Тихое оружие

— Аня, ты уж не очень нажимай на Нину, — снова попросил Григорий Михайлович, — подозрительным может показаться.

— И так — нехорошо, и так — плохо! — рассердилась жена. — На каждое чиханье не наздравствуешься.

«И то правильно…» — мысленно согласилась с ней Нина, раздумывая о том, как трудно угодить чужим людям.

Тревожили Нину и мысли о семье «дублера»: командиры приказали хранить рацию в доме Павла Степановича, но «отец» почему-то сделал по-своему.

Когда Нина спросила об этом у Григория Михайловича, тот нехотя ответил:

— Видишь ли, Нина, партизаны ему доверяют, но… лично у меня есть опасения. В колхоз Павел не вступал: извозничал. Да и родич его, Тимофей, в чести у немцев. Заметь, раньше он был единоличником и шабашничал по столярному делу, а теперь, при немцах, открыл свою мебельную мастерскую. К тому же, за дочерью этого Тимофея волочится следователь СД. Вот и соображай, что к чему…

Нина задумалась: «Как все тут сложно и странно переплелось! И не разберешься сразу… Конечно, осторожность никогда не мешает, но почему же партизаны и «Седов» доверяют Павлу Степановичу, а «отец» в нем сомневается? Может, все-таки излишне перестраховывается?»

* * *

Раздумывая о здешних людях, девушка все не могла уснуть. Время было уже за полночь, когда она услышала стук в дверь. Негромкий, осторожный — один короткий и два протяжных, царапающих. По Морзе выходит буква «в».

«Отец» подошел к двери и спросил: «Кто там?»

Вместо ответа все тот же стук: один короткий и два длинных.

Григорий Михайлович открыл дверь и впустил кого-то в большую комнату. Потом отвернул полог и позвал «дочь».

— Нина, это Вася!

Девушка поздоровалась с партизанским разведчиком.

Гость вынул из кармана что-то, завернутое в тряпочку, и передал хозяину: оказалось, очки.

— Примерь. Может, подойдут?

— Каганец засветить? — спросила Анна Никитична, встав с постели.

— Нет, нет, не надо, — отказался партизан и вместе с «отцом» и «дочерью» прошел в маленькую комнату.

— Нина, — тихо попросил Василий, — передай в Центр, что на шоссе концентрируются ягдкоманды с танками. Наверное, будут охотиться за нашей бригадой…

Парень закурил папироску и, глубоко затянувшись, простуженно закашлялся. От ужина он отказался и, одернув на себе топорщившуюся куртку, под которой таились автомат и пачка свежих газет, заторопился:

— Дзякую! Пойду ночевать к «дублеру»: мне строго-настрого приказали оберегать ваш дом.

Напоследок вынул из-за пазухи две газеты — «Правду» и местную партизанскую, передал их хозяину.

— Это — только для вас, а остальные «дублер» разнесет сам.

Нине хотелось немедленно передать сведения, полученные от партизанского разведчика, в Центр, но «отец» не разрешил:

— Сейчас опасно: по Васиному следу могут идти. Передашь утром.

Уединившись в своей комнате, девушка погрузилась в «Правду» и прочитала газету от первой до последней строчки: все ей было важно, интересно! Никогда раньше Нина не испытывала такой жадности к сухим газетным строчкам.

Особенно порадовало то, что, оказывается, в 1942 году Гитлер был вынужден бросить против партизан почти десятую часть своей пехоты. А в этом году — и еще больше. «Есть в этой борьбе и наша маленькая частичка…» — с гордостью подумала девушка.

Потом она зашифровала сведения, переданные Василием, легла в постель. А проснулась оттого, что вскрикнула во сне.

— Ты что, Нина? — спросила Анна Никитична, приоткрыв полог.

Протирая глаза, девушка пробормотала:

— Собака приснилась. Вроде укусить хотела.

— Собака — это, значит, к тебе друг какой-то хочет приласкаться.

— Какой там друг… — усмехнулась Нина и встрепенулась. — Ой, что это я прохлаждаюсь?

Вскочив с кровати и даже не умываясь, она схватила подойник и пошла в сарай, чтобы связаться с Центром. Все передав, Нина перешла на прием и получила новое задание: «Ведите наблюдение за власовцами».

«Да, пока все сходит с рук, — думала девушка. — Или уж я такая везучая, или немцы даже не допускают мысли, что простая девчонка может совершить что-либо опасное для них…»

И тут Нина вспомнила, как дома, бывало, если она начинала чем-нибудь похваляться, мать сразу же обрывала ее: «Прикуси язык, а то дьявол подкузьмит…»

«Конечно, это глупое суеверие…» — решила девушка, но, выходя с ведром молока из сарая, оглянулась по сторонам и легонько прикусила кончик языка: на всякий случай.

Страшная собака

Утром того дня Артем вбежал с улицы и приглушенно воскликнул:

— Машина!

— Какая машина? — удивился отец, сидевший за столом и перебиравший бумаги.

— С рогулькой!

Нина, одевавшая малышей, тревожно переглянулась с Григорием Михайловичем: пеленгатор…

Занимаясь каждый своим делом, «отец» и «дочь» смотрели в окно, как машина с радиопеленгатором проходила по улице на малой скорости. Вот она остановилась против их дома, постояла немного, потом развернулась и пошла обратно.

Артем выбежал на улицу и вскоре вернулся:

— Уехали!

— Побудь там еще, — приказал отец. Мальчик выскочил из дома.

Весь этот день был пасмурным: серой кошмой нависла над головой низкая пелена туч, потом посыпался, словно через сито, дождь.

Нину такая погода угнетала, навевала тоску. Все время хотелось спать, но заснуть она не могла: ожидала чего-то страшного и не знала, как избавиться от тяжелой тревоги.

Пасмурная погода как бы приблизила сумерки. Малых детей Анна Никитична накормила пораньше и уложила спать, а потом сели ужинать взрослые и Артем. Огонь не зажигали.

«Отец» наклонился к «дочке» и тихонько сказал:

— Я разобрал и почистил. Что-то вроде заедает… Нина встала из-за стола и направилась в свою комнату.

— Доела бы, — сказала ей вслед Анна Никитична.

Артем повел глазами на уходившую из-за стола «сестру», на отца, на мать и продолжал есть все так же неторопливо. Но как только Нина оказалась в своей комнате, встал:

— Схожу на улицу.

— Да куда ты в такую погоду? — возразила мать. А отец махнул рукой:

— Пусть сходит! Не сахарный — не растает.