Тихий Холм

– Что ты наделала?! – закричала Хизер. Винсент растянулся на луже крови, заходясь в дрожи, охватившей тело, потом сник. Очки, треснувшие при падении, свалились за затылок.

Он мёртв!

Мысль доходила с трудом, словно пробиралась через заросли терновников. Человек, который только что с горящими глазами стоял перед ней и приказывал убить, убить, убить, был мёртв сам.

– О, ничего особенного, – усмехнулась Клаудия, вытирая кровь с лезвия большого ритуального ножа. Откуда только она успела его достать? – Только то, что нужно.

Хизер оторвала взгляд от Винсента и посмотрела на неё. Клаудия будто ничего и не сделала. Стояла такая же невозмутимая, в своём глухом чёрном платье, и с интересом изучала её реакцию. Хизер опять посмотрела на Винсента, на неё. Время текло, как на замедленной плёнке.

– Ты не пытаешься бежать? – спросила Клаудия. Скорее констатировала, чем вопрошала.

Куда бежать? В приют ржавых лопастей? Хизер оглядела молельню и не заметила других входов-выходов, кроме той, через которую она пришла. Правда, перед алтарём (или что у них там), где горели свечи, на полу располагалась обширная овальная дыра, зияющая, как могильная яма, но это всяко не был выход, а чёрт знает что.

– Кажется, это конец, – подытожила Хизер. Собственные слова заставили её дрогнуть, прозвучав, как эпитафия над могилой. Её могилой.

Клаудии это изречение явно пришлось не по душе.

– Ничего ещё и не начиналось, – горячо возразила она. – Винсент сказал: «Время пришло», и в этом он был прав. Алесса, – голос опять стал мягким и просящим, она опустила свой нож и на секунду стала живым человеком, а не глухонемой машиной, выплёвывающей странные речи, – мне жаль, что ты так и не приняла своё предназначение. Но я благодарна тебе за то, что ты лелеяла Бога ненавистью сердца. Пришло время человечеству освободиться от оков греха, которые опутали его. И ты станешь той, которая подарит ему это благословение.

– Но Бог, выращенный ненавистью, никогда не создаст Рай! – выкрикнула Хизер. Она не надеялась отговорить эту безумную женщину, но… нужно было сказать ей, что она думает, а не безропотно воспринимать её проповеди.

– Счастливые иногда бывают такими жестокими, – Клаудия горько вздохнула. – Тебе ли это не знать, Алесса? Тяжело поверить, что счастье может брать свои корни из боли? Почему ты так рьяно цепляешься за этот несправедливый мир? Ты же знаешь, избавить тебя от страданий может только Бог, которого ты родишь.

Хизер вспомнила маленькую Клаудию, хнычущую у неё на руке, и красный бубновый туз, который она сжимала в мокрой ладони. Она проиграла, и это было несправедливо, потому что Клаудия никогда не умела играть в отличие от Алессы, берущей в руки колоду каждый день. Несправедливость. И те тумаки, которые отвешивал ей отец каждый раз, когда ему вздумается – так, ни за что. Слепота мира окружала девочек с первых минут жизни, и каждая из них нашла свой путь избавиться от неё. Одна создала свой мир и ушла в неё, погрузив город в белесый ночной туман. Другая уверовала в нелепого рафинированного Бога, который когда-нибудь явится в её дом и поставит всех на место. Как они похожи, Алесса и Клаудия…

Но только дороги обеих были обагрены кровью. Прежде всего – кровью её отца. Её, Хизер, отца. Кровью, которая требовала мести.

– И тебя Он тоже спасёт? – спросила Хизер, почему-то улыбаясь. – И меня спасёт? Счастливый конец, да?

Она живо представила, как всё примерно это будет выглядеть, и бросила – уверенно и жёстко:

– Уж лучше я пойду в ад.

Клаудия помрачнела; кажется, она вовсе не услышала её последнее предложение. Руки было задрожали, но она остановила их одним властным усилием. Но Хизер почувствовала, как не имеющая брешей защита жрицы дала трещину и из-под покрова веры выглянули страх и заплесневелое отчаяние.

– Нет, Он меня не спасёт, – Клаудия говорила мёртвым ватным голосом; слепая вера сошла с её тона. – Но это неважно. Алесса, дорогая…

Она воздела руки к ней, и Хизер отшатнулась. Посмотрев на лицо Клаудии, она с удивлением заметила на её глазах набухающие капли слезинок.

– За те страдания, что я причинила тебе, я не хочу милости. Даже если я действовала во имя спасения человечества, это не оправдывает те грехи, которые лежат на моей душе.

Клаудия замолчала, уставившись в ржавый пол церкви. Хизер не находила, что говорить и что делать. Вроде бы она зря теряет время на беседу с Клаудией, в то время как момент рождения Бога неотвратимо приближается. Когда она вспомнила отца, внутри живота прокатилась горькая волна, заставившая её чуть согнуться. Так что делать? Что?!

– Я посмела взять на себя самонадеянность приблизить день Его прихода, – Клаудия говорила сама с собой, отрешённая от всего. – Все жертвы, которые я поднесла для этого… они мои грехи.

Где-то далеко над молельней гулко ударил колокол. Один раз. Только один, но обе женщины почувствовали: началось. И в душу обеих закрался страх перед неизвестным.

Клаудия хотела что-то сказать, но тут – невероятно – Винсент, умерший несколько минут назад, вдруг ожил и разлепил засохшие губы, выдув красную пузырь, лопнувшую с омерзительным хлюпаньем:

– Если ты… виновата… то почему бы тебе не пойти в свой пресловутый ад?

Губы Винсента скривились в гримасе боли. Из-за этого создавалось жуткое впечатление, что он озорно улыбается сквозь окровавленные зубы. Глаза были полуприкрыты и смотрели вверх, где стояла ни живая ни мёртвая Хизер.

– Хизер… Печать… Используй Печать!

Печать!

Хизер засунула руку в карман, безоговорочно подчиняясь вырывающемуся из губ Винсента команде. Сначала она подумала, что где-то просеяла драгоценный реквизит. Пальцы опускались глубже в карман, ещё… пусто… нет, вот краешек диска. Лежит на месте. Хизер вытащила печать и с замешательством посмотрела на нарисованный красный треугольник. Ничего не происходило. Но это не помешало Клаудии ахнуть:

– Печать Метатрона?

На этот раз Винсент рассмеялся по-настоящему, забивая кулаками по полу:

– Конец… твоим глупым… мечтам!

Он зашёлся в кашле, изо рта вытекла струйка крови. Винсент замолчал и закрыл глаза полностью, плотно сжимая губы. Но кровь всё шла и шла, наполняя рот…

Хизер протянула ладонь вперёд, давая свободу силе Печати. Давай, действуй! Она так хотела этого, что ей показалось, будто диск действительно засверкал на ладони всеми цветами радуги. Но это был только обман зрения от отражений свеч. Диск лежал в руке мёртвым бесполезным грузом. Клаудия уже оправилась от неожиданности:

– Ой, да это же просто какой-то мусор, и всё. Что, по-твоему, можно им сделать?.. Мой отец всегда верил во всякую чушь, хоть и считал себя главным верующим. Ты набрался своих нелепых предрассудков от него, не так ли, Винсент? Думал, что этим можно убить Бога?

Винсент вновь поднял веки и потрясённо уставился на Клаудию. Остекленевшие от боли зелёные глаза извергали бессильную ярость и недоумение. Он выплюнул вместе с брызгами крови последнее слово:

– Что?!

Не может быть, это ошибка, какого чёрта, так было написано в той книге, Печать…