Тихий Дон Кихот

Глава 20

— Нашему атаману монахом быть, а не разбойником. Если он и дальше будет проявлять такую же щедрость, то пусть делает это за свой, а не за наш счет.

Валя, Анина соседка через один дом по улице Кольцова, поливала огород из шланга.

В этом не было бы ничего необычного, если бы Озерки уже с полчаса не поливались проливным дождем. Аня приостановилась у соседского штакетника, но на всякий случай решила не здороваться, а пройти под шумок дождя мимо. Но, видимо, ее яркий зонтик уже попал в Валино боковое зрение.

— Здравствуйте, Аня, — чуть сдвигая назад капюшон, сказала соседка и засмеялась. — В дурдоме бастует медперсонал. Больных распустили по домам…

Я вас не очень напугала? Просто эта грядка у меня под кленом. Видите, какая крона густая? Сюда только косой ливень достает. Муж тоже надо мной смеется, а дочка у виска пальцем крутит. Неудачная грядка, зато клен какой!

— А у нас на участке дуб такой же огромный…

Женщины стали говорить о своих деревьях, будто это были их дети или собаки, не обращая внимания на дождь. Аня — под дачным зонтом, с которым ходила только до ближайшего магазина, соседка — в ярко желтом дождевике с капюшоном, которые одевают в непогоду то ли иностранные докеры, то ли рыбаки, а, может, спасатели.

Вале было уже далеко за сорок, но они были с ее девятнадцатилетней дочкой, как сестры. А дочка, между прочим, своим лицом и фигурой представляла на рынке известного производителя меховых изделий. Мама даже была в чем-то поинтереснее, например, теплотой и выразительностью взгляда, пластикой и готовностью улыбаться живым людям, а не объективу камеры.

Деревянный Валин дом был скромнее Аниного, а участок, хоть и меньше раза в три, зато тщательно распланирован и ухожен. Что касается домашних питомцев, то у Вали жили две собаки — кавказец и доберман, две кошки — сибирская и сиамская, два волнистых попугайчика — самец и самочка. К тому же дочка взяла в аренду лошадь, не крестьянскую лошадку, а породистую скаковую, с небольшим каким-то брачком.

В окружении равнодушно-хамоватых богатеев, владельцев громоздких коттеджей, и неприветливых стариков, доживавших свой век в неустроенности и ненависти, Валя была единственным человеком в округе, с которым Аня с удовольствием общалась, а со временем, возможно, могла бы и подружиться.

— Что мы с вами под дождем стоим? — первой опомнилась Валя. — Заходите ко мне в гости. Я вас угощу уникальным вареньем из крыжовника. Правда, еще прошлогодним, в ожидании нового урожая…

— «Крыжовенным золотом»? — почему-то спросила Аня.

— Так вы знаете этот рецепт, — огорчилась женщина. — А мне одна старушка рассказала по большому секрету. Старинный монастырский способ, забытая технология. Старушка эта с Варваринской улицы два года как умерла. Откуда вы его узнали?.. Из монастыря? Ну все равно, заходите…

— Нет, Валя, я пойду. В следующий раз обязательно, но сейчас мне надо домой. А в следующий раз сама напрошусь, и еще с блокнотом, диктофоном. Буду за вами записывать. Научите меня полеводству, цветоводству?

— Да хоть бортничеству и собирательству! — засмеялась Валя. — Заходите в любое время. Сегодня у вас гости, я понимаю.

— Гости?

— Несколько машин гостей…

Аня напрасно всполошилась. Это были те же самые «гости», которые посещали семинары ее мужа, получая тумаки, оскорбления, открывая в себе благодаря этому какие-то сверхчеловеческие или наоборот, недочеловеческие, возможности. Не надо было бежать опять в магазин, изобретать что-то на кухне.

Дождь на своем участке она уже не застала. При ее появлении он, роняя последние капли, ушел куда-то за железную дорогу, в сторону Коломяг. Проходя мимо «Шаолиня», Аня услышала громкие, но на этот раз членораздельные крики вместо животного рева.

Так и ненаказанная за прошлое подсматривание Аня подошла к закрытым дверям и прислушалась. В зале гудели голоса, и в этом гудении Ане послышались и неудовольствие, и угроза. Один голос, как ей показалось, возражал всем, но это был голос не Корнилова.

— Да-а кто знал, что он окажется ментом? — вопрошал низкий голос, растягивая «а», и, видимо, не находил у собравшихся понимания. — Ма-аленький, толстенький, бегает по комнате, ручки потира-ает. Отгадай загадку? Обычный финансист, спонсор с коробкой из-под ксерокса. Мы же еще спросили: кто у них за финансы отвечает. Пока-азали на этого Никола-ая…

— У кого спросили? У уборщицы? — Аня узнала Корнилова. — Своего брата-мента вы должны с закрытыми глазами узнавать в многотысячной толпе. По собачьей стойке и волчьему блеску в глазах. Только не об этом речь…

— Вы всех нас подставили, — добавил кто-то громко, у самых дверей, за которыми стояла Аня. — Все наше дело.

— Какое у нас с вами дело? — возразил хрипловатый, с одышкой, голос, видимо, принадлежавший толстому человеку. — Лоха доить, маклака бомбить? А мы что делали? Или мы должны все по протоколу, санкции, отчетности, как учили. А потом еще декларацию вам подать?

— Подашь, если попросим, — сказали у дверей. — А надо будет, и спляшешь приватный танец у шеста, ряха жирная.

— Ты сейчас поговоришь мне, паскуда, — хрипловатый дохнул как раз в Анину сторону, и она машинально отшатнулась.

Только сейчас она заметила, что стоит с раскрытым зонтиком, точно защищаясь им от ругательств и угроз. Аня осторожно, чтобы не щелкнула спица, сложила его. Зонтик превратился в подобие оружия, правда, очень мокрое подобие.

— Если бы не Миша, вы бы завтра уже лежали мордой в пыли, — сказал кто-то из дальнего угла. — А потом бы всех нас за собой потянули.

— А-а то нет! — отозвался «акающий». — Не стали бы нас отма-азывать, всех бы за собой потянули, по общему списку. Выходи, менты, строиться! Спра-ава по одному, с вещами, ма-арш…

— Только не об этом речь, — послышался голос Корнилова, показавшийся Ане чужим.

Совсем рядом за дверью она услышала выдох одного человека и вдох другого и вздрогнула от соударения человеческой кости. Тут же послышался звук второго удара, напоминавший хлопок по одежде, правда, заполненной плотью, всхлип второго человека и шум падения большого, грузного тела.

— Гниды… Твари…

— Правильно, Миша. Мочить этих сук… Но не здесь.

Кто-то стонал, пытался ползти, шарил рукой по стене с той стороны, словно искал Аню. Еще одно сдавленное болью мычание слышалось в глубине зала.

— Хватит корчиться, — сказал Корнилов. — Больше вас бить никто не будет.

— Ты мне слома-ал… лицо, — жалобно пропел один из провинившихся.

— Нет у тебя лица, — резко ответил Корнилов. — Ты же оборотень. Возьмешь себе другое, не такое хлипкое. Выбери себе матерое, со звериной скулой, с волчьим оскалом. Свои человеческие лица оставьте дома, обращайте их к женам, детишкам. А на охоту надевайте песьи головы. Куда тебе было с такой ряхой, правильно Серега сказал, на быка выходить. Именно лоха тебе доить, с мелких торговцев по шерстяному носку в неделю собирать, по пучку укропа с ящика…