«Тихая» дачная жизнь

— Тихо… здесь вам не Москва, — оглядываясь по сторонам, предостерёг Сурин. — Пошли, вводную по дороге дам.

— Вы это… может всё-таки поставить в известность наш райотдел, — пытался возражать заметно колеблющийся милиционер.

— Пока ты дозвонишься, да пока они приедут… тут же больше тридцати километров. И шум какой поднимут, баб, детей перепугают. И, потом, старлей, все "кресты" на грудь они же, райотдельщики твои и огребут, а ты грамоту в лучшем случае получишь, почётную, — решил сыграть на тщеславии участкового Сурин. — Ты не боись, мы всё тихо сделаем, а тебе только дырки в кителе вертеть останется.

— А у вас… это… право на ношение оружия есть? — не переставал сомневаться милиционер. Ему было и страшновато, и в то же время очень хотелось "влезть на липку…" ничего не ободрав. К тому же этот азербайджанец, сожитель Фаины, давно уже сидел у него костью в горле, ну а главное он просто не мог проигнорировать просьбу Хромого, приходящегося ему родственником.

— Есть, всё у нас есть и права, и лицензия, — весело ввязался в диалог второй прибывший, выше и уже своего напарника, но без куртки и оттого ежащийся от ночной прохлады.

— Значит так, уточняю план действий, — привычно закомандовал Сурин, когда впереди тенью обозначился дом с двумя торцевыми входами. — Первым делом, ты старлей стучишь в дверь и осторожно выманиваешь азера. Это надо для того, чтобы сначала его допросить и выяснить, сколько сейчас у него там наверху гостей. Потом ты Коль проводишь меня на свой чердак, и я там у перегородки залягу. Саша, Федя вы атакуете в лоб, по лестнице, как обычно, один прикрывает другого. Сигнал к атаке, грохот с чердака, это я начну ломать перегородку, он на меня отвлечётся, а вы по лестнице. Огонь открывать только в крайнем случае… тут внизу дети.

— Как, а я что буду делать? — обиженно прошептал Хромой.

— Как чего? Ты как меня проводишь на чердак, вниз спускаешься и ребятам передашь, что я на изготовке. Кстати, там у тебя перегородка крепкая?

— Да нет, доски еле держаться, пнёшь они и отвалятся… Подожди Лёш… я чего хочу сказать. Если он пойдёт вызывать этого Тофика из дома, — Хромой кивнул на милиционера, — тот может переполошиться и тем на чердаке знак подать, или они сами участкового в форме увидят, может они и не спят. Давай я… я ему тихонько в окно стукну… я ему часто так стучу, когда выпить невтерпёж, у него всегда самопал есть.

— Что и среди ночи стучишь? — недоверчиво спросил Сурин.

— А что… иной раз так припрёт. Он же ночью с наценкой гад продаёт, но куда деваться. Я его выманю, на улицу, а уж тут вы его арестуете без шума и допрос сымете, и баба его ничего не заподозрит. А то ведь она дура заполошная, разорётся.

Сурин немного подумал.

— Пожалуй тут ты прав. Как думаешь старлей?

Милиционер лишь промычал в ответ что-то невразумительное. Он по-прежнему пребывал в раздвоенном состоянии, не мог до конца уразуметь, законно, или не очень того, что сейчас произойдёт.

Выманить Тофика оказалось непросто. Он подал "самопальную" бутылку в окно, но выйти и распить её с соседом никак не соглашался. И если бы сожителя соседки не припёрло по малой нужде… Возле сортира его и "взяли". Увидев участкового, Тофик сильно струхнул, и тут же рассказал всё, что знал о людях прячущихся на чердаке, и то что сейчас там один, приехавший позавчера, а тот что сидел до того уехал… Он как мог вспоминал и при свете фонарика чертил план чердака, указывал где лежит матрац, на котором спит его незваный гость. Но что это за человек, и с какой целью он там… — этого Тофик, похоже, действительно не знал. "Брали" чердак согласно заранее утверждённому плану: Сурин, не поднимаясь в рост, проломил перегородку на чердаке, а его ребята "штурмовали" в лоб, по лестнице. Участковый караулил Тофика и наблюдал за всем со стороны — Сурин без труда убедил его, что у него с ребятами это получиться лучше. Всё сделали "как учили", и всё прошло гладко… за исключением того, что чердачный сиделец успел выхватить из-под подушки пистолет и выстрелить аж два раза… Сбитый с толку шумом ломаемой перегородки с одной стороны, и топотом по лестнице с противоположной… Он выстрелил наугад, в темноту. Но Сурин не встал в полный рост, он передвигался почти стелясь и пуля прошла выше. А второй выстрел прозвучал, когда майор уже снизу вверх ударила его по кисти и пуля пробив шифер ушла в сторону звёзд. В следующий момент на "постояльца" уже навалились, вывернули руку, ударили ногой в пах, кулаком в подбородок, удушающе перехватили шею, оглушили…

Очнулся Ваха уже внизу, ему было тяжело дышать, болело запястье правой руки, во рту солоноватый привкус крови. Рядом стоял мент с наручниками, но их из его дрожащих рук взял его кровник, и спокойно защёлкнул на запястьях. Ваха вскрикнул, теперь саднящее запястье вообще «загорелось»…

— Вот, "Стечкин", на нём должны быть его отпечатки, — коренастый, короткошеей боец двумя пальцами передал пистолет участковому.

— Потом ваши пусть этого типа по своей картотеке проверят, в ФСБ запрос сделают, наверняка он где-нибудь засветился. Так что, прими поздравления старлей. Когда награду или следующую звезду обмывать будешь, позови, — подмигнул участковому Сурин.

С возвращением сознания Ваха хоть и не сразу, но понял всё, что случилось. От этого он даже перестал ощущать боль в запястье. До того пребывающий в шоке, он вдруг рванулся, но наручники лишь сильнее затянулись и боль вновь напомнила о себе. Однако злоба превозмогла боль:

— Убью… суки… всех убьём, всем кишки на кинжал намотаю… бабу твою… я с неё всё сало вытоплю… я её в рот!..

Страшный удар сразу лишил Ваху не менее чем пары зубов, заставил захлебнуться собственным криком вместе с кровью.

— Ладно, всё… и так шума много, весь посёлок разбудим… ведите его. Ребята помогите, покараульте, и пока машина за этим фруктом из райотдела не придёт не отходите. Ты старлей не обижайся, так надёжнее… А потом ребята, как сдадите его, ко мне. Вон дом, напротив того где работали, соснёте до утра и позавтракаете….

Лену разбудили хлопки-выстрелы. В комнату из приоткрытого окна тянуло свежестью. Она привычно вытянула руку… рядом никого. Хлопки слышались с улицы, недалеко. Лена знала, как звучат пистолетные выстрелы. Вместе с другими жёнами офицеров она иногда ходила на стрельбище и несколько раз стреляла сама. Правда вся её стрельба ограничивалась нажиманием курка заранее заряженного и взведённого мужем пистолета. Выстрел она производила с визгом и отворачиванием в сторону головы, и, конечно, ни о каком попадании в мишень не могло быть и речи. Но те характерные хлопки она ни с чем никогда бы не спутала. Услышав их, и обнаружив, что рядом нет мужа… Смутная тревога, та от которой она уже успела отвыкнуть… она буквально подбросила Лену с постели. Подбежав к окну, не чувствуя холодящей заоконный поток воздуха, она стала всматриваться в подсвеченную лунным светом и редкими фонарями темень.

Антон, дремавший на ступенях крыльца, тоже услышал и выстрелы, и шум в спальне родителей. Он тут же вскочил и кинулся в дом. Дверь в спальню оказалась приоткрыта. Антон уже давно сидел в темноте, его глаза хорошо к ней адаптировались. Мать стояла у окна и немного наклонившись смотрела на улицу. На ней абсолютно ничего не было. Антон не мог сделать и шага, ни вперёд, ни назад, оторвать глаз. Он довольно часто видел её в купальнике, но без… впервые. Мать отвернулась от окна и заметалась по комнате, ибо не могла сразу найти свой халат… и сын увидел её уже всю, со всех сторон…

Однажды, в последнюю зиму, вся семья, сидя у телевизора, смотрела фильм из серии "Тайны дворцовых переворотов". Запомнился эпизод, где светлейший князь Меньшиков в исполнении Александра Шакурова развлекается в бане с обнажёнными девками. В фильме пытались выдержать историческую правду и сняли в той сцене таких женщин, которые в ту, петровскую эпоху считались эталоном красоты — сочных, грудастых, бедрастых. Мать тогда высказала недовольство:

— Господи, ну до чего Шакуров докатился, в таком виде снимается, немолодой уже, а туда же, и актрисы… Где они таких толстозадых нашли?