Тихий гром. Книга четвертая

— А ведь мы не просто в станицу приехали, в самое пекло угадали, коли дутовский начальник штаба здесь.

— И весь штаб с офицерами здесь, — добавил Терентий, — да еще делегаты из многих станиц.

— Много, много тут всяких чужих понаехало, — подтвердила с печи бабушка Маланья, — проходу от их нету с прошлой недели.

Говорили обо всем и ни о чем. Сон не приходил. Опять поднялся Антон. Шинель накинул, шапку, ноги в хозяйские опорки всунул.

— Куда ты? — спросил Терентий.

— На лошадей да на погодку взглянуть.

Но стоило ему приотворить сеничную дверь, как во всю глотку заорал часовой:

— Куда? Назад! Стрелять буду!

Заперекликались и остальные вокруг избы, выясняя, что там за шум.

— Я же раздетый, — возразил Антон. — Что же, нельзя и до ветру сходить, что ли?

— Нельзя, тебе говорят, красная морда! Назад!

Часовой прикладом толкнул Антона в грудь, захлопнул сени, накинул на пробой накладку и чем-то ее закрепил. В избе все было слышно.

— Ну, сходил? — спросил Малов. — Помогли тебе охранники?

— Помог один гад прикладом в грудь и всех остальных всполошил…

— Ах, ведь какие собаки! — опять подала голос Маланья. — А вы не стесняйтеся, ребятки: там под рукомойником ведро поганое стоит, коли понадобится.

— Да проверял я их, кобелей, — ответил Антон, укладываясь на свое место. — А ты бы спала, бабушка.

— Уснешь тут с такими-то страстями. Они вон как зачали пырять вас штыками, я думала, и серце-то в пятки выскочит.

Так и прошла вся эта ночь — ни сон, ни явь. Лишь перед утром подремали немного. А потом снова завертелись разные догадки, предположения. Бабка Маланья приоделась так же, как вчера застали ее, и, захватив ведро с помоями, двинулась на выход. В сенях едва толкнулась она в запертую дверь, опять услышала:

— Куда? Назад, не то прямо в дверь выпущу заряд!

— Ах ты, нечистый! — взбунтовалась Маланья. — Что же, скотине-то подыхать, что ль, прикажешь!

— А, это ты, хозяйка! Ну, выходи.

Обиходила она коровушку, подоила. За своей лошадкой приглядела и тройку постояльцев не обошла. Не раз в избу заглядывала и снова во двор выходила — не чинили ей препятствий охранники. И обстоятельство это сразу натолкнуло узников на мысль о том, что можно воспользоваться хотя бы столь малой отдушинкой.

— Бабушка Маланья, — обратился к ней Дерибас, — а не отпустят ли они вас за ворота?

— Да вот и я про то же думаю: молока здешней учителке отнесть надобно. Сичас вот собираться стану.

— А записочку не смогли бы вы передать полковнику Половникову?

— Самой-то куда же мне соваться к этаким господам, да и не знаю, какой он и где его взять… А человек знакомый у меня есть, думаю, передаст… Надежный человек. Давайте.

Вырвав из блокнота листок, Дерибас написал: «Гражданин полковник! Следственная комиссия исполкома Троицкого Совета требует разрешить расследование по делу об убийстве Марии Селивановой, а для этого необходимо собрать сход казаков станицы. Пред. комиссии — Дерибас». Свернув листок вдвое, написал: «Полковнику Половникову».

Срядилась Маланья скоро, получше приоделась, чтобы на улицу выйти, бумажку за пазуху сунула и подалась. Видели узники, что часовой притормозил ее у калитки, в крынку заглянул, но удерживать не стал.

Вернулась она через полчаса и доложила, что, на ее счастье, полковник оказался не в школе, где все еще заседают, а в правлении. И положила на стол ответ. На обратной стороне той же записки рукой полковника было начертано: «С чем приехали, с тем и поезжайте».

— Издевается, гад! — вскипел Антон. — Чего же они собираются делать? Судя по записке, вроде бы и уезжать можно.

— Уезжать можно, — усмехнулся Малов, — только вот как во двор выйти, — вопрос. Офицерики службу знают и устав соблюдают безукоризненно.

— А мы сейчас проверим, — сказал Терентий, поглядывая на Маланью, еще не раздевшуюся, — ежели хозяюшка не откажет в помощи. Еще бы разок пройтись по тому же следу…

— А чего не пойти на доброе дело! — охотно отозвалась бабка и, решив принять конспиративные меры, налила в крынку воды, погуще молоком забелила, чтоб не догадались, что вода тут и чтобы в снег вылить не жалко было. А Терентий написал: «Требуем немедленно разрешить выезд из станицы».

И снова отбыла в рейс Маланья. На этот раз часовой даже в крынку не заглянул. А минут через десять завалился к ним есаул Смирных. Зная его в лицо и заметив еще во дворе, Терентий предупредил товарищей:

— Не знаю, зачем тащится сюда этот похабник, но добра не жду. Так что ухо держать востро, на похабщину не отвечать!

— Сидите! — едва переступив порог, начал Смирных, и посыпалась несусветная, непередаваемая брань. — Шкуры свои красные греете! Недолго уж вам сидеть осталось… — Распахнув белый полушубок, он присел на лавку, закурил папиросу. От белизны полушубка смуглое лицо его казалось обугленным, на нем сверкали белки глаз, а ноздри тонкого, горбатого носа хищно раздувались между закорючками усов. — Башки вам снесем! И не только вам. Полетят и все ваши драные правители.

Долго нес он немыслимую матерщину, а пленники в ответ ни слова не обронили. Оттого, видать, скучным показалось есаулу его занятие. Поднялся. А тут и Маланья воротилась. Тоже лишнего слова не обронила.

— Ну, ежели казаки не разорвут вас, — пригрозил Смирных уходя, — сам шашкой каждого до ж… распластаю!

— Ах ведь какой охальник да матерщинник, — возмутилась бабка, доставая записку из варежки. — Кобель и есть кобель цепной!

И опять на обороте своей записки Дерибас прочел вслух: «Сумели приехать, сумейте и уехать». На этот раз даже закорючка внизу стояла, обозначающая, видимо, подпись.

— Как шут Балакирев, объясняется он с нами, притчами, — заметил Алексей Малов.

— Очень, понятно объясняется, — возразил Дерибас. — Больше вопросов у нас к нему нет. Спасибо, бабушка Маланья. Остается бежать. А вот как? Подумать надо.

— Бежать непременно бы вам, соколики, — подтвердила хозяйка. — От этакого анчихриста, как Смирных, чего хошь сбудется… Ох, да ведь заморила я вас, родимые! Сичас обед поставлю. Мойте руки да садитесь за стол.