Тигриные игры

Боже, ей нужно найти способ остаться в живых. И она постарается, как только сможет подумать, как только боль ослабнет настолько, что сможет вернуть свои чувства на место и понять, что делать.

— Они повеселятся с тобой, прежде чем тебя заберут отсюда, — прорычал Рэймонд. — Приблудный охранник Лобо Ривера найдет твою кровь, почувствует запах изнасилования, и тогда мы посмотрим, как он сходит с ума. Сукин сын. Я его еще убью.

Убьет Грэма? Он вполне может убить ее, но он никогда не убьет Грэма. И однажды Грэм поймет, что здесь произошло…О, Рэймонд, как бы мне хотелось услышать твои крики.

Прямо сейчас единственные крики, которые она могла слышать, были те, что звучали в ее голове. Усиление боли в запястье вызвало агонию. Ее ребра ныли, и она была в ужасе оттого, что они могут быть сломаны. Ее живот болел из-за удара, и в горле был отвратительный вкус.

Как долго Кэт лежала там, она не была уверена. Боль, пронизывающая ее нервы, ослабла, но сломанное запястье и ушибленные ребра еще не прекратили ныть. Это займет некоторое время. Она помнила это. Ей едва исполнилось четыре года, когда ученые впервые сломали ей кости, когда она находилась под непристойным действием этого лекарства. Четыре года, и она верила, что ее Ги покинул ее, что он позволил им причинить ей боль. До тех пор, пока ее не вернули в камеру, чтобы увидеть слезы, которые проливал дикарь, мучительное выражение на его лице и сдержанность, которая держала его на своей койке.

Он не бросил ее тогда, но бросил восемь лет спустя. Он ушел, только чтобы вернуться ради мести и крови. Он, вероятно, злорадствовал, что ее так просто поймали после уничтожения камер. Или нет? Он был в ярости, когда увидел Рэймонда и Линка. Возможно, он в бешенстве?

С Грэмом сложно предполагать.

Нет, это не так, поняла она. Грэм сошел бы с ума, если бы увидел ее сейчас. Сумасшедшее существо, скрывающееся внутри него, вырвется наружу с такой жаждой мести, что его уже будет не остановить. Он не успокоится, пока виновные в ее боли не пострадают в сто раз хуже. Они умрут только после того, как он причинит им всевозможные пытки. Шакалы могли переносить много боли, они могли противостоять ей в течение нескольких недель. Рэймонду понадобится больше ловкости, чтобы выжить из-за боли, которую, как она знала, Грэм может причинить.

Она принадлежала ему. Всегда. Он терпеливо стоял в стороне, когда терапия заставляла ее кричать, ее телу казалось, будто оно разрывается на части, когда они меняли то, кем и чем она была. Но те немногие эксперименты, которые провел Бранденмор, сводили его с ума.

Дверь снова начала медленно открываться. Там не было никаких запахов, чтобы предвестить появление. Это был не Рэймонд, и не шакал.

Тень, которая вошла в комнату, сильно отличалась от тени Рэймонда. Выше, мощнее.

Грэм.

Он монстр, и запах ледяной, безжалостной смерти охватил его и вселил в нее всепоглощающий страх, что тот, с кем она столкнется сейчас, никогда не сможет позволить Грэму, которого она знала, вернуться.

— В какие неприятности ты влипла на сей раз? — тихо спросил он, ледяные нотки были лишь оттенком гнева, окрасившими его голос. — Тебе подсобить, мой котенок?

•ГЛАВА7 •

Подсобить?

Он шутит, да?

Черт бы его побрал, она знала, что Грэм будет злорадствовать, когда его охватит безумие. Ему просто нужно было проявить все это превосходство, прежде чем помочь ей подняться с проклятого пола, и избавиться от мусора внизу.

Она назвала бы его ослом, но это не соответствует действительности.

Грэм пережил фазу осел в четырнадцать лет, превзошел фазу мудак до того, как ему исполнилось пятнадцать, и к тому времени, когда ему исполнилось семнадцать, маньяк выглядел подарком. Теперь, в тридцать шесть лет, и в объятиях ярости, которая была далеко за пределами изначальной, он был просто глупым. Безумный и упрямый.

Кэт хотела закричать на него. Ей необходимо исправить его. Если ей удастся выбраться из этого, она сделает… что?

Не похоже, что сможет пожаловаться на него мамочке, не так ли?

У нее ее нет.

Проклятье.

Ублюдок опустился ниже, практически лежа на ковре рядом с ней, чтобы мог смотреть ей в глаза.

Чтобы она могла смотреть ему в глаза.

Твердый янтарь, сверкающий в зеленых джунглях, сверкающий, как огонь, и стирающий зрачок, и белки его глаз, смотрел на нее. Черные полосы разделили его бронзовую плоть, первичные полосы, как их называли. Первичные следы тигра будут появляться вдоль его тела от лица до лодыжки. Это будет совершенно сексуально, подумала она, раздраженная тем, что даже думала об этом

Он просто смотрел на нее так, как казалось, всегда. Грэм не ухмылялся, не насмехался, просто смотрел на нее в ответ. Кэт никогда не знала эту его часть. Она чувствовала это несколько раз в исследовательском центре, скрывающуюся под убийственной яростью, но она так и не появилась. И теперь, когда увидела это, полностью поняла, почему его имя может заставить ученых Совета дрожать от страха. Что создал доктор Фостер, когда создал это существо.

Грэм покачал головой, и на его лице появилось насмешливое неодобрение.

— Я так разочарован. Я хорошо тебя тренировал, котенок. Намного лучше. Что, черт возьми, случилось?

Разочарован? Он разочарован?

Тяжелое дыхание покинуло его губы, когда Кэт не ответила. Но мудак знал, что она не может говорить.

Она ненавидела его! Прямо сейчас Кэт ненавидела его.

— Давай, детка, давай поднимем тебя с пола.

Он наконец поднялся на корточки рядом с ней, его руки скользнули под нее, чтобы поднять.

Она была вялой. Невозможно напрячься, говорить или даже кричать, когда вес руки начал сжимать запястье.

Агония была неописуемой.

Реальность немного отступила. Все вспыхнуло и взорвалось вокруг нее, когда боль взорвалась по ее нервной системе, усиливаясь от паралича, снова и снова взрываясь через ее чувства.

На секунду Грэм замер. Затем осторожно, очень осторожно, когда мучительные, беззвучные вопли сокрушительной боли пронзили ее голову, он скользнул одной рукой под ее запястье, чтобы поддержать его.

Его глаза были прикованы к ней, когда он поднял ее, наблюдая за ней, и она подумала, может ли Грэм увидеть там боль. Мог ли он чувствовать не только ее, но животное внутри нее, кричащее в агонии.

«О, боже, это больно. О, боже, Ги…», — не думая она расплакалась на нем, как всегда делала в лабораториях.

Как она часто делала в своих кошмарах.

Жесткое рычание, изобилующее гневом, вырвалось из груди, к которой она прижималась.

— Они умрут за это, котенок, — слова, которые прозвучали у нее в голове, шокировали ее его способностью связываться с ней там. — Они умрут мучительно.

Грэм положил ее на кровать, прислонив голову к подушке, его взгляд все еще был прикован к ее. Осторожно, почти с благоговением, он в последний раз положил ее руку на кровать, убедившись, что запястье удобно устроено, чтобы максимально облегчить боль.