The Телки. Повесть о ненастоящей любви

Я делаю полшажка в сторону и тянусь поближе к зеркалу, чтобы получше разглядеть висок. Лера, держась обеими руками за замок молнии, тянется за мной. Рот ее все так же полуоткрыт. Гупия какая-то! Лера мычит, я нервно рассматриваю волосы на виске, и тут кто-то начинает настойчиво дергать ручку двери.

— Занто, — пьяно мычит Лера. — Пд-ди обртно, мне неубно! — (Это уже мне.)

— Показалось! — выпаливаю я, так и не обнаружив седины, и делаю полшага к унитазу.

Лера резко дергает замок молнии, потом еще раз. Молнию заклинило.

— Бли-и-и-ин, слмалсь, — гундосит она. Дверь продолжают дергать еще настойчивее.

— Да кому там неймется-то? — раздражаюсь я, вырываю замок молнии из цепких лап женщины-гупии, двигаю к двери и резким движением распахиваю ее.

На пороге качается один из джинсовых парней. «Girls want just sex and money», — влетают в ванную обрывки песни, орущей на всю квартиру.

— Але, ну сколько можно-то? — интересуется он.

— А чо, туалетов в доме мало? — наезжаю я в ответ.

— А чо все позанимали-то? Я уже третий обхожу, — неожиданно мирно продолжает парень.

— Я это… не один, врубаешься? — шепотом говорю я. Парень хватается за дверную коробку и наполовину втягивается в ванную комнату.

— 3-з-здрас-с-сте, — пьяно ухмыляется он, — па-а-а-р-р-дон. Абсдача вышла!

— Ну, все-все, — выталкиваю я его обратно.

— Не, ну ты бы так и сказал, — продолжает он лыбиться. — А чо сразу ж занято, занято…

— Да-да, понятно, — я пытаюсь дернуть дверь на себя, но чувак вцепился в нее мертвой хваткой.

— А эта… ик… как ее… ик… неважно… Она ничего, да, чувачок?

— Жесть просто, — согласно киваю я, снова пытаясь дернуть дверь на себя.

— Ну ты, это… расскажи потом. — Он наконец-то отпускает ручку двери, чтобы обеими ладонями обрисовать в воздухе женский силуэт, — Какая производительность, какие ресурсы, какой потенциал. Понимаешь?

— Понимаю, понимаю, — отвечаю я, закрывая дверь.

— Буэнос ночес! — из-за двери раздается пьяный ржач и удаляющиеся шаги.

Я выдыхаю и поворачиваюсь к Лере. Она сидит на унитазе, склонив голову набок и прислонившись спиной к стене. Ее глаза закрыты, дыхание ровное. Руки лежат на коленях, пальцы застыли так, словно она все еще пытается справиться с моей молнией. Рот Леры полуоткрыт.

Я плюю себе под ноги и валю из ванной. Возле двери почему-то сидит на корточках и что-то бубнит себе под нос джинсовый парень. Завидев меня, он поднимает голову и интересуется:

— Чо, все? Так быстро? Укатал до конца?

— Нет, — злобно бросаю я, — там еще осталось. Иди доеби!

Удивительно, но он послушно встает и двигается в сторону ванной. Такие дела…

На обратном пути я снова прохожу мимо комнаты с арочным входом. Там продолжает играть «Lift Me up» Moby, и кто-то подпевает. Судя по тому, что я прохожу мимо уже третий раз, мелодия играет на реверсе уже часа два, не меньше. Подпевающий, видимо, тоже на реверсе. Или еще на чем-то. Мне становится интересно, я делаю шаг в комнату и застываю на пороге. Во всей огромной комнате — только невероятных размеров жидкокристаллический телевизор на стене и кресло. На экране — клип Moby. В кресле перед телевизором, спиной ко мне, сидит огромный мужик, которого я не видел в гостиной, и подпевает:

— Lift me up! Lift me up! Higher and higher!

Я разглядываю его шею, и отмечаю, что она толщиной с бревно. Вот бычьё-то! Заслышав движение, мужик прекращает подпевать и кричит, не оборачиваясь:

— Закройте дверь!

Я в ужасе осматриваюсь и врубаюсь, что тут нет двери, только арка.

— Закройте дверь! — снова кричит он. Мне становится страшно.

— Закройте дверь, дайте музыку послушать! — орет он еще громче и порывается встать. Я прячусь за угол. Мужик встает, подходит ко входу в комнату, осматривает арку, и, естественно, не находит двери.

— Блин, нет здесь никакой двери! — раздраженно говорит он и садится обратно. Берет пульт, нажимает на кнопку и ставит трек на начало…

Я проскальзываю мимо арки и иду по коридору до кухни. Там уже никого нет. Я собираю со стойки остатки здравицы и делаю две жирные дороги. Убрав их, подумываю поскрести еще, чтобы забрать остаток с собой, но, вспомнив про ментов, решаю ехать пустым.

Оказавшись на улице, я одновременно думаю о Кате, о плачущем Лехе, об унижении, о спящей Лере, об удолбанных Косте с Игорем, которые, скорее всего, и уничтожили добрую половину надписи на стойке, наврав все, что это не их кайф. Еще я думаю о том, какой я несчастный, желаю Ринату скорейшей импотенции, Кате — всевозможных венерических болезней, а ее подруге (я все еще надеюсь, что именно Маша ее во все втянула, хотя какое теперь это имеет значение!) — бесплодия.

Сев в такси у ресторана «Ваниль», ловлю себя на мысли, что надо бы завтра узнать, чем же ширнули этого быка — фаната Moby?

Домой я приехал все еще в состоянии торча. Чтобы направить бушующую внутри энергию хоть в какое-нибудь русло, я начал перекладывать вещи в шкафу: джинсы, футболки, рубашки, пиджаки. Дойдя до свитеров, вспомнил про безвременно ушедший от меня свитер, отчего немедленно погрузился в глубочайшую депрессию. Даже на пол сел.

Отвратительно! Причем все из-за телок. Раздеваешься где попало, а потом тебе говорят, что никто твой свитер в глаза не видел. Реально, на меня накатывает такая истерика, что хоть выходи на улицу и бей морду первому встречному. Или вали в клуб догуливать… В итоге иду в ванную и безуспешно мастурбирую там минут двадцать, прокручивая в голове самые сногсшибательные образы — от групповухи ввосьмером до двух молоденьких студенток, похожих на Кайли Миноуг. Вместе с образами студенток в мои фантазии вторгается Катя, разбивая подступающий оргазм в мелкие осколки. Фак! Сволочь, стерва! Мало того что искромсала мое только родившееся чувство, она у меня еще и право на онанизм отнимает! Я хватаю с полки шампунь и запускаю им в стену. Пластиковый тюбик отскакивает от стенки и чуть-чуть не долетает до кончика моего носа. Я уворачиваюсь — и вижу в щели, между стиральной машиной и стеной, потерянный свитер. Выудив его оттуда, я обнаруживаю на рукаве огромную дырку с влажными краями. Отпускает.

Все сжимается и становится каким-то мимолетным, врубаетесь? Вещи, служившие годами, превращаются в труху в течение месяца, любовные истории, разворачивавшиеся прежде на протяжении многих месяцев, теперь стартуют, развиваются и сходят на нет за три дня, даже эффект от употребления кокаина свелся к минимуму. Теперь все укладывается в тридцать минут: и необъяснимая радость, и энергетический подъем, и отпускающая истерика, и даже депрессия, которая теперь возникает не на следующее утро, а сразу же по приезде домой. Все вдруг стало каким-то сильно разбодяженным и поддельным — и чувства, и наркотики, и даже свитера Etro. Фэйк, одним словом.

Я выхожу из ванной, иду в комнату, врубаю компьютер и начинаю агрессивно читать в микрофон текст, вызванный нахлынувшими чувствами:

Фэйк — татары, косящие под хип-хопперов и танцующие брейк!

Фейк — левый тюнинг на «бэхе» в автосервисе у бара «Швейк»!

Фейк — телка говорит, что любит, облизывая шоколадный кейк!

Даже в ресторане стейк, поджаренный с кровью, и тот фейк!

Джинсы за четыреста долларов, в бутике на Кузнецком,

Кокос, вырубленный на улице Елецкой, Любовь… сводящая…

нет, не то…

…девушка Катя, сука на Праде турецкой…

— нет, говно какое-то…

Иссякнув, я отключаю микрофон. Господи, как же плохо-то… где-то в закоулках сознания рождается мысль о том, что имидж лузера-бунтаря хорошо продается. От этого меня мутит. Я тянусь за бутылкой колы, нервным движением наполняю стакан, расплескав на пол и колени. Залпом выпиваю колу, и минут через пять меня тошнит. Хорошо, что не на клавиатуру…

Упав на диван, я проваливаюсь в сон. Последнее, что я помню, — это звонок мобильного. Рита без прелюдий выпаливает: