Уже как раз стрельба слышалась. Когда последнего забирали. Остались только семеро ребятишек, за которыми так никто и не приехал. Женщины не могли закрыть садик и бросить детей одних.
Все, кто рядом жили из персонала, разбежались уже после приезда второго родителя. Он начал рассказывать им страшные вещи, пока забирал ребёнка. Никто бы ему бы и не поверил, но тут началась стрельба. Так что персонал
проникся и разбежался. А они с детьми остались. Так и сидели там. Еда, что была на садовской кухне, уже закончилась. Да и было её там совсем немного. Машина с продуктами только к обеду того дня прийти должна была. Надо было где-то достать ещё. Но что могут две беззащитные женщины? Вот и ходили по садику, искали все, что может пригодиться для вылазки. Естественно я поделился с ними своими запасами. Вот только надолго нам их не хватило.Когда вопрос питания встал в первый раз, я поступил достаточно просто. Надел свой доспех. Повесил на плечо щит, в руки взял меч. Это ничего, что меч был не заточен. Весит он, как хороший ломик – ни много ни мало, а три кило есть. Для того, чтобы дверной косяк подковырнуть, дверь деревянную выломать, в качестве фомки его вполне хватит. Попрощался с матерью, и, помолившись – вроде бы никогда о Боге не задумывался, а тут, как прижало, – только на него и надежда – открыл входную дверь.
Вы представляете, наверное, сколько весит полный латный доспех рыцаря пятнадцатого века? Мой, со всеми причиндалами, типа сумки–сухарки, перевязи для меча и орденского сюрко [1] тридцать пять кило тянет. Тяжеловато, конечно, особенно когда всё это хозяйство в рюкзаке за спиной прёшь. Когда же всё это железо одето, нормально к гамбизону пришнуровано, да по телу распределено – так вроде бы и жить можно, тем более, если ты же его под себя, любимого, своими руками сделал, тщательно подогнав и выгладив каждую пластину.
1
Сюрко – он же клубный «нарамник» - плащ, по покрою похожий на пончо. Одевался поверх кольчуги и панциря для защиты доспеха от нагревания и защиты от грязи. Длиной до колен. В районе талии перехватывается поясом. Спереди и сзади имеет вертикальные разрезы для удобства верховой езды.
Выйдя за дверь, я закрыл её за собой и начал спускаться по лестнице. Хотел убедиться, что входная дверь надёжно закрыта. Так оно и оказалось. Промелькнула мысль, заставившая сердце немного ёкнуть – свет-то скоро отрубится, а у нас кодовый замок с электроприводом – изнутри, оно, конечно щеколда есть, а вот снаружи магнитный датчик – как входить-то будем? Но обстановка не располагала к посторонним мыслям – на лестнице явно кто-то был…
Представьте себе, каково это по ступенькам идти в полном латнике – как ни старайся, а всё же лязг и шелест будет по-любому. Ну а нынче где шум, там незамедлительно и гости являются. В основном в виде мертвяка шагающего. Лишь я миновал первый пролёт, а он тут как тут – спустился откуда-то сверху.
Вы когда-нибудь пробовали махать полуторным мечом, на обычной лестничной площадке. Нет? И не пробуйте. Как это у предков получалось, на ихних винтовых спиральках, которые раза в три уже наших «хрущовских» лестниц, при штурме башен алебардами орудовать – ума не приложу. Я вот полуторником махнуть попробовал – сразу за потолок зацепился. Нас осыпало облаком штукатурки…
Трупаку, мордатому такому мужику кил эдак на сто двадцать, пылью прямо в глаза шибануло, а он, зараза, даже не моргнул – сипит противно и руки тянет. Я ему колющий в брюхо – как раз туда, где лохмотьями кишки висели – клинок глухо стукнул обо что-то твердое – наверное, за позвоночник задел – и никакого эффекта. Он вздрогнул, за меч обгрызенными клешнями схватился – и на себя. Благо, полированный металл мокрыми от крови и слизи хваталками не удержишь. Выдернул клинок и отступаю к входной двери подъезда, в голове шум, душа в пятках, кишки противно ворочаются. Если бы два дня ничего не жрал – ей-богу, оконфузился бы. В голове только две мысли – «Блин, как теперь к двери прорваться», и «на чёрта мне этот меч, он же тупой нафиг».
Этот, мордатый, клешни растопырил – и на меня прёт. А я, прижат спиной к металлу подъездной створки – дальше отступать-то и некуда, Потихоньку начинаю впадать в панику. Поджилки противно так трясутся, в животе все обмерло, по лицу градом катит пот.
Когда мужик, противно хлюпая путающимися в ногах кишками, преодолевает последний пролет и, оказывается, от меня всего в паре-тройке метров, наконец, решаюсь на какие-либо действия. Тело, натасканное десятками бугуртов в клубе и на фестивалях, уже само знает, что ему делать. Чуть приседаю у двери, упершись в неё пяткой, отточенное движение плеча сдергивает щит с левого плеча на руку, хватаю его поудобнее, упираюсь в правый-нижний торец щита второй рукой, сжимающей рукоять клинка, и, оттолкнувшись от двери, с короткого разгона отрабатываю прием «пролом вражеского строя тяжелой щитовой консервой».