Тигр. Тигр!

Я озадаченно посмотрел в небо и увидел, что над парком в центре сада с декоративными скалами лениво кружит гелиостат. Его силуэт четко вырисовывался на фоне звездного неба, я хорошо видел яркие квадраты окошек кабины. Вдруг я понял, что в середине сада есть лужайка и гелиостат вполне может на нее сесть. А там, глядишь, из него выпорхнет парочка, чтобы размять ноги и прогуляться по травке.

Я постарался не паниковать и просто сказал:

— По-моему, надо пойти туда и выгнать этот гелиостат из сада.

Мы прошли в ворота и быстро зашагали в сторону сада, вместе с нами — двое полицейских. Шагов десять я прошел спокойно, потом не выдержал. Ноги сами понесли меня вперед, за мной побежали все остальные — Контролер, ГС, Ярр и полицейские. Мы пронеслись по усыпанной гравием аллейке, обогнули неработавший фонтан и взбежали через три ступеньки по лестнице.

Когда я подбежал к краю лужайки, гелиостат приземлялся.

— Улетайте! Улетайте отсюда! — завопил я и кинулся к гелиостату по подмерзшему газону.

Шаги мои громыхали в тишине, впрочем, сердце под ребрами громыхало с не меньшей силой. Наверное, вшестером мы производили шума больше, чем стадо буйволов. Мне оставалось до гелиостата еще метров пятьдесят, но оттуда уже начали появляться темные фигуры.

Я заорал:

— Вы что, оглохли? Улетайте живо из парка!

И тут слышу голос «Поста»;

— Это ты, Кармайкл? В чем дело?

Естественно, это были братья-газетчики. Я тут же остановился, а вместе со мной — и остальные. Я сказал ГС:

— Извините, сэр, ложная тревога. Что будем делать с газетчиками — прогоним или пусть остаются? Они думают, что здесь отлавливают преступника.

Гротинг чуть запыхался.

— Пусть остаются, Кармайкл, — ответил он, — они помогут нам найти доктора Ярра. Похоже, он заблудился где-то в зарослях.

— Хорошо, сэр, — согласился я и пошел к гелиостату.

Дверь кабины была открыта, и оттуда в темноту струился теплый янтарный свет. Все парни уже выбрались наружу и теперь толклись около гелиостата и вели обычный газетный треп. Когда я подошел, «Пост» заявил:

— Мы привезли твою оппозицию, Кармайкл, — Хоган из «Триба».

— Как насчет матча по борьбе, а? — спросил «Ньюс», — Момент вполне подходящий. Ты сейчас в форме, Кармайкл?

В голосе его слышалась издевательская насмешка, и я подумал про себя: «Ого, наверное, этот Хоган — верзила под сто кило и мигом впечатает меня в газон; нуда ладно, пусть дорогой коллега из «Ньюса» порадуется».

Тут они выпихнули этого Хогана вперед. Смотрю, никакой он не верзила. Но я не стал об этом думать, а решил: сейчас не время для церемоний, надо все кончить побыстрее. Я прыгнул вперед в темноте, схватил этого Хогана поперек груди и кинул его на землю.

— Вот и порядок, оппозиция, — бодро заявил я. — Будем считать…

Тут вдруг я понял, что этот Хоган — какой-то мягкий. Крепкий, жесткий — но мягкий, понимаете? Девушка! Я в смущении посмотрел на нее сверху вниз, она на меня с негодованием — снизу вверх, а вся наша толпа зашлась от хохота.

Тогда я сказал:

— И дубина же я…

И тут, друзья мои, я попал в эпицентр всех мировых катаклизмов, катастроф, извергающихся вулканов и бешеных ураганов. Начал кричать ГС, за ним — Контролер, а через секунду — и полицейские. Они накинулись на меня и устроили на мне настоящую кучу-малу. Откуда ни возьмись объявился Ярр, завопил на Гротинга, тот что-то проорал в ответ, и Ярр, стиснув маленькие кулачки, принялся махать ими около моей головы. Потом, на глазах у изумленных репортеров и этой девушки, Хейли Хоган, меня вернули в вертикальное положение и увели. Не могу вам точно сказать, что было дальше — споры, обсуждения, неизбежные шум и ярость, — потому что почти все это время я просидел под замком. Скажу одно — им оказался я. Да, я. Человеком, которого мы пытались остановить, оказался я. Сумасшедший ученый X, безжалостный диктатор Y, планета пришельцев Z — все эти гадости сплелись воедино во мне. Человеком, остановить которого хотела вся Земля, оказался я.

Почему, спрашиваете? А вот почему: напишите чуть-чуть по-другому «и дубина же я» — и получите уравнение Фицджона:

Уж не знаю, как мой сын догадается, что это — математическая формула. Наверное, это будет еще один случай, когда легенда с годами обрастает все новыми подробностями и в конце концов ее и не узнать. Так бывает — ребенок что-нибудь гугукнет в колыбельке, а послушать его отца, он изрек что-то гениальное, вроде преамбулы к Кредо.

Что? Нет, я не женат — пока не женат. Поэтому меня и засунули сюда, на этот богом забытый астероид, редактировать двухстраничный еженедельник. Старик Гротинг знаете как это называет? Повышение в целях безопасности. Конечно, это неплохая работа, лучше, чем бегать репортером. ГС сказал, что расторгать брак они бы не стали, но, коли мы не женаты… в общем, будут держать нас подальше друг от друга, пока не выжмут из Прогнозатора что-нибудь путное.

Нет, с тех пор, как я кинул ее на газон, мы больше не встречались. А хочется, и даже очень. Я видел ее только мельком, но она напомнила мне Барбару Лидс, ту, из будущего, через шестьсот лет после нас. Тот же тип красоты: гладкие волосы и ясное, свежее лицо, словно умытое самой природой…

Я все время думаю о ней. Думаю, что не так уж и сложно рвануть отсюда на Землю — на какой-нибудь грузовой ракете, — а там, глядишь, сменю фамилию, устроюсь на другую работу. К черту Гротинга, к черту Стабильность. Я хочу ее видеть — и как можно скорее.

Ивсе время думаю о новой встрече.

АД— ЭТО НАВЕЧНО

Вокруг и вокруг потухшего сквера

Мы с чертом гуляли рука в руке.

Ни звука, лишь скрежет его копыт

Да хохот его и мой.

И вино мы черное пили.

«Учитель, бежим, я тебя обгоню!»—

Я крикнул. «Бежим! — он ответил. —

Посмотрим, кто прытче, ведь нечего нам

Бояться сегодня ночью

При свете подлой луны!»

Я взглянул на него и зашелся смехом

Над жалкой ложью его.

И напрасно скрывал он страх,

что был виден в его глазах,

И не зря говорили за разам раз,

Что он стар, непомерно стар.

Енох Соамес [2] . Из поэмы «Фунгоиды»

2

Енох Соамес — персонаж из рассказа английского пародиста и карикатуриста Макса Бирбома (1872–1956), поэт-модернист, продавший душу дьяволу за возможность перенестись на сто лет вперед и посмотреть, что напишут о нем потомки. (Прим. перев.)

I

Их было шестеро, и они перепробовали все.

Они начали с алкоголя и пили, пока у них вконец не притупилось ощущение вкуса, Вина — амонтильядо, бьен, киршвассер, бордо, рейнвейн, бургундское, медок и шамбертен; виски — скотч, ирландский и аскебо; а также шнапс, коньяк, джин и ром. Они пили их раздельно и вперемешку, они смешивали напитки и ароматические добавки в умопомрачительные коктейли, в тысячи вкусовых симфоний. Они экспериментировали, придумывали, создавали и уничтожали созданное, и в конце концов им это наскучило.

Затем последовали наркотики, сперва помягче, а затем и серьезные. Темно-коричневый, похожий на лакрицу опиум, который сперва опаляли огнем, а потом катали из него шарики, чтобы курить их из длинных, слоновой кости трубок; густой зеленый абсент, крепкий и очень горький, который пили маленькими глоточками без сахара и не разбавляя водой; скрипучие белоснежные кристаллы кокаина и героина, самокрутки из марихуаны, молочно-белый творожистый гашиш, который глотали, почти не разжевывая, и гашиш «бант», смолистые комки которого долго жевались, после чего губы окрашивались в густой коричневый цвет.