Тихоокеанский шторм

— Адмирал, — обратился к нему командир корабля контр-адмирал Такаянаги. — По моей оценке, повреждена винторулевая группа. Мы описываем циркуляцию. Артиллеристам нужно снова рассчитать огневое решение. Я считаю, что мы должны отправить водолазов, чтобы заделать пробоину, иначе мы начнем заваливаться на правый борт.

Ямамото посмотрел на Куросиму, и обоим стала понятна тяжесть сложившейся ситуации. Корабль не мог продолжать бой. Пожары на носу и на корме слились воедино, одновременно началось затопление, был потерян ход и поврежден руль. Они больше не могли адекватно маневрировать и были, по существу, оставлены на милость врага, который мог продолжать расстреливать их своими жуткими ракетами. И когда ждать следующей торпедной атаки?

— Произвести контрзатопление. Продолжать огонь по противнику, — решительно сказал он, понимая, что все было кончено. — Мы не сможем изменить курс какое-то время. Командование кораблем на вас, Такаянаги. Этот бой окончен. Теперь нашей задачей является спасти корабль.

— Так точно.

Они получили два попадания ракетами П-900 и шесть — «Москит-2», но именно две торпеды решили исход боя. «Ямато» не погиб в ту ночь, но утратил боеспособность, и только не менее серьезные проблемы на «Кирове» позволили говорить о ничьей, хотя Карпов полагал победу за собой. Ему было ясно, что корабль столкнулся с тяжелейшим испытанием и все же перенес его. Тем не менее, «Киров» оказался на волосок от уничтожения 460-мм снарядами, и это было забыть не просто.

Российский атомный ракетный крейсер также принимал воду, так как старая пробоина снова раскрылась. Торпеда была зажата в третьем аппарате, РЛС «Восход» уничтожена, вентиляционные каналы пробиты 20-мм снарядами, и медленно растущая температура реактора вызывала у Добрынина обеспокоенность. Он спросил адмирала, могли ли они замедлить ход, а Вольский поспешил на мостик, чтобы это выяснить.

Оба бойца выглядели предельно измотанными, и воцарилась краткая передышка, нарушаемая лишь отдаленным грохотом кормовой башни «Ямато», стрелявшей словно в знак несогласия, но снаряды ложились совершенно мимо. Федоров изменил курс, не жалея иметь дела с раненым морским чудищем, все еще продолжавшим реветь на них с беспокойного моря. Он надеялся, что бой закончился и они смогут уйти в ночь, чтобы залечить раны, но эти надежды вскоре оказались разбиты.

На юге некий человек неподвижно стоял перед иллюминаторами на мостике крейсера «Тонэ», пристально всматриваясь в далекое янтарное зарево на горизонте. Он слышал отдаленный гул орудий и знал, что впереди разворачивается больше сражение, где горели корабли, а люди сражались и умирали в бессердечном море. Его гидросамолеты не могли ничего ему сообщить, так как эфир внезапно заполнил сплошной треск помех, но он знал, что они уже близко. Раздался сигнал боевой тревоги, экипаж замер в напряженном ожидании. Все четыре башни «Тонэ» с восемью 200-мм орудиями в носовой части крейсера были готовы к бою. Тяжелые крейсера «Нати» и «Мёко» спешили за ним.

Это был капитан Сандзи Ивабути, и он смело рвался прямо на грохот орудий.

ГЛАВА 33

Трудно сказать, что поддерживает человека в бою, когда он понимает, что уже избит. Боксеры бессмысленно избивают друг друга, и все же продолжают бой, отвечая разбитыми лицами, опухшими глазами и сломанными ребрами. На войне происходит почти то же самое. Люди ведут один отчаянный бой за другим почти всю историю человечества. Находя в себе силы крякнуть и снова броситься на врага в невозможных обстоятельствах, желая умереть, но не быть сломленным.

На этой же неделе за половину мира начнется изнурительная пятимесячная Бтва за Сталинград, и через несколько месяцев, в жестокий декабрьский мороз, окруженные части 6-й немецкой армии в канун рождества сделают то, что поразило окружающие их советские войска. Каждое отделение и каждый взвод окруженной немецкой армии открыл в небо огонь, расходуя остро необходимые боеприпасы на своеобразный праздничный салют, как бы говоря «мы все еще здесь» [77] .

Это было естественно и для японского характера, хотя их флот был серьезно потрепан за последние сутки, но все же продолжал сражаться. Ни один капитан или адмирал этой эпохи никогда не сталкивался в надводном бою с подобным противником. Если бы «Киров» находился в полном расцвете сил, с полным боекомплектом и экипажем, не изможденным неделями, проведенными в море, бой был бы совершенно иным. «Ямато» просто бы не увидел врага и не получил бы даже шанса дать залп из своих огромных орудий. Залп в десять или больше ракет настиг бы его в ночи одним смертоносным шквалом, который разнес бы в клочья надстройку и вызвал неконтролируемый пожар.

77

Это, разумеется, было самое потрясающее проявление стойкости и несломленности, не только в Сталинградском сражении, но и в Великой Отечественной войне вообще. Но где этим русским понять такое.

Карпов, возможно, предпочел бы так и провести этот бой — нанести решающий первый удар, воспользовавшись всеми преимуществами своего могучего корабля. Все последовавшие дискуссии на военно-морских форумах не значили бы ничего, если бы ракеты сделали свое дело. Конец дискуссии. Тем не менее, учитывая странность обстоятельств и тот факт, что он не мог знать, с чем им предстояло столкнуть в будущем, он должен был избивать врага медленно и постепенно, надеясь сберечь столько ракет и торпед, сколько было возможно.

Тем не менее, японский флот преследовал его корабль тысячу миль со всем мастерством и решимостью, пройдя на волосок от успеха. И не могло быть никакой надежды на переговоры, на встречу разумов Ямамото и Вольского, призванную найти иной путь.

«Ямато» получал удар за ударом, и все же продолжал бой. Карпов смотрел на него, едва не качая головой в недоумении от того, что линкор продолжал беспорядочный огонь по уходящему «Кирову», хотя его орудия явно были не в состоянии поразить цель. Господи, подумал он. В конце концов, броня чего-то да стоит. Линкор получил восемь ракет и две торпеды, но не был сломлен. Я мог бы добить его торпедами из аппаратов левого борта, но нам отчаянно нужно все вооружение, которое у нас есть. Нет смысла продолжать это безумие.

Он повернулся к Федорову.

— Я полагаю, мы вышли из зоны поражения орудий линкора. Там нужно оценить собственные повреждения и решить, что делать дальше. Крейсер скоро догонит нас, а Роденко видел и другие корабли за ним прежде, чем мы потеряли «Восход».

— Согласен, — Федоров смотрел куда-то вдаль. — Курс сорок пять градусов на северо-восток, пока мы не установим определенный буфер между нами и противником.

Все закончилось.

Карпов медленно повернулся к вахтенному мичману и сказал тихо, но с почти торжественным выражением.

— Внести запись: 21.40, вышел из боя с линкором «Ямато», добившись десяти попаданий по противнику и выведя его из строя. Полученные повреждения будут отмечены в журнале командира дивизиона борьбы за живучесть Быко. Командир корабля капитан второго ранга Федоров, старший помощник капитан третьего ранга Карпов».

— Товарищ капитан, запись внесена.

— Вольно.

Он повернулся к Федорову и увидел, что тот смотрит остекленевшими глазами на горящий «Ямато» на мониторе ИК-камеры с выражением скрытой боли. Карпов подошел у молодому капитану, и тихо сказал:

— Дальше будет проще.

— Не уверен, что я этого хотел, — ответил Федоров, и Карпов понимающе кивнул.

— Адмирал на мостике!

В главном люке показался Вольский. Он задраил за собой люк и изо всех сил пытался отдышаться. Не теряя времени, он быстро нашел взглядом Карпова и Федорова.

— Нам придется замедлить ход. Было докладывает, что пластырь отошел, и вода поступает в помещения в районе реактора.

Федоров кивнул.

— Скорость две трети, — сказал он. — Курс 45. — Он выглядело несколько вялым и угрюмым.