Тихий гром. Книги первая и вторая

— Есть огонь, есть! — оживился старик и полез дрожащей рукой за пазуху. Рад был тому, что хоть чем-то может и он помочь доброму человеку. — Вот здесь огонь. Возьми. Совсем возьми. Старика помни…

Пока башкирец доставал «огонь», Василий свернул цигарку. Табак и бумага хранились у него в жестяной банке. Принял из холодной руки старика маленький кожаный мешочек — меньше кисета — и нашел в нем кремень, кресало и трут в медной трубке. Все сухое. У самого сердца хранил «огонь» этот истлевший человек.

Василий высек искру, раздул её и, прикурив, лихорадочно затянулся.

— Спасибо тебе, дедок, удоволил ты меня. А «огонек» свой возьми — сгодится он тебе, — и протянул руку с кожаным мешочком.

Но старик никак не ответил на этот жест, и, вздрогнув, Василий схватил его за коченеющую руку, потом раздвинул бешмет и припал ухом к груди…

— Отошел, — перехваченным голосом сказал Василий, сдернул фуражку и, крестясь, добавил: — Упокой душу его измученную, господи!

Он отступил от телеги, как бы раздумывая, что предпринять, и снова впрягся в оглобли. Легко шагая под уклон, Василий старался угадать, что теперь делают его родичи. Не ждут они своего солдата со службы. Раньше осени и сам не чаял домой попасть…

У Макара и Мирона в избах едва мерцают огоньки, а у Тихона и в горнице все окна ярко светятся. Праздник, что ли какой справляют? Уходил из одного двора, а теперь их три. Но у Василия не было вопроса, в какой из них заходить: где дед, там и его дом. Однако тащиться с телегой через плотину и подыматься на крутой взвоз не захотел.

— А придется в старую избу, к Макару, сперва зайтить, — решил Василий. — Не все ли равно мертвому башкирцу, в каком дворе ночевать!

На улице не совсем еще стемнело — все разглядеть можно. Повернул к старой рословской избе и только стал к воротам телегу подтягивать — калитка отворилась. Бабка Пигаска, будто привидение, медленно выплыла из нее и, не отпуская кольца, оторопело затопталась на месте. Василия она явно не признала, да и не до этого ей было в ту минуту. Сделала несколько опасливых шагов к телеге, свежую шкуру лошадиную разглядела.

Во дворе собака завыла жалобно.

— Здравствуй, бабушка! — приветствовал ее Василий, бросая у самых ворот оглобли.

Ничего не ответила бабка и, не устояв против великого соблазна, храбро дотронулась до холодного, мокрого лба башкирца. Дико взревнув, — даже перекреститься забыла, — по-молодому обратно в калитку метнулась. И только Василий успел растворить ворота, выскочило из сеней все семейство Макара. Даже новорожденную Патьку, Клеопатру то есть, завернутую в пеленки, Дарья возле открытой груди держала.

— Ва-ася! — Дарья первой узнала солдата и бросилась к нему, обняв за шею одной рукой и целуя в мокрую, небритую щеку. — Усы-то, как у Макара, такие же выросли. А собою, знать, покрепче да и повыше Макара-то вымахал…

— Ну, здорово, племянничек! — поправляя усы, шагнул к нему Макар и поцеловал Василия крепко в губы. — Нет, Даша, усы у его чуток потемнейши моих будут. Солдат из его ладный вышел, а баушка вон заскочила в избу да кричит: лиходей какой-то к нам припожаловал с мертвяком!

— Ух ты, невеста выросла! — удивился Василий, обнимая и целуя Зинку.

Потом он и до Федьки добрался.

— Ну, ты в ночное-то ездишь?

— Маловат еще, возля меня поколь держится, — отвечал за сына Макар, а сам по шажочку к телеге делал.

— Вася, да какой же ты грязный да мокрый-то весь! — только теперь разглядела Дарья. — И неодетый-то.

Бабка Пигаска держалась на отдалении, возле крыльца. Неловко ей было, что так опростоволосилась, не признав Василия. Так ведь опять же, и мертвяк этот, и шкура лошадья — со службы, что ль, он волокет все это?

Макар закатил во двор телегу и запер на засов ворота.

— А этим хозяйством-то где ты обзавелся? — спросил он, приглядываясь к покойнику.

— Да недалеко тут, верстах в пяти, на городской дороге. Лошадь у его пала, Мухортиха наша.

— Ну-ну, — подтвердил Макар. — Знакомый лапотный торговец… Ничего, знать, не наторговал за свою жизню, так на дороге и кончился вместе с кобылой.

Ребятишки бросились было к телеге, но Дарья отогнала их, а Макар, выпростав мокрую ряднину, прикрыл одной ее половиной башкирца. Бабка Пигаска, будто бы крадучись, отступала к калитке и, взявшись уже за кольцо, пророчески молвила:

— Радость у вас большая, суседи, а все ж таки шибко плохая это примета, как солдат с мертвяком домой воротился. Помяните мое слово: либо у вас в родне упокойникам быть многим, либо война, либо мор какой на народ случится… Не следовало тебе, Вася, подбирать его на дороге. Никак не следовало! Да хоть бы крещеный был, а то ведь — нехристь, басурман, а ты его домой волокешь. Грешно! — и двинула Пигаска восвояси.

— Х-хе, старая! — усмехнулся Макар, подталкивая племянника к крыльцу. — Васька ей войну и мор на башкирской телеге привез! Да ежели этому быть, дак оно и без всякой приметы случится… Отвезем его вон за гору да закопаем. Либо на мазарки уж отвезем.

— Нет, — жестко возразил Василий, — не годится так. Отвезть его придется в Бродовскую к поселковому атаману. Пущай уж он и определяет его.

— А это ты, пожалуй, умно рассудил, — согласился Макар, входя следом за всеми в избу. — Закопай его тута, а злой человек возьмет да донесет. Греха не оберешься. Спросы да допросы начнутся.

— Вася, Вась, — хлопотала Дарья. — Все свое мокрое скинь, сполоснись вон хоть под рукомойником, а я тебе сухое Макарово подам.

Патьку отнесла она в зыбку и в горнице приставила к ней нянькой старшенькую, Зинку.

— Дак чего ж мы, Даша, сюда, что ль, скликать всех станем аль к дедовым пойдем? — спросил Макар. Так теперь все Мироново семейство прозывалось — дедовы, поскольку с дедом жили.

— Да нет уж, неловко тута, возля телеги этой. А ты вот чего, Макарушка: добежи-ка до Лишучихи, вина купи, да и пойдем все к дедовым… Рубаху вон чистую достала я тебе. Не забудь надень.

На такое дело — к Лишучихе-то бежать — Макара подгонять не надо. В момент снарядился. И, доставая из-за божницы деньги, потревожил за столом Василия, приладившегося тут бриться. А потом, отойдя от стола и явно любуясь племянником, азартно выговорил: