Тевтонский крест

Проскочат – будет, где спрятать немецкую посудину и укрыться самим. Искать их тут фашистско-тевтонские ВМС вряд ли станут. А станут – так лучшей позиции для обороны не придумать. Но вот если не проскочат… Что-то подсказывало Бурцеву, что вплавь тогда до берега доберутся не все. Значит, нужно проскочить.

Шли бы под парусами или на веслах да при хорошей осадке – хрен совладали бы с бушующей стихией. Давно б расшиблись, потонули, на фиг. Однако мощный движок на легоньком суденышке позволял лихо маневрировать в каменном лабиринте.

И все же… Бум! Бум! Бум! Трижды их долбануло о камни, да так, что народ едва не посыпался в воду. На правом борту появилась приличных размеров вмятина. Левый дал небольшую течь. Мелочи… Пока они держатся на плаву, все это – мелочи.

Бурцев рулил, заставляя взрыкивающий мотор нервными короткими рывками бросать катер из стороны в сторону – в обход, в объезд, в обплыв камней. И немного вперед. И снова в сторону. И опять чуть вперед. Чуть-чуть. Таких чуть-чуть становилось все больше. Берег приближался. И наконец…

Хр-р-рмс-с-с! Катер дернулся. Люди – вповалку. А днище скрежещет о камни так, что вянут уши и ноют зубы. И это был добрый скрежет – не о хищный подводный зуб, не о коварную мель – о береговую гальку выступавшей меж скал косы. Бурцев заглушил мотор. Ну, приплыли, что ли?

Жюль прыгнул за борт первым. По пояс в воде, захлебываясь в фонтанах неистовствующего прибоя, дернул за носовой швартовочный канат. Через секунду королевскому капитану помогали Дмитрий, Гаврила и Збыслав. Дело пошло споро. Катер стащили с галечного выступа, поволокли вдоль косы. Еще пара секунд – и на борту осталась только Ядвига. Мужики – все до единого – впряглись в бурлацкую упряжку, и тут уж стихия сдалась окончательно. Даже помогла напоследок – подтолкнула вслед настырным человечкам поднадоевшую плавучую игрушку. Волна выпихнула побитый, покоцанный катерок к берегу, отхлынула…

Прежде чем подоспела новая, Жюль дотянулся до глыбы – большой кусок скалы с отколотой середкой. Камень идеально подходил для швартовки, и капитан ее величества в два счета закрепил канат. Упал, обессилев. Остальные распластались рядом. Откашливаясь, отфыркиваясь.

Жюль что-то восторженно прокричал.

– Чего ему надо? – устало поинтересовался Бурцев.

– Говорит, что ты величайший из мореплавателей и сердце твое полно отваги, – хмыкнул Джеймс.

– А-а-а, ну пусть себе говорит.

Бурцев глянул назад. Бр-р-р! Скалы, скалы, сплошные скалы… И бурлящая вода меж ними. Пройти по извилистому фарватеру смерти второй раз он, наверное, не решился бы. Потом Бурцев поднялся над камнем, посмотрел вперед. И обомлел…

На берегу между каменными завалами прихотливо извивалась узенькая тропка. И тропа эта не пустовала. Нет, эсэсовцев на ней не было. Не было и тевтонов. Но и воинственный вид невесть откуда явившейся парочки Бурцеву тоже не очень понравился.

Да уж, парочка… Всадник на рослом пепельно-сером коняге. Судя по вооружению – рыцарь не из бедных. Кольчуга добротная – двойного плетения, длинная, с рукавами и подолом. С крепким нагрудником. Лицо закрыто горшкообразным шлемом. Правда, не с привычно плоской, а с округлой верхушкой. И нижняя часть шлема явно подвижна. Забрало, что ли? Любопытная новинка для этих времен…

На шлеме отсутствовали устрашающие рога, декоративные крылья, деревянные ладони и прочие привычные Бурцеву рыцарские навороты. Зато имелся трогательный такой ободок-венчик. Бурлет – нашеломный обруч из плетеного конского волоса, перевитый шелковыми нитями, удерживал поверх металла длинную белую тряпицу, ниспадающую на плечи и спину воина. Ламбрекен или намет – так именовалась эта накидка, похожая одновременно и на арабскую куфью, и на свадебную фату. О предназначении намета гадать не приходилось. Защищать упакованные в железо мозги рыцаря от перегрева под жарким палестинским солнцем – вот его предназначение.

В левой руке всадник держал треугольный, с округлыми краями щит без герба. В правой – меч. Уже извлеченный из ножен, между прочим.

Не так уж чтоб очень гармонично смотрелся подле конного европейского рыцаря здоровенный одногорбый верблюд-дромадер. Массивное тело грязно-песочного цвета возвышалось на тонюсеньких, но жилистых и крепких ногах. С выгнутой шеи взирала радменная морда пожизненного пофигиста. К мохнатому горбу тремя упорами – спереди и по бокам жестко крепилась нехитрая конструкция. Широкая, прочная и при этом легкая плетеная станина выступала вперед, а на станине той… Бурцев сморгнул пару раз. Заряженный самострел-аркабалиста нависал над головой животного. Вместо стрелы – округлая пулька: то ли железный, то ли свинцовый шарик.

Седло стрелка служило своеобразным противовесом и было смещено чуть назад. В седле замер араб, обмотанный в светлую ткань с ног до головы, отчего сарацин напоминал чересчур упитанную мумию. Только глаза и поблескивали меж тряпичных полос. Недобро так поблескивали.

Глава 18

А из-за камней к этим двоим подтягивались все новые и новые наездники. На лошадях, на верблюдах… Большей частью – арабы, но кое-где мелькало и европейское вооружение. Наверху, в скалах, появились лучники и арбалетчики, что было совсем уж паршиво.

Бурцев не шевелился. Вернуться на катер, где осталось все их оружие, теперь не представлялось возможным. Выйдешь из-за укрытия – неминуемо подставишься под стрелу.

– Сидеть тихо, мы тут не одни, – одними губами произнес он.

Дружина напряглась.

Стрелок на верблюде спустил тетиву.

Метательный снарядик с отвратительным свистом пронесся над ухом Бурцева и звонко вдарил в катер. Прилично так долбанул: в борту появилась пробоина. Словно из крупного калибра бабахнули. Одиночным. От такой пульки никакой доспех не спасет!

Падая за спасительный валун, Бурцев отметил, что «мумия» на верблюде уперлась ногами в рога аркабалисты и, не слезая с горба, перезаряжает убойное оружие.

– Я помогу! Сейчас!

В катере – за иллюминатором рубки – мелькнуло лицо Ядвиги. Лицо и руки. В руках полячки – «шмайсер». Чего она там задумала? На подвиги рыжую потянуло? Вспомнила, блин, новгородские занятия по стрелковому делу?!

– Ядвига, прячься! – дико заорал Освальд. Спрятаться ее заставил не крик пана, а камень, пущенный из пращи. Ядвига убрала голову за долю секунды до того, как булыжник разнес вдребезги стекло иллюминатора. В разбитый проем тут же влетела стрела. Другая…

Еще парочка вонзилась в палубу. Следующие три чиркнули о гальку между катером и валуном, за которым залегла безоружная дружина. Нападавшие давали понять, что высовываться не следует. Никому.

Ядвига и не высовывалась. Выставив только ствол немецкого пистолета-пулемета, дала очередь через иллюминатор. Вслепую. В небеса над Святой землей.

Если полячка рассчитывала напугать противника, то это ей не удалось. Ребятки на лошадях и верблюдах, в отличие от пиратов, видимо, не в первый раз слышали «шмайсеровский» стрекот. Привычные – е-мое! – обстрелянные… А потому и действовали смелее, решительнее. Не побежали, сломя голову, а дали ответный залп.