Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте

Но, — Тимо понижает голос и говорит очень загадочно, — в Сиккиме есть еще одно очень редкое животное, чем-то похожее на буйвола или на яка. Оно появляется внизу близ Цунг-танга в районе проживания лепчасов, на высоте в 4000 метров в самых крутых и самых недоступных горах. Туда никогда не осмеливался ходить ни один белый человек. «Шали» — это сказочное существо, о котором лепчасы хранят гробовое молчание, так как оно живет на святой горе и такое же святое, как божество. Шапи — это черный дух гор, которому никто не мог причинять обид. Имелось только четыре или пять лепчасов, которые могли похвастать, что видели его. Мне всегда хотелось соприкоснуться поближе с народом, который уединился в джунглях, знал все уловки диких гор и мог жить, месяцами не разводя огня. Так вот он, Тимо, был единственным ныне живущим лепчасом, который собственными глазами видели шапи. Я тут же воодушевляюсь, во мне разгорается неистовый огонь — ярче, чем в самом костре. Шапи-шапи-шапи — мычу я, как бык, чувствуя, как кровь во мне начинает бурлить. Я моментально созвал всех сахибов у себя в палатке и пригласил Тимо, он должен был повторить им все то же самое, что рассказал мне. Мне представилось, что все волшебные духи Гималаев собрались на совет.

«Я верю этому парню, — вскакиваю я с места, — он не мог такого придумать. Я, конечно, не полностью разделяю его фантазии. Но, господа, это может стать самым большим успехом нашей экспедиции. Если это животное существует, то мы хотим и мы должны его обнаружить. И неважно, насколько трудным это будет. Я уже давно предполагаю, что в средней высоты горах живет неизвестный нам крупный зверь. Результаты исследований указывают именно на это». Мы встречаемся взглядами. Я вижу, что у всех горят глаза, в которых пульсирует энергия. «Черт побери, это может стать вещью, которая будет означать научный триумф Германии. Что тогда скажут господа англичане, которые отстаивают приоритетное право осуществления научных исследований в Центральной Азии? Которые считают себя слишком умными и верят, что никто лучше их не знает Тибет и Гималаи?»

О, святые небеса, а если это действительно правда, если шапи — не порождение азиатской фантазии, не какой-то «мигю», как называют снежного человека, не какая-то прямоходящая обезьяна? Это было бы чудесно.

Тимо утверждает, что четыре года назад он действительно видел шапи своими собственными глазами. Как-то ему потребовался по хозяйству лишайник уснея, которым женщины красят одежды в красивые цвета. Он собрался в дорогу, взяв с собой мешок муки цзампа и длинный нож «хау» (мачете). Он два дня шел по джунглям, до тех пор, пока не достиг в поиске нужных растений палеоарктической зоны. Когда на третий день густые джунгли закончились, а лианы сменились елями и рододендронами, он первый раз столкнулся с первыми следами сказочных шапи. Когда он рассматривал снежные вершины, чтобы вовремя уклониться от опасных оползней, Тимо первый и последний раз столкнулся глаза в глаза с этими загадочными существами, которые растворились в горах, прежде чем он успел что-то сообразить. Их было целое стадо. Размером они были как «маленькие яки». Но в растрепанной шерсти они выглядели очень дикими.

Больше Тимо ничего не мог рассказать. Он даже не знал, обитают л и в тех местах шапи до сих пор. Он только раз за разом повторял, что те края были опасными, очень опасными. Он вообще сомневался, стоило ли туда идти с нашими носильщиками и палатками. Как он утверждал, там не было ни одного ровного места, чтобы можно было поставить палатку. Когда я подхожу к нему и говорю, что он должен вместе с нами направиться к тому месту, где видел шапи, то Тимо загорается этой идеей. Но для начала я беру с него слово, что он никому не скажет о наших планах. Я начинаю с того, что заучил слова Тимо о шали наизусть. Теперь они постоянно крутятся в моей голове

Теперь мы приглашаем к себе всех наших людей: носильщиков, караванщиков и проводников. Мы спрашиваем их, слышали ли они когда-нибудь о животном, которое на языке лепчасов звучит как «шапи». Все отрицательно мотают головами. Только Акхей, браконьер из Гангтока, навострил уши и, подумав, сказал: «Да». Ему было знакомо такое название животного. Но он не стал утверждать, что шапи было до сих пор существующим животным, равно как и не знал, что это слово относится к животному. В одном оторванном от всего мира селе лепчасов он слышал, как люди ругались и обзывали друг друга «шапи». Кроме этого, лепчасы называют самых безобразных людей «шапи»: у тебя лицо, как у шапи. [100] Даже в цивилизованном мире в зависимости от темперамента, уровня образования и местопребывания мы можем назвать наших любимцев, равно как и закоренелых неприятелей, звериными именами.

100

Лепчасы полагают, что убийство шапи приносит беду. Животное принадлежит к табуированных существам. Не рекомендуется даже произносить его имя. Его можно использовать только как бранное слово, чтобы грубо оскорбить кого-то другого.

После услышанных слов настроение у нас улучшилось. Но когда воодушевление стихло, стали возникать вполне закономерные колебания. В итоге все сахибы должны были высказать свое мнение по данному поводу. При этом мы договорились о нескольких вещах. Во-первых, шапи могут нас подождать достаточно долго, а вот оставлять начатую работу недоделанной было нехорошо. Во-вторых, при любых обстоятельствах мы должны были дождаться конца сезона муссонных дождей, чтобы начать данное рискованное предприятие не в начале этого ужасного сезон а/а хотя бы под его окончание. В итоге операция по поиску шапи откладывается, возможно, на следующий год. Надо дождаться момента, когда погодные условия будут наиболее благоприятны для данной экспедиции. Кроме этого, мы должны были иметь гарантию, что к тому моменту количество удачных научных проектов оправдает все наше тибетское предприятие в целом. Решаться на рискованную операцию можно было в условиях, когда, как говорят альпинисты, «делаешь шаг, когда подстрахован следующий». Затем мы от руки набрасываем карту и пытаемся определить место обитания шапи. При этом Бегер вспоминает, что он, как-то глядя вниз с высокой скалы, на которой даже кружилась голова, заметил бредущих на север двух странных животных, которых, возможно, мы сейчас обсуждали. Наверное, он все-таки видел горных антилоп, которые в тех краях водились в изобилии. В результате мы почти все соглашаемся с предположением, что загадочное животное должно обитать в труднодоступных горах между долиной Талунг и долиной Лачен. Эти горы были белыми пятнами. Неизвестно, забредал ли кто-либо из европейцев сюда до этого. Теперь мы ведем себя как альпинисты, которые хотят покорить уже давно известную альпийскую вершину так, как этого никто не делал ранее. Если верить описанию Тимо, то можно было с уверенностью говорить, что речь шла о новой группе или даже виде такинов. Поэтому на обложке моего дневника я рисую загадочное животное в стиле первобытной наскальной живописи. Я описываю его так, как себе представляю. После этого Тимо с живым удовлетворением подтверждает, что и рисунок и мое описание очень похожи на увиденное им существо.

Краузе полагает, что это могла быть какая-то особая панда — он уже мечтает о Восточном Тибете. Винерт, напротив, как человек, работающий с четкими числами, слушал нашу беседу весьма скептически. Он не произнес ни слова, только тряс своей бородой и шевелюрой, которая больше напоминала гриву льва. Затем с важным видом жителя Восточной Пруссии он вымолвил: «Ну что же… вера движет горами». Ieep, как всегда, был самым большим и неисправимым оптимистом. Он был типичным баварцем, которым не знакомы сомнения. Когда пришло время действовать, именно он стал моим спутником.

В течение следующих месяцев мы пребываем в уверенности, что шапи — это разновидность такина. Мы возлагаем на эту версию большие надежды. Не проходит и дня, чтобы мы не вспоминали о сказочном животном. Вечером, когда красные отблески костра играют на наших загорелых лицах, мы строим планы. Нас охватывает воодушевление, которое не знает границ.

Месяцем позже мы прибываем в Лачен. Там Тимо показывает мне старую, абсолютно облезшую шкуру молодого щапи, который много лет назад забрел в долину. Попав в охотничьи угодья лепчасов, он тут же был убит камнями и ножами. Теперь начинается разгадывание ребусов. Я сразу же отказываюсь от версии, что это был такин. С этого времени я начинаю думать о животном, связанном с Кашмиром, Непалом и горами Симла. Оно называется «тар» и известно своим резким и весьма специфическим запахом. Среди английских охотников, которые подстрелили его, тар пользуется славой благодаря своему мускусному запаху Облезшая шкура пахнет именно так! Благодаря своему весьма восприимчивому органу обоняния я получил первые подсказки, в каком направлении двигаться дальше. [101] Дни идут медленно, пока наконец не настает тот момент, когда мы, полные энтузиазма, с полным правом можем приступить к нашему самому большому зоологическому мероприятию. В горах между тем выпал снег, чья глубина иногда достигает метра. Десять дней нас заметает в Канченджанги. В итоге из-за снега не видно даже нашей самой большой палатки — «немецкой залы». Общая численность нашей экспедиции к данному моменту разрослась до 60 ртов. В итоге продовольствия вновь стало не хватать. Если бы святой Хуберт не послал нам несколько толстых голубых баранов, то мы оказались бы весьма в затруднительном положении в горах, где ночью Морозы колебались между 12 и 18 градусами ниже нуля. Наутро наши окладистые бороды покрыты белым инеем.

101

Шапи был описан профессором Поле (Зоологический музей Берлинского университета) как Hemitragus jemlaicus — гималайский тар.

Когда ветра разогнали облака и наконец тропическое высокогорное солнце начал палить и греть во всю силу, мы оказались неожиданно поражены снежной слепотой. Она вывела из строя ряд наших туземцев. Несмотря на наличие темных очков, пострадали и двое из нас. Время от времени нам приходится прерываться, чтобы отдохнули глаза. Когда слепота проходит, мы вновь принимаемся за работу, чтобы успеть закончить начатое.

Нагруженные научными трофеями, мы победоносно спускаемся на высоту в 2700 метров. Теперь у нас есть время выспаться и начать строить более конкретные планы по поиску шапи. Предстоящий путь нам приходится намечать весьма приблизительно. Туземцы не хотят или не могут указать нам ни точного направления, ни дать каких-нибудь ориентиров, чтобы прийти к месту, где обитают шапи. В итоге мы должны идти почти наугад в невидимые дали. Некоторые лаченцы, которые искали заблудившихся яков в этих жутковатых районах, описывают эти места как дьявольски опасные. В итоге Краузе едва ли может надеяться на то, что у него есть хоть какие-то шансы заснять на кинопленку неведомых шапи. В итоге он предпочитает сосредоточиться на диких джунглях вокруг Лачена. Бегер занимается своими антропологическими и этнографическими изысканиями. Винерт решился на поездку к восточным хребтам, которые он наделся перейти в каком-нибудь месте, если ему позволит погода. В итоге наша команда разделяется. Наше продовольствие разумно делится на несколько частей. Вечером, перед началом поисков, я стучу по плечу моему верному товарищу Гееру: «Старик, пора начинать». Геер свято убежден, что всегда, когда за дело беремся мы вдвоем, то оно начинает почти сразу же ладиться.

На следующее утро мы помахали рукой нашим приятелям, временно остающимся в лагере. Они кричат нам «ни пуха, ни пера», и наша маленькая походная колонна направляется в южном направлении.

Из-за обилия снега, который покрывает все горные хребты, а также джунгли и чащи рододендронов, мы почти сразу же отказываемся от плана двигаться вперед, в сторону перевалов. Теперь мы хотим осуществить опасный подъем непосредственно из субтропической долины. Мы прощаемся с палеоарктическим регионом и направляемся к Маншитангу, маленькой равнине, расположенной посреди джунглей. Здесь мы оставляем большинство наших носильщиков из числа лаченцев, которые были бы незаменимы в районе Канченджанги или Синиолчу, но в районе, куда мы устремляемся, они почти моментально выбились бы из сил, даже не приблизившись к намеченной нами цели. В нашей свите остаются Тимо и еще три коренастых браконьера.

Геер вместе с Тимо направляется в Цунгганг, где нанимается четырнадцать крепких лепчасов. Они упорные, как дикие кошки, и способны карабкаться по деревьям, как обезьяны. Только они соответствуют требованиям, которые мы предъявляем в данном походе.

Между тем я хочу изучить долину и примыкающие к ней джунгли, которые почти вертикально возносятся по скалам вверх, на предмет возможности подъема. Кроме этого, я не забываю про свои орнитологические задачи и попутно изучаю птиц. Но затем я поручаю это задание трем лепчасам, которые не только чинят висящий над бурной рекой мост из лиан, но и, облачившись в тряпье, почти целый день продираются сквозь джунгли в направлении реки, тем самым готовя нам «дорогу». За 12 часов утомительно работы они умудряются расчистить от 3 до 3,5 километров пути. Это поразительная производительность, которую мы не можем оплатить им слишком высоко, так как по ту сторону реки нас ожидает самое примечательное в данной ситуации — многоэтажные джунгли. Когда эти трое лепчасов в шипах и колючках возвращаются к вечеру, утомленные и полностью выжатые, в наш лагерь, я могу им только пожать руку, поблагодарить и выдать по три сигареты. Затем наступает ночь.