Тиара боли

– Жаль, что пришлось оторвать тебя от любимой игрушки, – необычайно проникновенный и глубокий голос Иды колебался от невинной юности до чувственной зрелости, и обладал гипнотической силой.

Пентхаус, немногим уступавший по площади каждому из этажей лупанария, разделялся на несколько залов покоев Иды, и таинственный альков Госпожи, куда кроме стражей заходили лишь старшая хозяйка Кара и трое немых слуг. Он находился за дверью из цельного камня, и имел собственный лифт к отдельному выходу из Гоморры. Неизбежно поползли зловещие слухи о сокрытых тайнах, и о том, что изредка в альков приводят рабов, которые больше не возвращаются.

Единственное помещение, где всевластная владелица плоти и душ принимала гостей, слегка походило на тронный зал. В нём не было окон, и, несмотря на немалую площадь, стены давили зловещими фантасмагориями гнетущих фресок и барельефов. Как и в покоях хозяек, здесь царили вульгарные оттенки красного цвета, но обитель Госпожи представлялась взглядам намного мрачнее и помпезнее. Купольный потолок её покоев в античном стиле украшали скульптуры в виде человеческих метаморфоз, и невообразимые, фантастические фигуры будто вырывались из камня, тяжело нависая над залом.

Сейчас здесь не было слуг, и Госпожа сама неспешно наливала креплёное вино цвета венозной крови в высокий бокал. Возраст Иды было невозможно угадать. Точёное, как стилет, её тело обладало безупречной стройностью, подчёркнутой длинным облегающим платьем из пурпурного бархата. Вьющиеся густые и тяжелые волосы придавали ей образ Горгоны, а кожа была безупречна, как мрамор в руках гениального мастера. Каждое, самое незначительное движение, дышало великолепной грацией и очарованием. И только глаза на её безупречном лице говорили о том, что эта языческая богиня пришла в мир не ради красивых легенд. Цепкие, жестокие, цвета гноящейся раны, они притягивали своей нечистой угрозой и болезненной желтизной, подавляли волю, и лишали физических и духовных сил.

– С вашего позволения у меня ещё будет довольно времени для забавы с ним, – почтительно ответила Я-Ли своей Госпоже, – Ваша воля для меня прежде всего.

Ида одарила хозяйку полуулыбкой, и указала на одно из массивных кресел, веля располагаться для разговора. Сама она в обманчиво-расслабленной позе устроилась на огромном диване, обитом мягкой кожей. Многим в нездоровых фантазиях, и благодаря гнетущей атмосфере пентхауса, казалось, что она слишком напоминает человеческую, хоть и выкрашена в чёрный цвет.

– Обитатели нашего маленького мира не могли не заметить, что я разгневана. И они правы. Но гнев этот направлен не на моих любимых хозяек.

При этих словах двери снова распахнулись, и в покои вошли семь владычиц Гоморры, ведомые синеволосой нимфой с высокой и сочной грудью, видневшейся в манящем декольте терракотового латексного комбинезона. Долго и верно служили они своей повелительнице, и каждая, посвящая себя пылающему водовороту страстей лупанария, принимала новое имя, как и большинство обитателей Гоморры. Но, в отличии от рабов, жрецов и жриц, и гладиаторов арен развращенной обители, для хозяек эти имена были не красивой маской, а второй неотделимой сущностью. А для Я-Ли – единственной, ибо она отказалась от всякой жизни вне стен лупанария подобно самой Госпоже.

Повинуясь жесту горгоны, все они опустились в кресла, расположенные полукругом перед её диваном. Каждая из хозяек была непохожа на остальных, выделяясь собственным стилем от садистской строгости до притворной сладкой нежности и лживой невинности. И у каждой была собственная судьба, свившая жизненный путь от обывательского тепла до порога храма наслаждений.

На несколько минут воцарилась тишина. Хорошо изолированные стены не пропускали звуков происходящего в лупанарии, а Госпожа медленно допивала вино, предаваясь сокрытым мыслям. Прочие молчали в терпеливом ожидании. Наконец, Ида, отставив бокал на каменный столик, обратилась к своим хозяйкам:

– Сегодня до меня дошли дурные вести из внешнего мира. Наши давние недоброжелатели нашли себе новых союзников. Долгое время одно особое ведомство сохраняло нейтралитет, но мой источник убеждён, что на этот раз руководство спецслужбы отступило от своих принципов.

– Но Госпожа, разве у нас в гостях не собирается весь цвет нации? – иронично и самонадеянно пропела огненно-рыжая ведьма с шальными глазами, – Жертвы собственных желаний будут служить нам и защищать нас на самых высоких уровнях. Стоит ли Вам волноваться?

Эта дерзкая женщина была самой вздорной и жестокой из хозяек, и лично снисходила до наиболее высокопоставленных клиентов, чтобы жадно впитывать их страсти, всей своей пылающей душой ощущая, какую силу имеет пламя пороков.

– Тильда, – улыбнулась Ида идеальными чувственными губами так, что у любого неподготовленного собеседника перехватило бы дыхание, – Я не сержусь на глупую болтливость. Обещаю, что моя любовь будет с тобой даже если тебе придется урезать язык.

Ведьма вжалась в кресло, и потупила взгляд, пряча дерзкие огоньки жгучих зрачков. В этом мире власть Госпожи не имела границ, и никто не знал, и не хотел бы узнать, всей силы её гнева, рождающегося в ласковых речах.

– Я надеюсь, – мелодично произнесла горгона, бросая пронзительные опасные взгляды на своих хозяек, – что вы все будете чутки и гостеприимны к нашим новым гостям. Они должны познать силу пламени, прежде, чем увидят языки огня. И внемлить зову глубины тёмных вод не успев распознать их невозвратную бездну. Ибо здесь, в Гоморре, правда – есть величайшая ложь.

Единым жестом женщины склонили головы в знак послушания Госпоже Гоморры и её безмерной мудрости. Их истинное оружие – не громкие звания и статусы сладострастных клиентов. А суть познания человеческих слабостей и тайных желаний. И горгона не собиралась полностью зависеть от возможностей последователей её культа, а желала явить свою власть всякому, кто отважится вторгнуться в её владения.

Сладким потоком лились вкрадчивые речи Госпожи, насмешливо и похабно скалились многоликие метаморфы под высоким куполом и тяжелыми каплями разлетались брызги её вина в неподвижном бокале. Тёмный мир Гоморры, пронизанный зловещими тайнами, гибельным омутом готовился поглощать всё новые души, взламывая защиту их наигранной добродетели как устричную раковину, чтобы обнажить хлипкую сущность человеческого естества.

Но в желтизне глаз горгоны Я-Ли впервые привиделась тень сомнения. Она вдруг поняла, что нечто тревожит всесильную Госпожу, быть может такое, чего она ещё и не ведает сама. И самая юная из хозяек готова была готова бороться против любого врага, осмелившегося угрожать её миру. На краткое время хищницей была забыта даже собственная игрушка, брошенная в подземелье в ожидании предстоящих мук. Я-Ли могла позволить себе отвлечься и растянуть свою жестокую месть. Ведь у её пленника не было ни единого шанса на спасение.

«Я ещё жив. Я ещё человек. Я мужчина», – шептал себе несчастный юноша, обхватив себя за плечи и извиваясь на полу своей камеры. Хозяйка так часто и глубоко проникала в него, что только её виртуозное владение орудием и опыт обращения с плотью уберегли жертву от смертельных разрывов. Ведь не мучительной смерти желала она ему, но мучительной жизни. И была очень старательна в своих стремлениях. Молодой человек уже начинал забывать, когда-то он считал своим призванием овладевать женщинами, а не принадлежать им. Он с трудом сводил ноги, много плакал и отвыкал от звуков собственного голоса, поскольку хозяйка запрещала ему говорить. Но жестокость и мстительная злоба Я-Ли не могли отобрать его снов. Она так и не призвала своего пленника вновь этой ночью, и юноша смог снова провалиться в спасительное забвение.