Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

В месте переправы Хуан-хэ имеет широкое, до полуверсты, галечное русло, хотя основной фарватер реки едва ли превышает сто пятьдесят сажен [300 м]. Общее направление долины, как уже и указывалось выше, восточно-западное с большим или меньшим уклонением к северу или югу. Освободившись от причала, ладья обыкновенно отдавалась воле течения ибыстро неслась вниз по реке, но, следуя излучине, в то же самое время постепенно приближалась к противоположному берегу; перевозчики при этом усиленно работали гигантскими веслами, заменяющими руль, и, несмотря на смех, шутки и песни, всегда успевали в нужный момент пристать к твердой земле и ловко закрепить ладью к устоям солидными канатами.

На правом берегу экспедицию встретили чиновники города, проводившие нас до предназначенного путешественникам места стоянки – храма Вю-цзы-мяо [251] . Вначале нам предложили остановиться внутри города, но я уклонился от такого рода расквартирования экспедиции и предпочел избрать изолированный китайский храм, красиво расположенный на высотах, окаймляющих оазис с юга. Отсюда можно было любоваться Гуй-дуем, прелестным осенним расцветом листвы его садов и прилежащими горами, разорванными могучей рекою Хуан-хэ. Листопад значительно усилился, и светлая лента реки выделялась особенно резко.

251

Или, иначе, Нань-хай-дьянь – «Южная морская гостиница». (Примеч. П. К. Козлова)

По утрам и вечерам по дорогам оазиса и в окрестных лощинах мы замечали движение каких-то фигур, бродивших из стороны в сторону. В бинокль хорошо было видно, что это женщины [252] , согнувшись, аккуратно подбирали в особые мешки опавшие листья и навоз животных, служившие им топливом.

Длинная нить тангутских караванов, проходящих через оазис, почти не прекращалась, так как здесь скрещивались пути в Лавран, Рачжагомба и Синин.

Оазис Гуй-дуй лежит на высоте 7440 футов [2268 м] над уровнем моря и состоит из маленького уездного города Гуй-дэ-тина, обнесенного крепостною стеною, и нескольких сот фанз с лугами, пашнями и садами, рассыпанными по берегам двух речек: западной – Дун-че-гоу [253] и восточной – Лан-дю-гоу [254] , впадающих в Хуан-хэ справа [255] . Между речками, разделяющими оазис на три части – восточную, среднюю и западную, причем первая и последняя узкими длинными лентами убегают в глубь ущелий – залегает горная гряда, протянувшаяся с юга на север и увенчанная на своей оконечности, в двух верстах от города, большим храмом и пагодой, расположенной на соседней с храмом командующей вершине [256] .

252

Женщины вообще исполняют здесь самые трудные и кропотливые работы. (Примеч. П. К. Козлова)

253

По-тангутски – Дун-че-лун. (Примеч. П. К. Козлова)

254

По-тангутски – Лан-дю-лун. (Примеч. П. К. Козлова)

255

Вместе с городом оазис занимает площадь, приблизительно равную двум квадратным верстам. (Примеч. П. К. Козлова)

256

По словам Потанина, местность вокруг Гуй-дуя носит название Сань-коу, или «Трехречье», или Сань-тунь – «Трехградие», или, наконец, Си-ши-ла-ху, что значит «Сорок деревень». Название Гуй-дуй (в этом отношении мы с Потаниным совершенно солидарны) – китайское; среди тангутов оазис известен под именем Чика, то есть «Собака». (Примеч. П. К. Козлова)

Построенные около трехсот лет тому назад город Гуй-дуй и его крепостные стены со стороны дунган подверглись разрушению и были в свое время отделаны заново. К сожалению, о первоначальном Гуй-дуе, интересном в историческом отношении, не сохранилось даже достоверного письменного источника, так как, по словам китайцев, все имеющиеся описания сильно приукрашены.

В настоящее время общее число жителей в Гуй-дуе достигает девяти с половиной – десяти тысяч душ, из них три четверти приходится на коренное китайское население и только одна четверть – на хара-тангутов. После своего восстания дунгане здесь не селятся; только две дунганские семьи остались жить в городе по-прежнему.

За крепостными стенами, вблизи ямуня, скрываются лишь немногие китайские купцы и ремесленники, главный же базар сосредоточен вне города и составляет несколько улиц, заполненных китайскими глинобитными фанзами-лавками. За право торговли купцы вносят в ямунь семь-восемь лан серебра ежегодно; торговцы средней руки платят лишь один-три лана, а за «лотки» не взимается никакой платы; в лавках держат преимущественно хлеб, чай, материи и прочие предметы первой необходимости. Все перечисленные товары обмениваются на сырье (шерсть, кожи, овчины, масло, скот), доставляемое номадами, с коих тоже взимается за право пребывания в городе семьдесят чох с головы животного.

В некотором расстоянии от города, ближе к горам, живут китайцы и оседлые тангуты, занимающиеся огородничеством, хлебопашеством и скотоводством. На огородах разводят преимущественно лук, редьку, морковь, капусту, горох, бобы, картофель, а также огурцы, дыни и арбузы. На полях возделываются: ячмень (двух сортов), пшеница, крупный и мелкий горох, просо, мак и пр. В Гуй-дуе земля расценивается очень дорого: так называемая «му», или одна шестнадцатая часть десятины стоит около десяти – двадцати лан серебра; кроме того, с каждой му полагается еще вносить в ямунь меру [257] зерна или точнее: с двух му – десять – одиннадцать фунтов зерна.

257

У китайцев нашей мере до некоторой степени соответствует «шин». (Примеч. П. К. Козлова)

Богатые китайцы располагают участками в сто двадцать «му», землевладельцы средней руки довольствуются восемьюдесятью «му» [258] , а бедняки – восьмью или десятью «му». Китайцы вообще любят землю [259] и возделывают ее с заботой и усердием, собирая средний урожай сам-восемь и больше. Первый пахарь на сухих полях в Гуй-дуе появляется седьмого – девятого февраля, а недели через две он уже обрабатывает землю, с осени «напоенную влагою». Система оросительных каналов у китайцев доведена до совершенства. Вдоль этих каналов красуются тополя (Populus Przewalskil и Р. Simoni), реже встречаются заросли хармыка, тальника или ивы (Salix babilonica) и облепихи, к которым в долине Хуан-хэ выше оазиса примешиваются кусты барбариса (Berberis caroli), а ниже – порядочные деревца тамарикса (Tamarix Pallasi). В самом оазисе по садам нередка сирень Syringa pubescens var. tibetica и шиповник или дикая роза (Rosa) [260] .

258

Хотя чаще сорока или шестьюдесятью му. (Примеч. П. К. Козлова)

259

Безземельные китайцы не в почете. (Примеч. П. К. Козлова)

260

Из травянистой растительности за поздним осенним временем собраны лишь марьин корень, или пион (Paeonia rautari) и Sorbaria Kirilovi. (Примеч. П. К. Козлова)

По берегам быстрых прозрачных речек, омывающих оазис, всюду виднеются ряды мельниц, образцово работающих.

Из фруктовых деревьев в Гуй-дуе больше всего славятся груши (трех сортов), приносящие отличные плоды, в свою очередь также подразделяющиеся на сорта, а именно: тьян-ли – крепкие, сахаристые, несколько тяжелые для желудка груши; дунго-ли – идущие больше в мороженом виде, и, наконец, самые сладкие и сочные груши, известные под названием вуар-ли. Грушевые деревья имеются почти около каждой фанзы; состоятельные китайцы исчисляют свой доход в тридцать пять лан [261] , средние обыватели – на половину меньше, а бедняки получают лишь одну четверть или даже одну пятую того, что имеют крестьяне средней руки.

261

Цена груш в зависимости от качества и времени колеблется между пятьюдесятью – восемьюдесятью копейками за сотню, считая на наши деньги. (Примеч. П. К. Козлова)

Груши так же, как и прочие фрукты – абрикосы и черешни, сбываются в Синине, Гумбуме и даже в Лань-чжоу-фу, где они, как говорят, в цене.

Та часть населения Гуй-дуя, которая занимается скотоводством, разводит, главным образом, рогатый скот, баранов, яманов, ослов, мулов и лошадей; в городе многие обитатели имеют свиней, а куры составляют необходимое достояние каждого поселянина.

Гуйдуйские китайцы – народ скорее угрюмый, нежели веселый; пение можно услышать лишь изредка, да и то на устах молодежи, распевающей иногда по вечерам только для того, чтобы нарушить жуткую окружающую их тишину и заглушить собственный малодушный страх; так, по крайней мере, мне поясняли старые китайцы.

Мужчины большею частью крайне ленивы, медлительны и апатичны, а женщины, наоборот, чрезвычайно трудолюбивы и успешно исполняют все домашние и полевые работы; осеннею порою нам пришлось наблюдать женщин, сотнями занятых, помимо сбора сухих листьев, еще и кропотливым трудом по орошению пашен. Походка представительниц прекрасного пола легкая и грациозная; при встрече они держат себя очень приветливо и непрочь поболтать с посторонними. Китаянки не лишены известной доли гордости; среди них довольно обыкновенны случаи самоубийств [262] , являющихся следствием стыда или какой-нибудь горькой обиды. Так, например, однажды в Гуй-дуе произошел следующий случай: молоденькая женщина, только недавно вышедшая замуж, проходила как-то летом вдоль поля, засеянного бобами; искусившись аппетитными овощами и не видя кругом ни одной живой души, она набрала их целую корзиночку и отправилась домой. В этот момент за ее спиной раздался грозный окрик мужчины, который, выбранив несчастную за воровство, ударил ее по лицу. Вернувшись к мужу, бедная женщина выбросила злосчастные бобы и, не показываясь никому на глаза, бесследно исчезла. Говорят, что с горькой печали она окончила жизнь в водах быстрой Хуан-хэ.

262

Чаще всего они бросаются в Хуан-хэ. (Примеч. П. К. Козлова)

Одежда местных китайцев очень скромна, и в ней преобладает национальный синий цвет. Китаянки носят обычные темные штаны (щеголихи делают их фиолетовыми) и короткую красную курму, шитую на вате и отороченную пестрой тесьмой. Поверх красной курмы нередко одевается еще тонкий длинный синий халат, а в холодное время года – и черные широкие невыразимые. Женская обувь почти ничем не отличается от мужской, так как в Гуй-дуе китаянки не уродуют своих ног; лишь некоторые, особенно кокетливые дамы, подбивают к обыкновенной туфле еще второстепенную маленькую подошву, которая оставляет на земле еле заметный, словно детский, изящный след. Это делается с целью создать эмблему прежней маленькой ножки или, так называемой «золотой лилии» [263] .

263

«Золотой лилией», или «золотым лотосом», называют изуродованную маленькую ножку китаянки. В возрасте 4–5 лет четыре пальца ноги подгибались вниз и накрепко привязывались к ступне. В течение многих лет ребенок испытывает мучительную боль, но таким образом сохраняется размер ноги двух-трехлетнего ребенка, а ступня приобретает особую форму. Женщины бинтовали ноги всю жизнь. И всю жизнь ощущали тупую боль, которая уходила только в моменты, когда ноги разбинтовывали.

Искусство бинтования получило распространение со времен правления династии Сунь (960—1279 н. э.). Согласно одной из версий, принц Ли Ю из династии Сунь, был без ума от маленького размера ноги. Он приказал построить большой цветок лотоса и заставил свою супругу Яо Нян бинтовать ноги так, чтобы они своей формой напоминали полумесяц. А затем по его настоянию Яо Нян танцевала на цветке лотоса.