Тихий Холм

По мере того, как на лице Сибил просматривалась жалость, меня охватывало раздражение. Боже, какую чушь я несу! И кому – Сибил, человеку, который меньше всех может меня понять! Она подумает, что я просто пытаюсь её запугать – «ох уж эти писательские штучки»… Или, хуже того, сочтёт меня полностью свихнувшимся на почве волнений за свою дочь.

– Гарри, я не совсем понимаю, о чём ты…

Конечно, не понимает. Я тяжко вздохнул:

– Эх… Да так, мысли вслух. Не бери в голову.

Сибил положила руку мне на плечо:

– Гарри, ты просто устал. Может, всё-таки мне…

– Устал?.. – переспросил я. И внезапно со всей полнотой чувств ощутил, НАСКОЛЬКО я устал. Я не спал, не ел и не пил уже почти сутки (если не считать сном отключку разума, ни на йоту не способствующие восстановлению душевных и физических сил). Всё время на ногах, мечущийся из одного конца города в другой, то и дело вступающий в изнурительные стычки с различными тварями… Я устал.

– Да, – сказал я, – возможно, так и есть.

С этими словами я залез в пролом. Лестница вела круто вниз. Я держал в руке ненужный пистолет и тупо шагал вперёд, чувствуя гудение в ногах. Ветхие половицы скрипели. Под антикварным магазином оказалось ещё одно помещение. Я вспомнил, что Далия Гиллеспи что-то говорила про «другую церковь». Может, она и есть?

На толстой металлической двери внизу был нарисован странный знак. Слава Богу, не проклятая печать Самаэля, но что-то очень похожее. Это был двойной круг с вписанными в него тремя кругами меньшего радиуса. Между внешними кругами были видны рунические закорючки. Знак напомнил мне карикатуру на человеческое лицо – два глаза плюс рот, обрамлённый контуром головы. Насмотревшись, я ткнул ладонью посреди знака, открывая дверь.

В продолговатом помещении не было ни одного источника света – слабые лучики, падающие сверху с пролома, досюда уже не долетали, и поэтому я ничего не мог видеть. Так и слепо пошёл вперёд, полагаясь на руки. В ширину комната составляла шагов шесть-семь, а в длину… Я отмеривал количество шагов. Двадцать… Тридцать… Похоже на миниатюрный зал, подумал я и тут же коснулся животом какой-то стойки. Стойка была не очень высокой, на нём я нащупал несколько чаш. Пролез пальцами в одну из них и обнаружил горсть маслянистого порошка. Вспомнив рассказ Сибил о наркотиках, я с отвращением вытер кисть о брюки. Неужели всего лишь нарколаборатория?

Это не была нарколаборатория. Потому что когда прямо передо мной вспыхнул ярко-красный язык пламени, я увидел, что стены комнаты сплошь обвешаны выцветшими иконами. Но святые, изображённые на них… не думаю, что в Священном Писании шла речь хотя бы об одном из них: красивая статная женщина, закутанная в ниспадающее белое одеяние, человек с густой чёрной бородой и тяжёлым взглядом серых глаз… Пламя, взявшееся из ниоткуда, вздрагивало и потрескивало, освещая стойку, которая на самом деле оказалась алтарём. Над алтарём был нарисован тот же знак, что и на двери.

«Другая церковь». Я стоял в грязной церквушке, Бог знает зачем погребённой под помещением антикварной лавки. Но в отличие от безжизненной христианской церкви, здесь чувствовалась истинная Вера – пусть и сокрытая от мира, но тщательно хранимая и лелеемая. Порошок, насыпанный в чашу, догорал, распространяя незнакомый запах, похожий на аромат лаванды. Языки пламени стремительно укорачивались. Моя изломанная тень скользнула вниз по стенам, юркнув к подошвам ботинок. Прежде чем я успел что-либо понять, комната вновь наполнилась густой тьмой.

Но эта тьма была не такой, как раньше. Я ощутил, как силы вытекают из моего тела, всасываясь во тьму. Она отбирала мою жизнь, как губка, впитывающая воду. Ноги отказывались меня держать; я упал на жёсткий каменный пол лицом вниз, расшибив себе нос. Попытался закричать, но не вышло – крик умер в зачатке, не в силах преодолеть забитые лабиринты бронхов.

… последнее, что я увидел – двойной круг на стене, светящийся неземным алым светом.

Пробуждение было сродни пытке. Просторы сна были колючими и извилистыми, как бывает, когда ты лежишь с высокой температурой. Я видел неясные серые тени, снующие в темноте. Они пугали меня, и я знал, что для того, чтобы избавиться от них, мне нужно открыть глаза. Всего лишь открыть глаза… Задача стала для меня почти непосильной. Даже окончательно придя в себя, я не мог собраться. Подушка, бережливо подложенная под голову, насквозь пропиталась солёным потом. Я заворочался с бока на бок. Горло трескалось от сухости и горечи. Я попытался прошептать: «Воды…», – но губы не хотели служить без немедленного вливания живительной влаги.

– Гарри…

Кто-то звал меня по имени. «Отстань, – мысленно взмолился я, мечтая снова уйти в небытие, – ну почему вы вечно не даёте мне отдохнуть, уходи…»

Приятный влажный холод коснулся лица и скользнул ниже, к губам. Я жадно припал к нему, нетерпеливо облизываясь.

– Гарри, ты проснулся?

Знакомый такой голос. Это была Лиза. Она сидела на табурете рядом с койкой, где лежал я, и проводила марлевой тряпкой, смочённой в воде, по моему лицу. Я отрешённо посмотрел на её озабоченное лицо.

– Где…

Я закашлялся, не сумев договорить. В гортань словно вставили лезвие ножа. Нет, вода была нужна сейчас же.

Лиза встала и куда-то удалилась. Я лежал, наблюдая, как ржавый потолок надо мной мерно покачивается. Боже, думал я, всё отдал бы за один глоток воды. Глоток…

– Держи.

Передо мной появился прозрачный стакан с плещущейся в нём водой. Внешняя поверхность стакана запотела, на нём собрались холодные капли. Я схватился за сосуд так резко, что с размаху выплеснул добрую треть содержимого себе на грудь. Без разницы… Залпом осушив стакан, я протянул её за добавкой. С желудком творилось что-то странное – вода, попавшая туда, бурлила, урчала и перекатывалась с громким бульканьем. Хорошо хоть тошноты не было…

Лиза сходила ещё раз. Новую порцию жидкости я принимал уже не так по-варварски, как в первый раз. На этот раз я потягивал воду с удовольствием, чувствуя её холод и вкус кончиком языка. Наверно, в те короткие секунды я был почти счастлив.

– Спасибо, – сердечно сказал я, когда Лиза вновь села на табурет. – Так я… в госпитале?

Лиза кивнула:

– У тебя был плохой сон. Я пыталась будить, но ты всё не просыпался… Я здорово перепугалась.

У меня отвисла челюсть. Плохой сон? То есть что получается – встреча с Далией Гиллеспи… антикварная лавка… Сибил – это всё мне приснилось?

Нет. Это было по-настоящему. Если в чём-то я был уверен, так в том, что Сибил мне не привиделась.

Но Лиза говорила, что я потерял сознание и всё время валялся на койке в госпитале Алчемилла. Кстати, выглядела девушка не очень хорошо: губы подрагивали, в глазах стояли слёзы, и вообще вся она сникла и сжалась, словно ей на плечи положили тяжёлую гирю. Вот и сейчас она сидела, грустно уставившись на меня. Не заваливала меня вопросами, как в прошлый раз, не кидалась на шею от радости. Переволновалась из-за меня? Или… Я с опаской спросил: