This is...

До самого вечера развлекались они, оттаял Фран, показал он озеро заветное - свое любимое, приготовил чай и угостил путешественника. А вечером, когда Тсунаеши устроился в сарае на мягком сене, пришел к нему.

– Ты забрать меня хочешь с собой, - словно мысли читал юный иллюзионист.

Тсунаеши кивнул.

– Такое у меня задание. А еще - невесту себе найти в этом краю.

– И кого же ты выбрал?
– вроде и безразличен Фран, а сердечко заходится, боится он потерять первого, кто понравился ему, кто принял его талант и дар.

Тсунаеши покраснел, как маков цвет, губы его шевельнулись, но ни звука не слетело с них.

– Что?

Повторил Тсуна, громче, но все равно неразборчиво, кулаки сжимая.

– Не понял, - покачал головой Фран.

– Ты мне нравишься!
– выпалил младший сын Советника и еще пуще краской залился.

Склонил голову иллюзионист, как птичка любопытная. И улыбнулся, отчего Тсуна дар речи потерял. Не верил он, что можно разбудить чувства Франа.

– Ты мне тоже нравишься. Поэтому поеду я с тобой, как жених твой. Ну, или невеста, - подумав немного, решил иллюзионист. В конце концов, он не только шляпы создавать умеет.

Тсунаеши рассмеялся, на душе его стало светло и радостно, обнял он Франа, а ладони горели, словно сжимал он в них трепетную бабочку.

Вместе вернулись они в Вонголу.

А там уже - шум, крики, скандал. Бьякуран привез с собой Юни, прелестную принцессу Аркобалено. А вот Занзас презрел прямой указ отца и привел в дом наследника семьи Супербиа, Скуало, Второго Императора мечей звание носящего. Поговаривали, что руку в бою с Первым потерял он, да никто убедиться не осмеливался.

Емитсу лишь тяжело вздыхал, да папкой с документами обмахивался, пока верная Орегано ему чай подносила. Да и согласился с выбором среднего, не переспорить упрямство Занзаса, коли что втемяшил он себе в голову. На младшего он и вовсе рукой махнул, почти и не заметив иллюзиониста.

– Дети мои, хочу проверить, каковы ваши избранни… ки, - отпил успокоительный сбор, - в хозяйстве. Хороши али нет, спорится ли у них дело. Поэтому даю задание испечь пирог к завтрашнему утру, в лучших традициях испечь, в мафиозных.

Закручинился Тсунаеши, что ему делать? Маленький еще Фран, печь не умеет, да и жалко его к плите подпускать, обожжется еще. А сам Тсунаеши разве что традиционную кухню японскую знал и готовить умел, как учила его матушка.

– Не переживай, - погладил его по волосам маленький иллюзионист.
– Я подрасту и всему-всему научусь.

Улыбнулся Тсунаеши, на сердце сделалось так горячо-горячо, глаза защипало. Ну, как от такого чуда отказаться можно?

Поэтому позвонил он другу своему лучшему, самому близкому, Хаято Гокудере. Сестрица у него мастерицей славилась в кулинарии, у кого как не у нее помощи просить? Бьянки с радостью согласилась испечь пирог во имя любви, и Тсунаеши с легким сердцем положил трубку.

Не ладились дела у других сыновей. Не было никого искусней Скуало в искусстве ратном, мечом владении, но готовить не учил его никто, чай не девица. Поэтому испек он обычный кекс, без начинок вкусных да сладких.

Мала была Юни, не доставала до полок высоких, падала со стульев лакированных. На помощь пришел ей помощник заботливый, Гамма Электрический. Вместе выполнили они задание Советника, да вот только получилась у них обыкновенная шарлотка. Убийцей был Гамма, не поваром.

Страшный вид имел пирог, преподнесенный Бьянки. На вытянутых руках отнес его Тсунаеши и поставил перед отцом. Уж больно сильный аромат яда исходил от него.

Попробовал Емитсу кекс Скуало.

– Не то, - скривились его губы.

– Оригинально, - удостоилась шарлотка.

Но пирог Тсуны….

– Великолепно! Истинная отравленная кулинария, как раз в духе мафии. Рад, что из тебя что-то получилось, Никчемный Тсуна.

А тот и рад, что отстали наконец от него и Франа.

– Даю вам задание на завтра подготовить костюм в стиле мафии.

И снова Юни попросила помощи, на этот раз у родственников. Дядя Реборн и дядя Верде, могущественные Аркобалено, создали ей костюм, от бед разных защищающий, блестящий, цвета ртути текучей.

Скуало заказал мундиры черные, со знаками непонятными. Доволен остался Занзас, по вкусу ему пришлась задумка будущего супруга.

Вспомнил Тсунаеши, что в друзьях его сила. И попросил нареченную Гокудеры, Хару, сшить ему костюм настоящего мафиози.

Снова работой младшего остался доволен Емитсу.

– Устроим мы завтра званый вечер, объявим о чувствах ваших светлых, да о будущих союзах великих, - решил он, на сыновей своих глядя.

А Тсунаеши никак оторвать взгляда от Франа не мог, и мальчишка сжимал его руку в своей, словно и отпускать не собирался.

Сиял его лягушонок на балу, красивый, искренний, светлый. Насмотреться не мог Тсунаеши, надышаться на него, то и дело брал за кисть тонкую, гладил пальцы хрупкие. Краснел Фран, улыбался застенчиво, даже гласные растягивать прекращал от смущения великого.

Беда пришла, откуда не звали. Появился на вечера Рокудо Мукуро.

– Слышал, нашел ты мне ученика, Тсунаеши-кун, ку-фу-фу, - блеснул он алым глазом, схватил Франа и утащил к себе в логово.

Бросился за ним Тсунаеши, а его уже и след простыл. И рад бы он потребовать возвращения Франа, да разве поспоришь с приказом дона Вонголы, Девятого босса семьи. Лягушонок должен стать учеником Рокудо.

Только и осталась у Тсунаеши, что шапка в форме лягушки.

С тех пор десять лет уж минуло. Занзас возглавил семью и сразу же отстранил от дел отца своего, даровал покой ему. Чтобы не придумывал больше глупых заданий, не неволил сильных воинов капризами своими. Женился Джессо на прекрасной Юни, двое ребятишек-близняшек родилось у них.

И только Тсуна продолжал ждать своего лягушонка, на шапку его глядя. Не смыкал очей по ночам, рассвета поджидаючи. Все казалось ему, что вот-вот придет его лягушонок. И боялся он злых дел Мукуро, боялся, что отвратит тот Франа от света, погубит внутреннюю теплоту его, что так полюбилась Тсунаеши.

Фран появился среди белого дня, в маленьком доме Савады, когда тот цветы поливал. Анютины глазки, скромные, незаметные, но такие душевные и красивые цветы. Кого-то неуловимо они напоминали Тсунаеши.

– За шапкой своей пришел я, - тянул по-прежнему гласные, а лицо - бесстрастнее камня. Сжалось сердце Тсуны, кровью обливаясь. Принес он из дома шапку заветную, до последней складочки запомненную.

– Хотел я сжечь ее, да не смог, - пальцы гладили темную поверхность.
– Не смог, рука не поднялась.