Тихая Война

— Ты готов воспользоваться им и послужить мне, сынок?

— Да, сэр.

Дейв-8 заметил, что худой человек в черном подался вперед, готовый действовать в любой момент: он считал, что генерал может приказать убить Шри Хон–Оуэн.

— Отец Соломон решил, будто я собираюсь убить лучшего среди вас в назидание остальным, — возвестил генерал. — А значит, он выбрал не лучшего, как я просил, но того, кто ему меньше всего нравится. Он ослушался меня. Убей его.

Мальчик понял приказ, но не мог сообразить, почему Арвам Пейшоту его отдал; хотя Дейва учили подчиняться не задумываясь, его привязанность к чтецам по силе могла сравниться с бескорыстной любовью и глубоко укоренилась в его сердце. Возможно, Дейв-8 так ничего и не сделал бы, не попытайся отец Соломон бежать: чтец спрыгнул с платформы и понесся мимо ребят, а его одеяние раздувалось при быстром движении. Сработали рефлексы, и Дейв-8 бросился за мужчиной — три длинных грациозных шага, и он нагнал наставника, сбил с ног. Отец Соломон попытался вытащить из–за пояса электродубинку — когда Дейв-8 полоснул его ножом по запястью, чтец закричал. Он отчаянно пинался, старался отползти боком по полированному бетонному полу, но Дейв-8 оседлал отца Соломона, прижал его плечи коленями. Свободной рукой парень задрал подбородок наставника и молниеносно провел ножом по его горлу, после чего вскочил на ноги.

Отец Соломон схватился за шею руками. Ручейки крови пробивались сквозь пальцы, пачкая белое одеяние. Он взглянул на Дейва-8, губы учителя задвигались, но слова эти никому уже не суждено было услышать. Взгляд чтеца стал угасать, тело сотрясли конвульсии, а затем хватка на шее ослабла, и его голова упала набок. Вокруг растекалась лужа густой блестящей крови — холодный воздух наполнил тяжелый сладковатый запах.

Дейв-8 задыхался и дрожал, как в припадке. На его голой груди алела кровь отца Соломона. Свет почему–то казался ярче. Все объекты в комнате вдруг стали очень четкими. Его братья по–прежнему стояли навытяжку, только головы повернуты к нему. По одну сторону генерал медленно и громко хлопал в ладоши. На платформе Шри Хон–Оуэн прижалась к человеку в черном, и тот обнял ее. Отец Кларк согнулся пополам над лужей рвоты и шумно хватал воздух ртом. Отец Алдос стоял, закрыв глаза, — он молился. Отец Рамес аккуратно спустился с платформы и приказал Дейву-8 отступить в сторону — он опустился на колени возле отца Соломона, положил ему на лоб ладонь и принялся служить панихиду.

— Отличная работа, — похвалил генерал Дейва-8. — Была б у меня тысяча таких, как ты. Что скажете, профессор–доктор? Это возможно?

Женщина посмотрела на него взглядом, полным холодного презрения.

— Ясли придется отстроить побольше. Ну и подождать семь лет.

— Хм-м. Не думаю, что у нас есть столько времени, — придется довольствоваться тем, что имеем. — Генерал снова улыбнулся Дейву-8, а затем обратил свой взор на остальных парней. — На Землю отправимся на моем шаттле, профессор- доктор. Выйдет дольше, чем на том корабле, который доставил вас сюда, но это и к лучшему. Нам надо многое обсудить.

6

В первую же ночь в спальном крыле женского исправительного центра три заключенные–старожилки загнали Мэси в угол и избили. Она дала им отпор, а в результате потеряла зуб и получила фингал под глаз. После этого ритуала посвящения девушку особо не трогали, и в ее жизни вскоре установился новый распорядок. Восемь часов Мэси была заперта в своей камере, один час выделялся на то, чтобы пообщаться с другими арестантами, а остальное время занимали работа и корректирующие занятия: интерактивные обучающие программы с ИИ, экспертом в этой области, групповые упражнения, участие в которых должно было помочь ей понять себя и свои недостатки, парные сессии, когда Мэси приходилось слушать убийственно скучные, эгоцентричные монологи Сасаки Табаты — пожилой женщины с тусклыми глазами, приговоренной к общественным работам без права досрочного освобождения за то, что она прикончила любовника, зажарила кусок его задницы и съела.

После такого работа казалась спасением: каждый день они проводили по три часа на поверхности в скафандрах, напичканных средствами радиационной защиты, и собирали жирные графитовые бутоны с вакуумных организмов, грядки которых тянулись по пыльному льду под рядами ламп. Без сомнения, ручным трудом их стремились унизить, но Мэси ничего не имела против: впервые с тех пор, как она прибыла на Ганимед, ей удалось выбраться за пределы Восточного Эдема, и пейзажи инопланетного мира завораживали девушку. Поля вакуумных организмов — высокоорганизованные колонии соединенных между собой наномашин, катализировавших сложные реакции при очень низких температурах, — были разбросаны по темной, покрытой пылью ледяной равнине. То тут, то там встречались углубления мелких кратеров и массивные глыбы извергнутой породы. На севере вдоль горизонта изгибалась неровная отвесная стена кратера, который насчитывал более девяноста километров в диаметре. Раздутый восковой диск Юпитера висел высоко в небе — от тонкого серпа он возносился к полной славе, а затем вновь убывал, и все это чуть более чем за семь дней. Его положение в черном небе никогда не менялось, потому как, подобно Луне, Ганимед из–за действия приливных сил всегда обращен к планете одной и той же стороной. Когда на Ганимеде стояла глубокая ночь, маленькая четкая тень спутника ложилась на рыжевато–коричневую неровную полосу в районе экватора Юпитера; во время полуденного затмения, когда Ганимед проходил через тень Юпитера, газовый гигант превращался в черную дыру посреди звездного неба, и лишь преломленный в его атмосфере солнечный свет позволял разглядеть грозовые шторма, в десять раз превосходящие по размерам Землю, что мерцали и корчились вокруг полюсов планеты.

Пока Мэси работала на полях вакуумных организмов, она научилась доверять пузырю тепла и воздуха, которым являлся ее скафандр, и ценить тишину голых беспощадных и ледяных пейзажей Ганимеда, что простирались под бесконечным черным небом. Случались радостные минуты, когда ее сознание замолкало, растворялось в тяжелом труде, а время превращалось в вечное сейчас, когда предметы вокруг нее — неудобный скафандр, его скрипящие, шипящие, жужжащие механизмы, поля вакуумных организмов и суровая равнина позади них — все сливалось в единое подлинное переживание.

Так протекали дни. Она спала или, лучше сказать, пыталась спать в своей камере, терпела монологи Сасаки Табаты, тупые лекции и утомительные корректирующие упражнения, забывалась в физическом труде. Однажды, по истечении трех недель из назначенного ей срока, Мэси находилась в полях вакуумных организмов. Ей только что вот уже в сотый раз сделали замечание за то, что она разглядывает пейзаж, вместо того чтобы работать, и тут на общей частоте вдруг вклинился незнакомый голос.

— Хэй, будьте же снисходительны: такой вид любого заставит забыть обо всем, — заявил мужчина.

— Как только закончите здесь, можете любоваться, сколько душе угодно, — настаивал надзиратель. — А пока что за работу.

В отличие от тюрем в Великой Бразилии, здесь, в исправительных центрах, мужчинам и женщинам разрешалось свободно общаться по общему каналу связи, в столовой и спортзале — только спальное крыло четко разделялось на мужскую и женскую половины. Позже, в тот же день, Мэси сидела за почти пустым столом вдалеке от остальных и ужинала, когда к ней подсел мужчина и сказал:

— Планета выглядит лучше всего, когда видишь ее в небе. Удивительно, не правда ли? Многие утверждают, будто Сатурн куда красивее, но Юпитер обладает неоспоримым величием, ты так не думаешь? Кстати, я Ньют. Ньют Джонс.

Ньют сокращенно от Ньютона, только я тут ни при чем — имечко не я придумывал. А ты — Мэси Миннот. Говорят, ты с Земли. Получается, мы оба здесь чужестранцы, не так ли?

Он протянул руку — удивительно было лицезреть столь старомодное приветствие. Мэси пожала ее — рука Ньюта оказалась сухощавой и прохладной.

— Откуда ты узнал, кто я? Тогда, в полях, — поинтересовалась Мэси.

— Идентификационная метка скафандра. — Ньют Джонс довольно откровенно разглядывал собеседницу, но казался вполне дружелюбным.

Он был высок и бледен, а простодушная улыбка смягчала угловатость его вытянутого лица. Мэси плохо угадывала возраст дальних, но Ньют выглядел ненамного старше ее. Может, даже на год или два моложе.

— Разве ты не знаешь, что у скафандра есть идентификационная метка? — удивился Ньют.

— Я с трудом различаю, где какой у костюма конец. Пожалуй, я здесь куда больший пришелец.

— Ну, не знаю. Моя родина находится гораздо дальше отсюда, чем Земля.

Ньют поведал Мэси, что родился на Титании, самом большом спутнике Урана, но после того, как коммуна там распалась, его семья вернулась в систему Сатурна и остановилась на Дионе. Однако сам он всегда будет считать себя одним из немногих уранцев. Ньют управлял кораблем матери и перевозил любые грузы в любую точку системы. На Юпитере он оказался, потому что решил совершить, как он это назвал, Большое турне, пока Юпитер и Сатурн были частью парада планет. Он заключил несколько отличных сделок на Каллисто и Европе, но в конечном итоге оказался в исправительном центре Восточного Эдема после того, как его поймали при попытке провезти запрещенные фармацевтические препараты в поселок.