«The Coliseum» (Колизей). Часть 1
Шрифт:
– Ага! Сами признаете! А вот я… как оказался здесь я? – издатель неожиданно взбунтовался. – Не-е-ет, вы – время прошлое, не просто соучастник! Это вы подталкиваете нас! Сколько примеров беззаботной жизни?! Отсеиваете, сортируете и… навязываете! Ведь сохранили! Сделали отбор! И вбиваете, вбиваете, вбиваете! – Лицо его покраснело.
Очки «виновника», наконец, попали на место. Он молча, но, довольный, наблюдал раздор.
– Да нет! Вбиваете вы! – шевелюра с гневом заколыхалась, сполохи сбежали по рукавам. – А я… я… даю и другие примеры! – Он задыхался от волнения. – Да, да, уважаемый гость! –
– Финальный матч по регби тысяча восемьсот шестьдесят седьмого, – пояснил «шевелюра». – Чуть больше десяти лет как издан адрес-календарь русской императрицы… но даже его особая роль сейчас не важна. Она сыграна. Не важен и автор дагерротипа – некий японец. Вспышка «магния» выхватила совсем не то, на что рассчитывал бедняга… порошок не стоило применять – изобретен для другого. А вот обратите внимание на девочку…
Он встал, подошел ближе и указал на подростка с грустными глазами, лет двенадцати, который был похож скорее на мальчика.
– Чудеса, господа! Просто чудеса! А каковы лица! – Безухов всплеснул руками.
– Совершено верно, граф… о них и пойдет речь, – человек в дублете в знак признательности галантно поклонился. – Точнее, о ее лице. Она прожила девяносто лет и успела увидеть тысячи детских теней, на асфальте Хиросимы. Теней уже от их лиц. Именно тогда был сделан выбор: чтобы кому-то жить, надо кого-то убить. В категорию «кого-то», один человек вписал детей. Заметьте, даже умирая, он называл себя именно так… и свое лицо считал тоже человеческим. Как и вы… господа. Разница в том, что с тех пор, он никогда не отбрасывал тени. И скрывая это, появлялся на людях только в пасмурный день.
«Дублет» отступил назад, взялся рукой за подбородок, изучая картину, и произнес:
– Ну, пожалуй, начнем.
Через секунду кадр изменился… но понять в чем – было трудно.
– Давайте возьмем сразу лет сорок, – видя недоумение компании, предложил человек и сделал руками отталкивающее движение: половина мест опустела. – Умерли. Естественный процесс. Теперь поняли? – Он обернулся.
– И что? – Новиков сидел вполоборота, уперев локоть в стол.
– А сейчас сначала и каждая секунда – год, – «дублет» среагировал своеобразно.
Первый кадр вернулся, мигнул и сменился, затем снова, снова и снова. Теперь уже было заметно, как места редели. Вскоре пустота заполнила почти всё. Оставалось несколько человек.
– Восемьдесят восемь, восемьдесят девять… стоп!
Кадр замер. Девочка сидела уже одна. И вдруг сбоку в кадре появился человек в кожаной куртке и фуражке таксиста. Он шел по этому же ряду, осматривая трибуну. Будто искал кого-то. Пройдя мимо девочки, он в нерешительности остановился, повернулся и внимательно посмотрел на нее.
– Странно, что не заметил сразу! – издатель забарабанил пальцами.
– Я за вами, – произнес таксист и подал сидящей руку.
– А я ждала вас. Всю жизнь.
Стена дождя скрыла кадр, но проступающие контуры улицы, автомобиля с желтым гребнем на крыше и подъезда, у которого он стоял, говорили о «продолжении». Машина
посигналила. Потом еще. Автомобиль тронулся, но затем остановился. Мужчина в форменной кепке, ежась под ливнем, быстро поднялся по крыльцу и позвонил в дверь.– Сейчас, сейчас… – дверь приоткрылась. – Боже, зайдите же, – маленькая старушка подтягивала к дверям чемодан.
– Я сигналил…
– Ради бога, простите… я плохо слышу.
– Это с вами? – мужчина кивнул на багаж.
– Да… все, что осталось от жизни… – она выпрямилась.
Мужчина молча взял чемодан и понес.
Мотор заурчал. Салон почти не освещался.
– Хоспис «Святой Елены», – старушка назвала адрес.
Таксист обернулся.
– Да, да, врач сказал, мне немного осталось.
Мужчина продолжал с удивлением смотреть на нее.
– Ах, вы об этом… семья давно разъехалась. Мы потеряли друг друга… Да и нужно ли беспокоить? Кто-то уже и сам не может приехать… – она вздохнула и попыталась улыбнуться.
Машина тронулась.
«Какая странная у вас татуировка… листочек… красные прожилки…» – услышал он позади.
Мужчина потрогал щеку пониже уха: – Листочек… пришлось… а прожилки – это следы от шрама. Так незаметнее.
– Не могли бы мы заехать… – старушка сказала адрес.
– Конечно. Но это будет длиннее.
– Ничего. Деньги мне не очень-то понадобятся, – улыбка удалась не сразу.
Они остановились у какого-то пакгауза. Женщина прильнула к стеклу – капли почти сливались с ее слезами.
– Здесь я бывала на танцах, – тихо сказала она. – Здесь встретила любимого…
Рука мужчины незаметно выключила счетчик.
Потом такси останавливалось трижды – у старого многоэтажного дома, у проезда в какой-то двор, у входа в парк. Всякий раз старушка подолгу смотрела в темноту, не говоря ни слова.
Две женщины, одна – совсем молодая, вышли под навес хосписа. Казалось, они уже ждали. Поддерживая старушку под руки, увели пациентку внутрь. Мужчина проводил их печальным взглядом:
– Мама… как ты там… родная… – прошептал он и тут вспомнил про багаж.
Когда чемодан коснулся пола, женщина сидела уже в кресле-каталке.
– Возьмите… – она протянула деньги.
– Да что вы… разве можно…
– А я ждала вас всю жизнь…
– Я тоже, наверное… и точно понял для чего, – тихо ответил он и быстро зашагал прочь, скрывая слезы.
Картина растаяла, уступив место прежнему.
Несколько минут все молчали.
– А я читал, – прервал тишину «виновник». – Это рассказ одного таксиста из Нью-Йорка. Внук выложил его в «сеть». Еще признался, что ничего важнее в жизни он не сделал. Всё остальное – дом, работа, даже семья – были пятнадцатыми по счету.
– Да, да, – Безухов опять тёр пенсне. – Возможно, господа, он и родился только для этого дня. И жил ради него…
– Да нет же! – громко возразил «виновник». – Это она!., она жила так долго, чтобы повстречаться ему! Спасти! Исполнить предназначенное. Она! Как вы не поймете. Ждала всю жизнь! Он должен был повзрослеть, через что-то пройти, потерять… только тогда мог понять, почувствовать. Родится. – И грустно добавил: – Есть, есть еще время, Олег Евгеньевич. – И вдруг добавил: – Напечатайте «Таксиста», вспомните о русском человеке.