The witch's curse
Шрифт:
Это тело стало превращаться: чувства начали обостряться, сила возрастать. Девушка закрыла глаза, чтобы утихомирить всю ту бушующую бурю, которая не давала ей покоя. Надо сосредоточиться, ведь необдуманность может привести к еще большим последствиям. Кэролайн понимала, что это только самое начало. Через несколько часов она захочет крови, и кто может знать, как тогда она себя поведет. Сейчас она уже на грани, а что будет потом? Кто сможет удержать ее, когда она между жизнью и смертью, и до пропасти один шаг, ведь пропасть — это вовсе смерть — становление вампиром?
Девушка вышла на дорогу, где
Задумчиво прикусив губу, Кэролайн прокутила разговор с Бонни, где она ясным языком сказала, что ей нужно немного побыть одной. Бонни ее не так поняла?
Солнце уже взошло и освещало добрую половину земли. До свадьбы и коронации еще есть время, но есть ли время у Кэролайн?
Не мешкая ни секунды, Форбс забралась на лошадь и решительно пришпорила ее. Теперь каждая секунда для девушки была драгоценна. Надо было узнать у Кола о теперешнем ее состоянии.
Девушка не знала дороги, но она точно помнила, что в нескольких местах нужно свернуть. Больше всего она боялась заблудиться. Но к удивлению она смогла вспомнить маршрут: каждую тропинку, каждое дерево и каждый куст. Возможно, это одно из преимуществ вампиров, но сейчас Кэролайн была даже в какой-то степени благодарна, ведь тогда бы она точно не смогла найти дорогу домой.
Девушка нахмурилась, даже в мыслях слово «домой» было таким необычным на вкус, чересчур горьким, но родным до боли в сердце. Возможно, она неосознанно приняла этот мир и все, что с ним связано; стала его частью.
Всю дорогу Кэролайн чувствовала себя нормально, если не считать легкой головной боли, и ярко-горящего солнца, которое оставляло на ней невидимые ожоги. Девушка уже смирилась и сосредоточенно смотрела перед собой. Когда ей казалось, что она выйдет из-под контроля, она считала до десяти настолько медленно, насколько это было возможно, и вскипающие чувства быстро остывали.
Неожиданно Форбс уловила звук, больше походящий на волну радиоприемника. Шуршащий звук, будто росток, разрастался и превратился глухую фальшивую ноту, которая вдалбливалась в голову девушки. Кэролайн стиснула зубы и схватилась за голову. Противный звук сводил сума и не давал покоя. Форбс заволновалась, и об этом свидетельствовало несчастное сердце, отстукивая, вероятно, чечетку. Ей казалось, что она не выдержит этого, что из ушей вот-вот пойдет кровь, но ничего не происходило. Нервозный звук исчезал, словно это была галлюцинация подсознания. Так было несколько раз, и Кэролайн была обеспокоена. Ей было страшно, ведь она осталась со своим горем совершенно одна, ей некому было помочь, и это наводило ужас.
Длительная дорога не столько угнетала, сколько наводила стресс. За несколько часов Кэролайн стала, словно не своя. Ее пустые глаза, тускло смотрящие вперед, не выдавали никаких эмоций; они не блестели, в них больше не отражался красочный мир, только его серые оттенки.
Она пыталась держаться, но внутри нее шла борьба, из которой было трудно выйти победителем.
Когда на горизонте показались каменные строения замка, Кэролайн, как назло,
почувствовала голод. Она уже не стала придавать значение солнцу, безжалостно бьющему ее по лицу; все, что она ощущала каждой клеткой тела, это страшный голод, который стягивал желудок в тугой узел. В какой-то момент Форбс подумала, что ее стошнит. Сообразив, она смекнула, что таким образом тело подталкивает ее к обращению.Кэролайн вцепилась в поводья и вжалась в седло. Настолько плохо она не чувствовала себя никогда. Легкое головокружение преобразовалось в жесткую головную боль, как будто по голове били молотком. Тело стало ломить, как при лихорадке. Девушка даже ощутила озноб и едва заметно задрожала. Долгая дорога плохо сказалась на ней.
Подъехав к замку, Кэролайн обессилено слезла с лошади и пошатнулась. К девушке подбежали стражники и, взяв под руки, ввели в замок. Через несколько минут она оказалась в своих покоях.
Все было как в тумане. Девушка сидела на кровати и смотрела на стену, точно на ней написано что-то интересное. Даже появление Бонни, никак не отразилось на Форбс.
— Кэролайн? — в который раз окликнула ее Бонни, но Кэролайн немного поежилась и перевела пустующий взгляд на подругу, которая видя страдания девушки, была готова расплакаться.
— Все кончено, Бонни, — отрешенно констатировала Кэролайн, и в ее насыщенно голубых глазах блеснула слеза. — Почему ты ушла? — резче спросила она. — Почему оставила меня там одну?
Бонни растерялась от неожиданно вопроса девушки, пропитанного злобой и горечью.
— Ты же сама сказала, чтобы мы ехали без тебя, — Бонни непонимающе нахмурила брови.
— Я сказала, что мне нужно немного побыть одной! Я не просила, чтобы вы уезжали!
Кэролайн молниеносно встала с кровати и одарила подругу испепеляющим взглядом. Девушка не могла с собой ничего поделать. Накопленные чувства, которые она так старательно держала в себе, вырвались наружу. Форбс была настолько разгорячена, что, казалось, может убить Бонни, не рассчитав силы.
— Что с тобой? — осторожно спросила Бонни и подошла к Кэролайн. Беннет поняла, что за время их с Колом отсутствия с Кэролайн что-то случилось, и она хотела понять что именно.
— Со мной? Со мной все в порядке! — словно воспринимая все слова Бонни в штыки, ответила Кэролайн.
— Кэролайн, я точно помню, как ты сказала мне, что доедешь сама, что тебе нужно время, чтобы все обдумать. Ты нас попросила уехать, — поняв, что блондинка не причинит ей вреда, девушка положила руки Кэролайн на плечи, чтобы подбодрить. Бонни была уверенна, что если даст Форбс понять, что ей можно довериться, то она успокоится и все расскажет. Но теория потерпела крах.
Кэролайн с некой брезгливостью осмотрела руки Бонни и скинула их.
— Я не говорила этих слов, — уверенно заявила Кэролайн, но сомнение поселилось в ней. Девушка замерла. Только сейчас она заметила, что Бонни говорила правду. Пускай это другой век, но Форбс точно знала, когда Бонни врала, а когда говорила правду. И сейчас это был один из тех случаев, когда темноволосая говорила искренне.
Кэролайн посмотрела на Бонни, на лице которой прочерчивалось волнение. Неожиданно чувство вины нахлынуло на нее волной. Боже, что она наделала?