The madness (Безумие) (дилогия)

— Добро пожаловать в Эль-Кувейт, джентльмены, — сказал я и взял лежащий около меня РПГ-7.

Вскинул гранатомёт на плечо и выстрелил в корму идущей в арьергарде машины.

Взрыв кустарно «усовершенствованной» гранаты к которой я просто примотал проволокой два куска пластиковой взрывчатки, разнёс всю заднюю часть грузовика, распотрошив его, будто зубило консервную банку.

Внизу мгновенно воцарился хаос. Люди начали выскакивать из машин: кто-то довольно грамотно залёг, кто-то лупил в белый свет как в копеечку, кто-то бестолково и глупо метался, а кто-то пытался помочь тем, что был в подбитых машинах.

Три минус один. И ещё минус один. Равно один. Я хладнокровно зарядил гранатомёт второй и единственной имевшейся у меня «спецгранатой», а затем выпустил её по центральной машине. Баллистика у этих самоделок была как у валенка, но с полусотни метров промахнуться по цели типа самоходный сарай было просто нереально. Взрыв распорол огромный обитаемый трейлер в кузове «ошкоша» и поджёг машину. Вот теперь моя позиция точно раскрыта. Первую гранату не заметили, учитывая, что на перекинутой через улицу решётчатой ферме с полуоторванными дорожными указателями, мог расположиться только конченный идиот. Ну, или я. А вот второго выстрела чужаки просто не могли не заметить. Впрочем, это неважно. Всё равно это было предсказуемо. Я скинул вниз привязанный к ферме трос и заскользил вниз, спрыгнув на последней паре метров и укрывшись за кучей мусора на обочине. А теперь твой выход, буря!.. Фронт мириадов поднятых в воздух песчинок ударил как всегда неожиданно. Ещё мгновение назад всё было спокойно, лишь в воздухе дул лёгкий ветерок, да где-то в отдалении слышался всё нарастающий гул. А затем — раз! И откуда-то сверху каньон накрыла исполинская песчаная волна, сметающая всё на своём пути. Воздух стал сух и нестерпимо горяч. Уши заложила от жуткого грохота и воя, а по телу, надёжно защищённому плащом хлестнул обжигающий песок. Я поплотнее запахнулся в плащ, поправил тактические очки и закрывающую лицо куфию и принялся ждать. Не буря должна была прикончить чужаков, но то, что приходит вместе с бурей. Из зданий напротив меня выскочила и двинулась в сторону разбитых машин смутная тень в драном плаще и с длинным самодельным ножом в руке. Откуда-то сверху спустилась ещё одна тень. По улице прошла следующая. Демоны спешили на приготовленный мной пир. Их было немного — от силы пара-тройка десятков. У них не было иного оружия, кроме ножей и цепей, но и этого было достаточно. Ведь они могли успешно воевать и действовать прямо посреди беснующегося песчаного шторма. Я не знал и не хотел знать, кем они были. Может быть, даже людьми. Ведь находил я на телах мёртвых демонов стандартные армейские жетоны. Как я узнал из обнаруженных списков Второго Пехотного, это были бойцы комендантской роты. Что с ней стало? Что превратило обычных «джи-ай» в жаждущих крови и убийств монстров? Не знаю. И не хочу знать. Ради собственного спокойствия. Потому что, как знать — а не ждёт ли что-то подобное и меня? Я и так уже похож на демонов, я тоже перешёл с огнестрельного на холодное оружие, я превосходно знаю город и умею охотиться в буре. Я и так уже почти такой же как они, разве что не убиваю направо и налево, и сохраняю остатки разума. Но что если в будущем… Нет, не хочу знать. Неведение — это счастье. Иногда лучше не находить того, чего ищешь. Спустя несколько минут — как и всегда, очередная буря прекратилась, и двинулся к разгромленной колонне. Повсюду были одни сплошные трупы и немногочисленные раненые, которым для первых было уже совсем недолго. Демоны деловито дорезали чужаков, утаскивая тела в укромные места, чтобы спокойно нарезать себе трофеев. Мне это было не по нраву, но я и не препятствовал — у меня с демонами был нейтралитет… Неожиданно моё внимание привлекла одна из тварей, которая деловито вязала наёмника с двумя серебристыми планками на петлицах — капитан.

— Отдай его мне, — сказал я монстру в человеческом обличие.

Демон злобно зашипел и продолжил своё занятие.

— Отдай, — повторил я, кладя руку на рукоять ножа за поясом.

Тварь вскочила на ноги, повернулась ко мне, выхватила длинный иззубренный клинок, вперила в меня взгляд гноящихся заплывших глаз и злобно зашипела.

— Отдай, — спокойно повторил я. — Сочтёмся.

— Подавись, ублюдок, — выплюнул монстр, с лязгом убирая свой клинок и уходя прочь.

Я присел напротив связанного наёмника, равнодушно оглядел его, достал свой клинок, точильный камень и начать острить лезвие.

Как-то мне стало интересно, а в чём прикол самодельных демонических ножей? Так что я решил сделать себе такой же и теперь время от времени работал над ним. У меня уже была готова рукоять, обвитая тонкими кожаными ремешками, широкая и прочная планка гарды, а теперь осталось только заточить лезвие до нужной остроты…

— Что… — спустя какое-то время прохрипел наёмник. — Что тебе от меня нужно?

Я молча продолжал точить лезвие. Так прошло ещё какое-то время. Солнце поднималось всё выше, наёмник маялся от боли в затекшем теле и от жажды, а я продолжал точить клинок.

— Спрашивай… Чего хочешь… Что тебе нужно… Спрашивай… Только дай воды…

— А подготовочка-то у вас, сэр — того, паршивенькая… — заметил я, откладывая оружие в сторону. — С такой в плен лучше не попадать… «Рэйвенвуд»?..

— Капитан Уокер… Вторая рота первого батальона…

— Мне это неинтересно, сэр. Что вам было нужно в Кувейте? Золото?

— Золото, — подтвердил капитан. Настолько быстро, что я ни капельки не усомнился в том, что он мне сейчас соврал.

— Ну, как знаете, сэр… А что будет если вы не вернётесь… ну, или не выйдете на связь в установленное время? Не знаю уж как там у вас было обговорено…

— Вариант «Арк Лайт», — нервно сглотнул наёмник. — Воздушный налёт и полное уничтожение города. Официально будет объявлено, что Буря Тысячелетия уничтожила здесь всё и всех.

— Неплохо… — прицокнул я. — Видать, американское правительство всерьёз намерено убрать за собой следы ошибок… И это хорошо. Какой срок?

— Через одиннадцать часов.

Я поднялся на ноги, убрал клинок за пояс и зашагал прочь.

— Эй! Освободи меня! Ты же обещал!..

— Что? — недоумённо обернулся я. — Извините, сэр, но я вам ничего не обещал. В любом случае мы тут все обречены, так что не беспокойтесь — я отправлюсь следом за вами через одиннадцать часов.

61

Я сидел на краю обрушившейся дорожной эстакады и смотрел на колоссальный шпиль Башни, высящейся вдалеке. За моей спиной за песчаный горизонт уходило на перегруппировку жаркое и равнодушное Солнце, а ещё за моей спиной была точка эвакуации, до которой мой отряд так и не дошёл.

Рядом со мной лежал телефон с треснувшим дисплеем и чудом сохранившим крохи заряда, который я иногда восполнял. Телефон играл мне и закату тяжёлую и грустную электрогитарную музыку неизвестного мне раньше автора по имени Элия Кмирал под названием «The Line».

Одиннадцать часов моего остатка жизни истекли, но я не чувствовал сожаления.

Время сожалеть и сокрушаться прошло. Я через многое прошёл и многое понял. Единственное, что сейчас вызывало у меня лёгкое неудовольствие — труды последних дней оказались напрасными. Вся найденная и установленная мной взрывчатка у подножия башни… Какой в ней теперь смысл, если скоро город похоронит под собой ковровая бомбардировка? С другой стороны, моя цель всё таки будет воплощена — шестьдесят тонн золота, что свели с ума целый город, будут надёжно погребены под сотнями тысяч тонн камня и металла. Да, когда-нибудь его откопают, но это будет ещё нескоро. Я последний, кто знает тайну местонахождения кувейтского золота, но сегодня я исчезну.

Сожалел ли я о чём-нибудь? Да, как и всякий нормальный человек. Но я примирился с собой и своими грехами. И не выстрелил я в себя тогда совсем не потому, что цеплялся за свою действительно никчёмную жизнь… Нет, вовсе не поэтому.

Просто пока я жив, у меня есть шанс хоть как-то… нет, не исправить, но слегка загладить или искупить совершённое. Мне не вернуть погибших, но я могу хотя бы сделать их смерти не напрасными. Правильно ли я поступаю, продолжая убивать? Я думаю, что да, но я могу и ошибаться — нельзя исключать и такой возможности…

Я ошибался — у меня нет права судить. Но у меня есть право принимать решение — плохие ли, хорошие ли, но решения. А потом пытаться разобраться с их последствиями. А пустить себе пулю в лоб до этого момента — трусость. Так что, полковник Коннорс, Фрэнсис! Если вы меня сейчас слышите, то знайте: вы — трус. Трус потому, что застрелились не от груза пережитого, а от страха пережить ещё больше.

Я нащупал в кармане горсть найденных мной всеми правдами и неправдами армейских жетонов и рассыпал их перед собой. Они упали на песок, и передо мной тотчас же появились мои парни, словно живые.