Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте

«Что это?» — я показываю помет лепчасу. Он тут же делает непроницаемое лицо и таращит на меня глаза. Лицо старого браконьера ничего не выражает. У меня возникло желание съездить ему по физиономии, но я только лишь кричу: «Какому животному принадлежит этот помет?» Его глазки начинают бегать; понимая, что отказ ответить может иметь для него печальные последствия, лепчас соглашается, что это помет шапи. Я тут же набил своею сумку этими старыми испражнениями.

Когда мы спускаемся с каменного карниза, то я нахожу место, просто идеально подходящее для того, чтобы разбить палаточный лагерь. Тут Геер еще раз отличился: он был почти внесен в пантеон лепчасов, так как умудрился поставить палатку без единой складки. Выбоины и неровности на каменной площадке были заполнены песком, так что ночь мы проводим-в сладком сне. Мы собираемся с силами для нового дня, которому было суждено стать одним из самых удачных дней нашей экспедиции. Днем, который никогда не сотрется из нашей памяти. Если он не был самым знаменательным днем нашего путешествия, то все равно был богат событиями настолько интересными, что я вряд ли испытывал нечто подобное раньше.

Все началось с исключительно чистого и прозрачного неба. Когда красное солнце роняло лучи на стены скал, то те бросали на нас сотни мерцающих искорок. Встав рано, буквально на заре, мы радостно прислушивались к бушевавшему рядом водопаду и видели, как смягчаются и отступают черные тени. Находившиеся над нами небольшие джунгли были опутаны туманом.

Мы торопливо завтракаем и собираемся в путь. Тимо пытается убедить лепчасов прочитать христианскую молитву, чтобы избавить их от суеверий. Он то угрожает, то сулит все блага мира. После вчерашней находки у нас нет никаких сомнений в том, что шапи — не выдумка. Они реально существуют. Но нам предстоит найти их, а для этого нам нужны лепчасы, хотя бы для того, чтобы окончательно не заблудиться. Лабиринты в этих горах просто ужасные. Наш лагерь, располагающийся посреди скалистого ущелья, словно оказался в мышеловке.

Нам не помешал бы добрый совет. Но спрашиваем мы совсем немного. Мы подбадриваем нашу команду и набираемся мужества. Лепчасы тем временем набивают свои животы жареным рисом. [106] Они карабкаются, как акробаты, по скалам и только иногда ищут место, чтобы присесть. Мы тем временем идем в разных направлениях, чтобы осмотреть при помощи биноклей максимально возможную площадь. Все кажется безнадежным, но мы предчувствуем, что нам предстоит что-то великое. Это просто чувствуется. Вскоре мы возвращаемся в покинутый нами лагерь, откуда уже начинает тянуться синеватый дымок костра, который быстро разносится ветром.

106

Риск кукуруза и пшено являются основными продуктами питания (наряду с дарами леса) лепчасов.

Даны последние указания. После этого я, Тимо и наиболее лояльно настроенный охотник-лепчас, в полном смысле слова надежный парень, направляемся по тому же пути, что я проделывал вчера. Пересекая небольшой горный ручей, мы вновь приближаемся к горному водопаду. По моему мнению, дальше пути нет. Я спокойно позволяю Тимо и лепчасу попробовать подняться наверх чуть левее высокого грязекаменного нагромождения. Мне самому это не удается, по крайней мере до тех пор, пока я не встречаюсь с этими детьми природы. Я всегда удивлялся их спокойствию и осмотрительности. Очень осторожно, чтобы не вызвать обвал, они преодолевают одну глыбу за другой. Такое ощущение, что они делали это ежедневно. Я следую за ними. Я начинаю подозревать, что лепчасы, с лица которых постоянно не сходит легкая улыбка, обладают каким-то особым шестым чувством. Их взор, острый как у орла, способный даже из камня выдавить воду, непрерывно устремлен куда-то вверх.

Когда лепчас наконец останавливается и дает мне время перевести дыхание, в голове мелькает: «Ну вот, все закончилось. Теперь он скажет, что не знает, что дальше делать». Но юркий азиат наклоняется, поднимает ногу и упруго прыгает, как дикая кошка. Чудится, что он знает здесь каждый камешек, каждую точку опоры. Когда подпрыгивает Тимо, я считаю его безумцем. Когда они приняли все меры, чтобы подпереть камни другими камнями, я начинаю карабкаться за ними. На мне тяжелые сапоги, а потому мне не удается двигаться столь же точно. Поэтому я поднимаюсь очень медленно, я выверяю каждый шаг, прежде чем делаю его. Иногда они оба буквально втаскивают меня наверх, я почти взлетаю.

Босой лепчас помогает поддерживать себя широкими плоскими пальцами ноги. Словно гимнаст, он скачет все выше и выше. Тимо следует за ним едва ли не след в след. Я плетусь где-то позади. Иногда я рискую сорваться. Вот-вот, и полетел бы вниз. Я проклинаю свою обувь. Сползание на каких-то пять сантиметров может означать неминуемую смерть. Но я стискиваю зубы и ползу, пока мы не достигаем высоты 40–50 метров над руслом речки и спасительный карниз не становится значительно ближе. Но тут появляется новая проблема — в скалах фактически исчезли все выступы и трещины.

Скользкая стена высотой в 10 метров кажется неприступной даже для лепчаса. Будь она неладна!

Придерживаемый с двух сторон своими спутниками, я бросаю взгляд вниз. Наши носильщики, приведенные в движение Геером, кажутся мне крохотными черными точками, которые лезут на скалы. Они держат направление на нас! У меня только одна мысль — только бы им удалось.

Наши пальцы хватаются за стену и соскальзывают, не находя опоры. Меня охватывает душащее чувство безнадежности и беспомощности, какое бывает только во сне.

Но тут мы осматриваем друг друга и громко смеемся. Откуда-то у нас появились новые силы. Итак, вперед!

Тимо и я сцепляем руки и подсаживаем лепчаса. Он встает на наш замок двумя ногами, после чего мы начинаем медленно поднимать его. Он встает нам на плечи, на головы… Толчок… и парень приклеивается к отвесной стене всеми четырьмя конечностями. Теперь он мне напоминает поползня, который скользит по стволу дерева. Но лепчас спрыгивает. Он считает, что слишком широко расставил ноги. Снова толчок, прыжок, и туземец достигает стебля бамбука. Ему удалось забраться на стену.

Теперь снизу я подсаживаю Тимо. Лепчас протягивает ему сверху жесткую бамбуковую палку. И несколько минут спустя Тимо стоит на твердой почве. Оба они отламывают длинные стебли бамбука, за которые я мог бы ухватиться. В итоге они почти безопасно доставляют меня наверх.

У нас позади самое трудное. Но что мы имеем? Геера, носильщиков и наше оборудование? Удастся ли?

Ну почему мы оставили в Лачене канат и веревки? Сейчас они нам ой как пригодились бы! Но с другой стороны, это значительно уменьшило вес нашей поклажи, которая в силу ограниченного количества носильщиков не должна быть слишком тяжелой. Но сейчас это может стоить нам головы. [107] Что-то не так, и нас могли по частям собирать где-нибудь внизу.

107

В целом экспедиция оснащалась так, чтобы по возможности ограничить вес нашего оборудования и избавиться от так называемого балласта.

Итак, вскоре нож хау выхвачен, нарублены и расщеплены длинные стволы бамбука. Они растрепаны на волокна, из которых сплетены веревки, которые привязываются к корням деревьев и сбрасываются по отвесной стене. Чтобы проверить прочность данной конструкций, лепчас и Тимо дважды поднимаются и спускаются по ним. Только так мы можем помочь нашим носильщикам, которые и так являют чудеса трудолюбия и выносливости.

Волнительный момент. Некоторые носильщики противятся, чтобы им помогали. Они сами плетут веревки и поднимают на них наш груз. Это представление продолжается почти целый час, пока все носильщики и Геер не прибывают благополучно в высокогорные джунгли. Наш авантюрный поход в горы продолжается.

Если вчера нам приходилось продираться через чащи лесов с тропической крапивой и беспорядочно переплетенными лианами, то теперь мы оказываемся в субтропических джунглях, где преобладает бамбук. Их лучше всего сравнивать с титаническим пшеничным полем. Теперь нам предстоит прорываться через лес тысячи кинжалов. Длится это шесть или семь часов. Всюду, куда ни кинь взгляд, бамбук. Он даже на земле. Под листвой гниют твердые обломки бамбуковых ветвей, которые постоянно втыкаются в подошвы босых ног наших носильщиков.